Медвежий вал

— Слушай же, Крутов, — живо отозвался Черняков, — очень хорошо, что ты говоришь мне об этом прямо, но посмотри вот сюда! — Он достал и развернул карту: — Видишь?

От Витебска, словно от камня, брошенного в стоячую воду, в сторону фронта концентрическими кругами расходились пояса укреплений. Отдельные рубежи соединялись между собой отсечными позициями, проложенными севернее и южнее большака Лиозно — Витебск.

Через Белоруссию шли кратчайшие дороги на Москву. Но те же дороги оказывались кратчайшими путями и для наших войск в Восточной Пруссии. Вот почему гитлеровское командование создало на территории Белоруссии мощную группировку из отборных гитлеровских дивизий, численностью до миллиона солдат и офицеров.

На территории белорусского выступа (к северу и югу от него к этому времени Советская Армия прошла далеко на запад) гитлеровцы создали три мощные оборонительные полосы. Первая — наиболее развитая — опиралась на города Витебск, Оршу, Могилев, Рогачев, Жлобин. Густая сеть полевых инженерных сооружений в сочетании с городскими каменными постройками и радиально расходящимися дорогами, по которым противник мог быстро перебрасывать свои резервы в любой сектор обороны, превращала эти города в своеобразные крепости-бастионы. Один из участков этой оборонительной полосы фашисты окрестили «Медвежьим валом».

На карте, развернутой Черняковым, были нанесены оборонительные рубежи перед Витебском. Карта только что получена из разведывательного отдела армии. Это копия с документа, захваченного у врага, дополненная данными авиаразведки, а может, и теми крупицами сведений, которые собрал Крутов.

Чем больше старший лейтенант всматривался в кольца рубежей, тем ясней ему становилось, что за преграду создали гитлеровцы.

— Стена, — выдохнул он.

Кожевников, молча листавший газету, сказал:

— Ничего не поделаешь, будем перешагивать! Никто за нас этого не сделает, и ждать не приходится; надо подтачивать, чтобы потом, когда нажмем посильнее, — рухнула сразу...

— Видишь? — повторил Черняков. — Говорят, где тонко, там и рвется, а тут везде крепко... Но, ничего... Вы правы, вслепую действовать нельзя. Будете в охранении, поинтересуйтесь людьми, не упали ли они духом, как они себя чувствуют, чем необходимо им помочь в первую очередь. В общем, осмотрите все по-хозяйски. Как говорится: «Свой глаз алмаз...» Заметьте, какова глубина окопов, можно ли там укрыть роту нашего состава и как ее подвести к охранению. Нам предложено провести разведку боем, и я думаю, что охранение подойдет для этой цели. Теперь вы знаете мотивы и, я полагаю, увидите все, что нужно. Опыт у вас есть. Ясно?

— Ясно, товарищ полковник! — Крутов помедлил с уходом и сказал: — Я отпустил Зайкова на батарею.

— Разве я возражаю, если это для пользы, — ответил Черняков. — Кстати, — обернулся он к Кожевникову, — вы собирались завтра на наблюдательный пункт. Проверьте, как он будет стрелять.

— Можно, — согласился Кожевников. — Я говорил с Зайковым, он хотя и молод, но деловит и с огоньком. Было бы лучше представить ему месяц стажировки в батарее, а не отпускать туда от случая к случаю. Если он во время этой практики покажет, что умеет работать с людьми, следует аттестовать его на офицера. Все мы были молодыми, нам помогали, должны помогать и мы...

Крутов собрал свои бумаги и спросил:

— В охранении побывать сегодня?

— Чем раньше, тем лучше!

Крутов попрощался и медленно побрел к своему блиндажу. «Подтачивать»... — Крутов тряхнул головой, поморщился. Что-то претило ему в этом слове, какая-то ошибка. «Ладно, — махнул он рукой, — поживем — разберемся!»

До выхода в боевое охранение Крутов успел немного отдохнуть. Проснулся сам. Будто кто-то его толкнул. Он встал, потянулся, сделал несколько энергичных взмахов.

У стола, подперев голову рукой, сидел оперативный дежурный. Большая черная тень колыхалась на стене, усиливаясь, когда коптилка вдруг вспыхивала более ярким пламенем.

— Чего ты так рано? — спросил дежурный.

— Надо сходить в батальон.

— В такую рань... Бр-р!

Ночь. Темень. Холодные звезды щедро рассыпаны по небесному пологу. Со стороны болота тянет сыростью и прохладой. Фыркают у коновязи лошади. На переднем крае лениво переговариваются пулеметы; всполохи ракет сонно приподнимают трепетные светлые крылья. Повар комендантского взвода растапливал походную кухню.

«Два часа», — подумал Крутов и прибавил шагу. До переднего края дорога была знакома. В траншеях народу находилось маловато, и он долго шел, никого не встречая.

Вдруг перед ним выросла темная фигура бойца. Тихо, но внушительно приказали. «Стой! Пропуск».

Крутов вздрогнул от неожиданности, но ответил.

— Вам куда надо, товарищ старший лейтенант, к комбату?

— Как ты меня узнал? В такой-то темноте?

— Узнал... Я вас еще издали услышал, а когда подходили, так и без пропуска вижу, что свой офицер. Не так давно вы к нам с комбатом заглядывали. Росток у вас приметный...

— Рискованно подпускаете, — заметил Крутов.

Боец, снова заняв свой пост у накрытого плащ-палаткой пулемета, пожал плечами:

— Почему? Наоборот. Если бы вместо вас, к примеру, немец, — а я его за двадцать метров окликнул, что он сделал бы? Либо улизнул в темноте, если он тут по случайности, или под меня гранату подбросил. Ну, а когда мы вплотную и я его вижу первый, тут уж мой верх. Война кое-чему научила...

— Да у вас целая философия на этот счет! — воскликнул Крутов. — Не хватает только учеников.

— Есть и ученики. В нише сын лежит, отдыхает. Тоже пулеметчик. Семейный расчет Кудри. Может, слышали? Специально в военкомат просьбу из батальона писали, чтобы в один расчет. Так вы не к комбату?

— Нет, в охранение...

— Тогда вам налево. Не задерживайтесь только, а то рассветает — не пройдете. Вот уж там рисковое место, действительно...

— Как-нибудь. Счастливо!

Крутов зашел к командиру роты за связным. Каково было его удивление, когда он увидел в дверях бывшего разведчика Мазура. Только он был теперь не в халате, а в короткой, с чужого плеча, шинелишке. Мазур осклабился:

— К нам, товарищ командир?

— Э, да вы уже знакомы, — удивился командир роты, но на всякий случай предупредил Мазура: — Будешь вести офицера в охранение — береги. С тебя спрошу, в случае чего...

— Чего там... знаю!

Мазур вел уверенно, видно, ходил в охранение не раз. Траншея становилась мельче, мельче и совсем окончилась. Пришлось идти верхом по какому-то огороду. Крутов ухватил рукой кустик — оказался горох.

— Не собьешься? — спросил он, разжевывая твердые, потерявшие сочность горошины.

— Бывал не раз, — неторопливо ответил Мазур. — Ногами дорогу чую. Сейчас ложок будет, а там — по болоту. Как водой пойдем, так вы дюже не хлюпайте, а то раз услыхал, с полчаса заставил лежать. До нитки вымокли...

Сырой до весомости воздух обозначил начало болота. Зачавкала под ногами грязь, потом забулькало. Ногу потянуло в какое-то топкое место; холодная вода хлынула через верх голенища.

— Ух, черт!..

— Глыбко тут, — отозвался Мазур.

Ноги сразу стали тяжелые, словно к ним привязали гири, зато ступать можно было куда придется, все равно сапоги полны воды.

Мазур замедлил шаг и, идя вровень с Крутовым, зашептал:

— Сейчас дойдем, только бы не заслышали. Где-то здесь канавка, по ней прямо под проволоку — и в окоп... Скажи ты, как темно, прямо хоть глаз коли...

Вблизи раздался хлопок выстрела, и, оставляя искристый след, взвилась ракета. Сразу стали видны окопы на бугре, а за ними полуразрушенный длинный колхозный сарай с пожухлой и такой же серой, как стены, крышей, пробитой во многих местах минами.

«Какой он большой! Совсем не такой, как с эн-пэ казалось», — непроизвольно отметил про себя Крутов, припадая к самой воде и стараясь слиться с редкими осоковыми кочками.

— Бегом! — ухватил его за рукав Мазур и, не отпуская, повлек за собой куда-то вперед, туда, откуда взлетела ракета.