Медвежий вал

— А что, Дыбачевский, — спросил Бойченко, — хорошо идет?

— Уже взял Добрино. Там не ждали нас так скоро, находились какие-то спецподразделения, которые удалось легко опрокинуть. Рвется к большаку! — Березин остановил острие своего карандаша на неровной линии, означавшей дорогу Витебск — Мошканы. — Думаю, что скоро он перережет этот большак, и тогда у гитлеровцев останется только один выход из города — на запад!

— Сумеет ли он за ночь взять Камары, чтобы к утру перехватить и этот последний выход?

— Нет. Он дальше не пойдет!

— Почему? — удивился Бойченко. — Разве задача меняется?

— Да! Он должен оседлать дороги, ведущие на юг и юго-запад, и стоять! — Березин отчеркнул расстояние от озера Добрино до Городно и дальше до железной дороги, перекрыв красной дужкой большаки Витебск — Мошканы и Витебск — Замосточье. — Стоять не на шутку. Дело в том, что Гольвитцер, очевидно, рассчитывает нанести контрудар нам во фланг. Если его не упредить, это может здорово нам помешать. Вот донесение от Томина. Только что получено...

Бойченко хмуро пробежал глазами телеграмму с изложением показания пленного. Гитлеровцы снимали с восточного участка фронта дивизию.

— Значит, максимально завтра к полудню надо ждать контрудара? — спросил Бойченко.

— Если не раньше, — ответил Березин и пригласил к себе начальника штаба.

Семенов вошел со своей неизменной папкой для доклада, полной бумаг и карт. Втроем они обсудили и наметили мероприятия на ночь.

Томину — наступать! Собрать все силы в кулак и по большаку Поддубье — Витебск наступать на город с востока, до последней возможности задерживая уход с обороны вражеской авиаполевой дивизии. Значит, придется почти полностью оголить участок фронта к востоку от города, оставив на двадцати пяти километрах только отдельные заставы для наблюдения. Но теперь это не страшно.

Дыбачевскому — наступать, а с утра организовать на достигнутом рубеже противотанковые опорные пункты и обороняться.

Безуглову — наступать! У него в подчинении три своих и одна приданная — итого четыре дивизии. Оборона прорвана, теперь хватит и трех. Одну вывести в резерв командующего, остальным выходить, разворачиваясь веером, на Островно, Гнездиловичи, совхоз Ходцы.

В резерв — дивизию Квашина, танковую бригаду, истребительные артиллерийские полки.

— Завтра Квашин продолжит то, что задано было Дыбачевскому, — сказал Березин. Его рука легко скользнула по карте, пересекла дороги и остановилась на голубой ленточке Западной Двины у деревни Камары. — Первый контрудар примет на себя Дыбачевский.

Ночь была не для отдыха. Ночь — для самой напряженной деятельности.

Организовать разведку, пополнить боеприпасы, обеспечить наступающим к утру усиленное питание. Людям не придется спать, и для поддержания сил им надо и по сто граммов водки, и по лишнему куску мяса в виде холодной закуски в добавление к обычному завтраку, и по лишнему куску хлеба. Для одного — унесешь в кармане, для роты — нужна повозка, для десятков тысяч — десятки дополнительных машино-рейсов.

За ночь максимально подтянуть тылы соединений. Всех раненых эвакуировать в тыл и освободить медсанбаты и полевые армейские госпитали для тех, кто будет ранен завтра.

Накормить и эвакуировать пленных. Сегодня их сотни, завтра могут быть тысячи.

Это только наиглавнейшие вопросы, а в ходе исполнения возникнут еще десятки других, надо приказывать, разъяснять, проверять, руководить огромной массой людей. Нет, ночь не для отдыха, ночь — для скрытой напряженной работы, не сделав которой нечего и думать о выполнении завтрашней задачи. Ночь для наступления...

Шифровки полетели в войска. Эфир забит радиосигналами.

Ночь — короткая, летняя, полная таинственных шорохов и неясных желаний, напоенная ароматом цветущих трав, полная очарования и волнующих душу воспоминаний. Ночь — полная лязга железных гусениц, орудийной пальбы, автоматной трескотни, рокота «огородников», разорванная заревом пожаров, всполохами осветительных ракет и молниями рассекающих темноту выстрелов.

Разведчики лейтенанта Шеркалова бесшумно пробираются к Островно, зорко всматриваются во тьму, вслушиваются в каждый шорох, сторонятся врагов и наблюдают, наблюдают, наблюдают... Автоматчики Кожановского, Бабичева, Дыбачевского, щедро обстреливая все вокруг, обходят окопы врага, сеют панику, настойчиво пробиваются к указанным командирами рубежам. Медленно идет пехота, выколачивая противника оттуда, где он думал отсидеться до утра. Ее тяжелая поступь отдается говором пулеметов и грохотом гранат. Урчат машины, подтаскивая пушки и гаубицы за наступающей пехотой.

Опершись на руку так, чтобы свет от лампы не слепил глаза, склонился над картой генерал-лейтенант Березин. Он не выпускает из рук телефонной трубки. Растет перед ним на столе стопка телеграмм.

Генерал-полковник Черняховский отдает последние распоряжения своему командующему бронетанковыми и механизированными войсками. Утром, чуть свет, танки ринутся в пробитые войсками фронта бреши, захлестнут все дороги до Минска, чтобы там, соединившись с танками Первого Белорусского фронта, замкнуть в гигантское кольцо главные силы немецко-фашистских войск в Белоруссии.

Четыре фронта — Первый Прибалтийский, Первый, Второй и Третий Белорусские перешли в наступление, чтобы сообща решить одну большую задачу.

Дымят трубы Урала, Сибири. Зарево электрических огней, не угасая, стоит над Магнитогорском, Челябинском, Свердловском. Сторожевые катера, ныряя в морских волнах, стерегут границы Родины на востоке, и вахтенный матрос, утирая с лица соленые брызги, первым встречает грядущий день. Солнце встает над Приморьем и, пронизывая своими золотыми лучами туман, шествует по сибирским просторам к Москве, к фронту, раздвигает тьму над Белоруссией. Вместе с солнцем на запад движутся эшелоны снарядов, машин, продовольствия, обмундирования. Родина отдает все для фронта, для победы...

Перед утром Березин лег на два часа. С первыми лучами солнца он проснулся, долго плескался в холодной воде, потом вышел на свежий воздух немного размяться.

В десять часов утра Квашин доложил, что он вышел в назначенный ему район сосредоточения и кормит людей. Томин на запрос Березина ответил, что продвигается к окраинам города. Безуглов доложил:

— Мои разгромили обозы и тылы противника на дорогах у Песочна и Замошенья. Кожановский ведет бой за Жарки, Бабичев овладел деревней Плиссы, приданное «хозяйство» вышло в Задорожье. Задача второго дня выполнена. Разведчики Шеркалова донесли, что из Витебска на Островно идет сплошной поток фургонов, автомашин и повозок. Разведчики Бабичева побывали на западном берегу озера Сарро. Рубеж еще пуст, хотя окопов понарыто больше, чем надо. Продолжаю наступление. Еще, — Безуглов на мгновение замолчал, — еще прошу передать нашим воздушникам: пусть летчики не трогают Островно, там в концентрационный лагерь согнано несколько тысяч жителей из окрестностей Витебска.

Дыбачевский доложил, что перекрыл на горловинах обе дороги из Витебска и организует там оборону.

— Моя разведка ночью проникла до деревни Трубачи вблизи Витебска. Через деревню к моему левому флангу прошло до полка немецкой пехоты, — сказал он. — Думаю, что я скоро с ними встречусь! — в голосе его прозвучала ирония.

— Вы встретитесь со всей авиаполевой дивизией, — предупредил Березин, не разделявший его оптимизма на этот счет. — и даже не с ней одной! Томин сообщил, что противник отводит войска на городской оборонительный обвод. Это наверняка высвободит у него еще одну дивизию.

— Это для меня уже многовато!

— Вашу задачу облегчит Квашин. В семнадцать часов он ударит левее вас на Камары и замкнет кольцо. Следите за ним, установите связь, но учтите, — в голосе Березина зазвучали резкие нотки,— ни одного шагу назад! Объясните это как следует своим офицерам и бойцам и примите все меры. Противник может бросить против вас танки!

— Слушаюсь! — серьезным тоном ответил Дыбачевский. — Задачу выполним!