Страница 23 из 25
Поговорили ещё немного о новой квартире Петра и новой работе Кости. Выпили водки. Стёпа по обыкновению в одной руке держал бокал с вином, а другой отщипывал сыр. Несколько общих слов о хорошей погоде – как символ умиротворения, устойчивого состояния, подведения некоторых итогов, и сразу же про ещё далёкий и уже близкий Новый год. Ну да, как встречать будем и где?
Стёпа заметно оживился. Стал что-то рассказывать про ёлку, но не простую, а кремлёвскую, про игрушки и подарки, запах мандаринов и бумажные снежинки на окнах.
Что-то мне не нравилось в нём, даже не знаю что… Какая-то отдалённая от меня восторженность. Почему-то близость к так называемым «людям из Москвы», на которых он равнялся. Вот так мне вдруг показалось.
– Да ерунда всё это, – сказал я. – В красном встречать Новый год или в жёлтом. Главное совсем в другом…
– В чём? – спросила Катя.
– В соблюдении определённого ритуала.
– Это какого же?
– А вот такого: в год свиньи надо обязательно убить свинью, в год собаки – собаку.
– Зачем? – спросил Костя. Он готовился к шутке. Шуткой всё и выглядело. Я был уверен в том, что говорил.
– Как зачем? – удивился я и, широко улыбаясь, сказал: – На счастье, конечно!
Стёпа повёл губами, изображая слабую улыбку.
– А собачку-то за что? – поинтересовалась Ира. – Жалко собачку.
– Так ведь её год, – пояснил я. – Ничего не поделаешь.
– И породистую, и дворняжку?
– Да любую – какая разница?
– А по-моему, наоборот, – возразил Пётр. Он встал, наклонился к газовой плите и закурил от конфорки. – В тот год, который соответствует животному, этому животному поклоняются, чтобы его задобрить.
– Правильно! – поддержала его Наташа.
– Полная ерунда! – скривился я. – Это распространённое заблуждение. Как раз всё иначе! Надо обязательно убить, чтобы забрать себе силу животного, только тогда проведёшь год в благополучии.
– Что за глупость! – не выдержала Катя.
– Подожди, – сказал Костя, – ты хочешь сказать, что без убийства невозможно счастье?
Улыбки ещё были, хотя не у всех. Мне пришлось согласиться:
– Ну да, примерно это я и хотел сказать.
– А вот обезьяну убить? – вдруг спросил Пётр. – Как это сделать? Где мы её возьмём?
– И правда, интересно! – засмеялась Ира.
– Крысу не жалко, – заметил Костя. – Крысу можно.
– А вот петух, к примеру, – встрепенулась Катя. – Или курица, если хотите… Ну вот едим мы их, а что толку – где счастье?
– Где мне дракона отыскать – вот вопрос, – задумчиво произнёс Пётр.
– Уж и правда вопрос! – веселилась Ира.
– Змею раздавить, – сказал Костя.
– А с тигром как быть? – спросила Катя.
– Не всякую змею ногами раздавишь…
– Ребята, ну хватит! – взмолилась Наташа, ей эта игра не нравилась.
Стёпа не проронил ни слова. Я мог быть доволен. Теперь надо было остыть.
Прошло какое-то время, заполненное перестановкой приборов на столе и возникновением новых блюд. Стёпа зашевелился; некоторое напряжение в лице его выдавало. Потирая руки, он словно готовился к чему-то чрезвычайно важному для себя и всех, и всё, что было прежде этим вечером, оказывалось всего лишь прелюдией к его выступлению. Когда он заговорил – вначале ровным голосом, отмеряя слова в нужном ему порядке, а потом всё более и более увлекаясь, переходя к восклицаниям, – я понял, что слышу обновлённую версию старых разговоров.
Он обращался к своим постоянным, так уж сложилось, оппонентам Косте и Кате. Снова говорил о проституции и наркотиках. Убеждал, доказывал. Проститутки в его изложении были красивыми и стройными молодыми блондинками, весьма прилично зарабатывающими за одну только ночь. Они оказывали мужчине незабываемые услуги, творили в постели чудеса и поражали совершенством своего тела. Наркотики в этом деле являлись нелишней деталью, тонкой прослойкой между одним состоянием и другим; они продлевали удовольствие и подводили к новому порогу наслаждения.
Чета Барометровых была вынуждена обороняться и всё отрицать – но зачем и почему? С какой стороны ни посмотреть, было непонятно. Непонятно было, причём тут они и как вообще оказались в такой дурацкой роли? Я вдруг почувствовал: что-то такое нарастает и будет не так, как всегда.
Стёпа был восторжен и строг. Говорил с таким напором, словно сам всё испробовал и проверил. Если для него это было забавой, то для всех остальных чем-то весьма серьёзным и уже не верилось, что это просто такой прикол.
Я взглянул на Наташу. Она была утомлена загаром и безнадёжным спором. Нет, её это совсем не унижало. Тут было что-то другое. В её надутом лице открывалось некоторое сожаление – но в чей адрес? Пётр брал сторону Стёпы, делая односложные замечания: «это точно» или «да так и есть». Костя и Катя продолжали сопротивление, они и не думали сдаваться. Всё это давно уже вышло за разумные пределы и приобрело болезненный оттенок – из-за яростного характера спора что ли… И тут вдруг высказался я – что-то меня толкнуло. Вот после этого восклицания Кати:
– Стёпа, ну ты же умный человек, разве можно говорить такую ерунду?
Не удержался, сказал, что думаю:
– Каждый год мы слышим одно и то же. То про каких-то маргиналов, которые должны на что-то воодушевлять, – вот только непонятно, на что. То про проституток… Надоело уже… Словно ты остановился в развитии…
Я запнулся; ни разу ещё мне не приходилось выступать против него. Стёпа выглядел так, словно его бесцеремонно оборвали в самый важный момент спора, нанесли неожиданный удар. Да я и сам не ожидал. Момент и правда оказался важным. Теперь он был вынужден обороняться.
– А ты!.. – вскрикнул он в раздражении. – Чего ты добился в жизни?
И всё разом изменилось. И никакие слова уже нельзя было вернуть. И я вдруг задумался: действительно, чего я добился в этой жизни? Кем стал? Что у меня есть?
Конец вечера помню плохо. Как-то всё скомкалось. Внешне выглядело как обычно, а по сути, стало совершенно иным. Взаимный осадок остался. Мы уже не говорили друг с другом. Говорили Пётр, Ира, Катя и Костя. Они шутили, словно ничего не произошло, – обыкновенный бой на ринге, и теперь недавние соперники снимают перчатки, пожимают друг другу руки и даже похлопывают по плечу, – мы вымученно улыбались им в ответ. Нас пустячной фразой пытались как-то соединить, но мы, отводя глаза, отвечали таким образом, чтобы ни одно слово нас не коснулось.
Вечер переходил в ночь, ночь оборачивалась сном. Кажется, мы возвращались в одном такси. И это тоже было похоже на сон: зачем ему было ехать, если он жил неподалёку от Петра и вполне мог бы дойти до дома пешком? Поддерживая случайный разговор с таксистом, через него же скованно попрощались. Я поехал дальше. Тогда я ещё не знал, что больше никогда не увижу Стёпу.
Сон оборачивался неожиданным испытанием, проверкой. Я пробовал. Меня пробуют. Нас пробуют. Больше ничего не помню. Я думал, что сон закончится и всё станет как прежде. Это сон, убеждал я себя, ничего не было на самом деле, время спасает, возвращает, лечит… Но тут сон заканчивается и наступает действительность.
III
Я включил свет и посмотрел на часы. Телефонный звонок рано утром, ещё нет семи. Голос был знакомый, но какой-то странный. Наташа. Слов её было не понять, не передать. Заторможенный, не проснувшийся, я запоздало выдохнул в трубку: «Как? Когда?» Короткие гудки били в голову – я был ошарашен.
Проснулась Лена:
– Кто?
– Наташа. Стёпа умер.
– Как это?
Никаких объяснений. Мы растеряны, мы в замешательстве. Надо что-то делать, надо узнать… Я точно слышал голос Наташи, она сказала это.
– Ты не ошибся?
Дурацкий вопрос. Если и ошибся, то только не я. Я повторяю слова Наташи про себя, ведь я их правда слышал.
– Господи, какой ужас! А что случилось?
– Да откуда я знаю?!
Я раздражён. Сейчас меня лучше не трогать. Я не верю. Я ничего не знаю. Мы не виделись целый год. За всё это время только моей жене однажды довелось увидеть Наташу. Они встретились случайно на улице. Это было весной, в начале марта. Наташа выглядела какой-то грустной. Лене показалось, что она была чем-то озабочена. В разговоре Наташа между делом посетовала: как же это, мол, Валера поступил со Стёпой, Стёпа ведь тогда обиделся.