Ярость славян

Совершенно отдельно от остальных частей стояла наша первая амазонская рота специального назначения, готовая выполнить любой приказ и отправиться в любое место Вселенной, хоть на Тау Кита. Пока они у нас работали инструкторами по мобильной степной войне, но потом эту роту совершенно определенно ждет особая слава. Тратить их таланты на каких-то авар я не хотел – много чести этим аварам, если ими будут заниматься сами победительницы херра Тойфеля. Нет, этих девчонок я задействую только в том случае, если, к примеру, мне надо будет взять штурмом императорский дворец и тет-а-тет побеседовать с императором Юстинианом или его приемником, а пока пусть остаются в резерве..

Но это были еще далеко не все результаты сегодняшнего дня. Возможно, что его главным итогом был захват и угон аварского кочевья. Поскольку авары – это кочующий народ, то на каждого воина в первой линии приходится от трех до пяти чад и домочадцев, а также домашние слуги и семейства мастеров, обслуживающих немудреный походный быт. Не сами же воины обров куют себе новое и исправляют поврежденное в бою оружие, делают шлемы, кольчуги и ламеллярные панцири, режут из кости и льют из золота украшения своим женам? Конечно, нет. Обры – они только воины (точнее, разбойники) и физический труд является для них унизительным и неприемлемым. Таким образом, от двух третей до трех четвертей населения этого кочующего города составляли как раз не обры, а представители различных покоренных и ограбленных народов, находящиеся иногда на положении полу, а иногда и просто рабов.

Единственная работа, кроме убийства, на которую может согласиться обрин, это пастьба скота, причем скота, принадлежащего именно его роду, и никакого иного. Кстати, скота как раз при кочевье было маловато – то ли у бежавших от тюркотов обров изначально не было огромных стад, то ли они потеряли их уже здесь, в Причерноморье, в результате каких-нибудь непривычных для них климатических аномалий.

Мы захватили примерно две с половиной тысячи повозок-юрт, в каждой из которых находилось по десять-двенадцать «пассажиров». Но реальное население кочующего города было все же несколько больше среднеарифметических тридцати тысяч, поскольку часть слуг и рабов ехала рядом с повозками на лошадях или даже шла пешком, ибо в походе запряженные волами огромные повозки передвигались не быстрее пешехода. Таким образом, десять-двенадцать тысяч из этих людей были престарелыми обрами, обринками всех возрастов и маленькими обрятами, а еще от двадцати до тридцати тысяч – их иноплеменными рабами обоих полов: тюрками, хазарами*, хорезмийцами, албанами**, аланами, готами, булгарами и славянами. И вот вся эта разнородная масса увидела, что их господа потерпели поражение и втоптаны в прах; и победители торжествуют, потрясая оружием, под яростный топот копыт, и что это не набег, а стремительный и беспощадный захват. Тогда последние стали первыми и наоборот; и многие мужчины-обры узнали, насколько тяжелы кулаки у их слуг, а женщины-обринки – как это больно, когда их таскают за косы и бьют ладонями по щекам.

Потом к месту захвата кочевья прибыли Ратибор с Добрыней, которые стали у меня кем-то вроде комиссаров, и при помощи дружины антов упорядочили процесс отжима обрского кочевья. Немногочисленных случайно затесавшихся в кочевье мужчин-обров и мальчиков-подростков убивали прямо на месте, проверяя каждую кибитку перед переправкой ее в мир Содома. Делать то же самое в отношении женщин и детей я им запретил, и более того, приказал охранять некомбатантов от ярости толпы. Пригодится воды напиться, да и претит мне на ровном устраивать геноцид. Есть же другие, куда более гуманные методы сделать так, чтобы проклятые обры сгинули на роса на солнце. Сразу за порталами взрослых женщин-обринок, девочек-подростков и детей отделяли от их бывших рабов… Оставалось только понять, что мне с ними теперь делать.

Самым простым решением было бы загнать всех обринок тевтонам (для тех женщины с нормальной ориентацией и неискаженным магогенетическими манипуляциями внешним обликом наверняка должны являться достаточно большой ценностью), а взамен попросить у них еще бывших мясных лилиток, пусть даже и в соотношении три к одному. Уж очень понравились мне эти стройные, тихие, немногословные, легко обучаемые, исполнительные и старательные девицы. И не беда, что некоторые обринки потеряли товарный вид по причине возраста. Для их предпродажной обработки у меня есть Дух Фонтана, Лилия и госпожа Зул. И пусть от этого решения немного отдает работорговлей, но это значительно лучше, чем просто хладнокровно зарезать этих женщин, как предлагал Ратибор, или сослать их в необитаемый мир, как я предполагал первоначально. В конце концов, после того как над ними поработает магия молодости и красоты, их, скорее всего, будет ждать судьба любимых наложниц или даже любимых жен. И хватит о них. Что касается их детей, то их воспитают в славянских семьях, и вырастут они славянами. Опять же, так будет лучше для всех – и для них самих и для нас, вынужденно отобравших у них родителей.

Остальное рабское и полурабское население захваченного кочевья делилось на две неравные половины. Меньшую (примерно треть) составляли молодые женщины – наложницы воинов и служанки знатных обринок. То есть, как говорил товарищ Сталин про товарища Троцкого, «красивые ненужности». Хотя как знать, как знать. Может быть, и у этих девиц тоже есть какие-то таланты, помимо постельных. Самым простым решением было бы вернуть этих красавиц их семьям, разумеется, если таково будет их желание.

Большая часть рабов, напротив, была высококвалифицированными мастерами, изготавливающими обрам все, что необходимо для жизни и для войны, и это явилось ценным приобретением. В эту эпоху господства натурального хозяйства каждый обеспечивал себя как мог, и если я действительно здесь и сейчас буду основывать новое славянское государство, то мастера, привнесшие сюда восточные и центральноазиатские технологии, мне очень пригодятся. Правда, заброшенный город в мире Содома – не очень хорошее место для того, чтобы разворачивать промцентр, но ничего, мастера подождут, пока я не заложу столицу нового государства – и почему бы ей не быть на месте нашего Александровска-Запорожья? Место вполне удобное и для обороны, и для торговли, и для связности державы, если иметь в виду главную коммуникацию – реку Днепр с притоками.

Самый приятный сюрприз в захваченном кочевье ждал нас в виде довольно значительных денежных средств. Восемьдесят тысяч солидов в звонкой византийской золотой монете и сорок тысяч по весу металла в золотых и серебряных изделиях. Срочно вызванная к месту разбора полетов Мэри сияла не хуже этих монет. Эта сумма почти утроила содержимое нашей казны, и хоть сбыт волшебной воды несколько сократился, на эти деньги я мог формировать и оснащать в Тевтонии новые части, например такие, что никогда не покинут пределов этого мира. Хотя, насколько я понимаю, в ставке кагана этого бабла должно быть еще больше, ведь сами обры не практикуют денежное обращение, и дань с покоренных народов и награбленные сокровища просто складывают в кубышку. Ничего, нам эти деньги нужнее, так что каган Баян может считать себя покойником. Его песенка уже спета.

6 августа 561 Р.Х. день четвертый, за час до полуночи. Левый берег Днепра чуть ниже по течению острова Хортица и напротив Перетопчего брода, Временный полевой лагерь кочевья тудуна (наследника), в нашем мире будущего кагана Баяна II.

Страшен был этот день для авар-обров. Начавшись со сладкого предвкушения маленькой и почти бескровной победы, он закончился горечью страшного поражения, нанесенного неизвестными силами несомненно колдовской природы. Крупные отряды прекрасно обученной и экипированной конницы в самый решающий момент появлялись ниоткуда и исчезали в никуда, сделав свое дело. Страшно бессилие полководца, все удары которого вязнут в пустоте как в мягкой ватной подушке, и противник которого не просто неудержимо победоносен и несокрушим, а даже непонятен и непостижим. На всю оставшуюся жизнь тудун запомнит смертоносный посвист болтов с цельноковаными металлическими наконечниками, на расстоянии в тысячу шагов с легкостью пробивающих кольчуги и ламиллярные доспехи обров в то время, когда их стрелы просто не долетали до врага. Но там, на том берегу, погибали их семьи, и обреченные* на смерть степные удальцы шли через брод в одну безнадежную атаку за другой, и падали в быстротекущие воды чужой славянской реки, которая сама добивала их и сама хоронила в своих глубинах, так что их товарищи уже не могли организовать им погребение по своему обычаю, даже знатнейших из знатных – приближенных к трону кагана тарханов и родовых вождей этельберов.