Батыева погибель

Так закончилась история службы мокши монгольским завоевателям. Узнав о гибели отца и брата, Нарчат подняла восстание, собрала войско и с этим войском целый год опустошала монгольские тылы. Все это продолжалось ровно до тех пор, пока из Европы не вернулся Батый с основным войском и не утопил в крови восставших мокшан, которых не поддержали ни волжские булгары, ни русские князья, преданные ими ранее.

Батый кричал и топал ногами на своего вынужденного вассала мокшанского каназора (царя) Пуреша, требуя найти этих неизвестных, являвшихся очевидцами и, быть может, виновниками гибели монгольского авангарда, но и сам Пуреш, и его сын Атямас только пожимали в ответ плечами и говорили, что они сами ничего не понимают. Но судя по всем признакам, на монголов разозлились очень могущественные лесные духи, потому что только они могут ходить по лесу не оставляя следов (иначе какие же они духи) и переносить людей с места на место. Тем более и сами мокшанские проводники тоже находятся в немилости у этих духов. Множество воинов мокши, пошедших разведать лесные тропы, пропало безвестно, другие же потом были найдены убитыми, обычно повешенными на осине за шею…

Из этого разговора Бату-хан сделал вывод, что его вассал прикладывает все возможные усилия для того, чтобы увильнуть от исполнения своих вассальных обязанностей и избежать конфликта с этими самыми лесными духами. А это было нехорошо, причем настолько нехорошо, что требовало радикального решения этого вопроса. Вассал, уклоняющийся от боя с врагом своего господина, становится бесполезен ему, и даже опасен тем, что враг, узнав о таком вассале, всегда сможет нанести монголам удар в спину, а воины мокши не шевельнут и пальцем, чтобы это предотвратить. А враг Бату-хану и монголам на этот раз попался незаурядный. «Белые мангусы» были хитры, жестоки и иногда настолько сверхъестественны, что даже бывалые монгольские нойоны чесали вшивые головы, не понимая, чего от них ждать дальше.

При этом Бату-хан хорошо понимал, что казнить царя Пуреша и его сына, как и остальных воинов мокши, было бы крайне нежелательно – не в том он сейчас положении, чтобы разбрасываться людьми, особенно лесными проводниками. На их помощи построен весь план похода на Русь, и если прямо сейчас от них избавиться, то надо будет возвращаться к в свои степи несолоно хлебавши. Нет, лучше всего использовать мокшан вместо рабов на тяжелых осадных работах, а потом в первых рядах бросить на штурм стен. Пусть хитроумный царь Пуреш и его сынок падут во время штурма от рук рязанцев, а если они все же уцелеют, то надо будет послать к мокшанам своих надежных людей. Кто в сутолоке битвы обратит внимание на несколько ударов в спину, которые лишат мокшу их властителей…

А чтобы обеспечить себе лояльность мокшанского народа, который незаменим при войне в условиях поросших лесом урусутских равнин, надо вызвать к себе в войско дочь Пуреша по имени Нарчат и сделать ее своей походной наложницей. Просто замечательная мысль, если не сказать большего, потому что эта дикая штучка, вообразившая, что она тоже воин, очень хороша собой – не то что большинство его монгольских старших жен, обычно грязных и кривоногих. А дурь из нее он повыбьет, причем лично на коврах в своей юрте, пусть только она приедет в войско и окажется в полной его, Бату-хана, власти.

Во всем остальном положение монгол становилось все тревожнее и тревожнее. Пока все войско вместе, оно находится в относительной безопасности, на большие отряды «Белые мангусы» не нападают*. Но стоит монголам начать рассылать фуражиров, так сразу снова начнутся значительные потери. А если этого не делать, то войско будет обречено на смерть от бескормицы, потому что запасы продовольствия и фуража находятся на исходе.

Примечание авторов: * Бату-хану пока еще неизвестно о гибели тумена Субэдея, в противном случае он бы не был так самоуверен в своих утверждениях.

И самое главное – больше не передвигаться по русским рекам, чтобы не попасть в ту же ловушку, что и несчастный Кюльхан. Если считать проклятого Гуюка, которого «белые мангусы» в голом виде повесили на осине, это был второй чингизид, погибший во время этого злосчастного похода. И скольких родственников он еще лишится, Бату-хан пока не знал. Смерть кружила вокруг монгольского войска, высматривала свои жертвы, ожидая только удобного момента, чтобы сунуть в свой глубокий мешок какого-либо темника или чингизида.

Еще раз вспомнился Гуюк – голый и страшный, висящий чуть наискось, с выкаченными глазами и высунутым языком. Табличка, прибитая гвоздями к ханской груди, гласила, что так будет с каждым, кто пойдет войной на урусов (пленный монах, опасаясь за свою жизнь, смягчил перевод). Если сказать честно, то всех воинов, кто видел это непотребство, произведенное над потомком Чингисхана, следовало бы казнить, не дав им раскрыть рта, тем более что это были кипчаки. Но, во-первых – это были кипчаки его старшего брата Орды-ичена, который очень ценил своих людей, даже таких никчемных как эти, а во-вторых – прежде чем весть об обнаружении тела дошла до Бату-хана, на покойного Гуюка успела полюбоваться половина тумена Орды-ичена и некоторые воины из других туменов, в том числе и из его собственного, так что это дело придется спускать на тормозах. И вот теперь вслед за мерзким Гуюком длинные руки «белых мангусов» дотянулись и до Кюльхана, который лично ему, Бату-хану, не сделал ничего плохого.

На всякий случай Батый вызвал к себе сопровождавшего его Ставку весьма сведущего в искусстве пиротехники китайского инженера по имени Старый Лю и приказал тому рассчитать, сколько огненного зелья понадобилось бы для того, чтобы отправить на небеса монгольский тумен, взорвав на реке лед на протяжении почти целого ли. Причем местами сила взрыва была такова, что монгольских всадников отбросило на пару сотен шагов или даже более, а некоторые из них даже оказались закинуты на верхушки деревьев, где стали поживой довольных ворон. Такой экзотической кормушки им еще никто не устраивал. Старый Лю обещал все посчитать и с точностью доложить результаты своих изысканий, правда, он добавил, что и так понятно, что пороха должно было понадобиться много, то есть очень много.

В любом случае, несмотря на траурные мероприятия по пропавшему без вести и скорее всего погибшему ужасной смертью Кюльхану и почти пяти тысячам его воинов, с осадой Рязани следовало поторопиться. Именно там, за стенами этого крупного по местным меркам города, находился так необходимый монголам запас продовольствия и фуража, а также потенциальный полон, который поможет монголам взять на копье остальные урусутские города. Правда, высланная вперед разведка уже успела доложить, что селения вокруг Рязани пусты и даже сожжены, а люди, фураж и продовольствие, скорее всего, уже находятся внутри городских стен.

22 декабря 1237 Р.Х. День одиннадцатый. Утро. Рязанское княжество, стольный град Рязань (Старая), княжий терем.

Рязанский великий князь Юрий Игоревич

Ночь, в которую город оказался осажден несметной монгольской ордой, у рязанцев прошла беспокойно. Если брать все население стольного града, включая женщин, детей, грудных младенцев и седых стариков, то выходило тысяч восемь. А под стенами города, светя факелами и гнусаво переговариваясь, расползалось сонмище дикарей, в пять раз превышающее все городское население. Валы, окружающие город, были высоки, их склоны круты и политы водой; стены, сложенные из стволов в один обхват, крепки, а их защитники сильны и отважны – но все равно, когда на каждого дружинника или воя городского ополчения приходится от полусотни до сотни врагов, ситуация выглядит почти безнадежной. Бревна городских стен можно разбить при помощи осадных машин, сильных защитников, вставших насмерть в воротах и проломах, утомить при помощи постоянно сменяющих друг друга атакующих; после чего злобный враг ворвется на улицы Рязани – и тогда не будет спасения ни старым, ни малым.

Правда, в полдень предыдущего дня, за несколько часов до прихода монгольского авангарда, тут же уничтоженного неведомо кем и неведомо как, в Рязань по коротким лесным тропам с малой дружиной прискакал пронский удельный князь Владимир Михайлович, привезший известие о ночном сражении под Пронском и полном, до единого человека, уничтожении целого монгольского тумена. Захлебываясь от восторга, юноша рассказывал о том, как вспыхивали в черном ночном небе колдовские солнца, как под градом болтов погибали монголы, и как их остатки были добиты в последней атаке высокими белыми всадниками на рослых конях. Известие, конечно, радовало, но одновременно заставляло и задумываться, потому что вместе с этой доброй вестью пронский князь привез и несколько историй о том, как те же «белые всадники» начисто разоряли села и веси вокруг Пронска, неведомо куда угоняя скот и людей, а также вывозя припасы*.