Страница 6 из 7
Прошёл год, но Слава так и не купил моторной лодки. Он сетовал, что постоянно не хватает денег, что вертится как белка в колесе, но, честно говоря, никто особой суеты не замечал. К тому времени Тотошка родила девочку, милую розовощёкую куколку с ямочками на щеках, и в глазах Вячеслава появилось беспокойство. Звукооператор Жека сказал, что вроде бы заметил Славку за сбором пустых бутылок в районе Городского сада, но в это никто не поверил. Только Сан Саныч в сердцах сплюнул и ушёл в гримёрную.
«Деньги ― зло, ― говорил Сан Саныч, уставившись в зеркало и размазывая вазелин по физиономии. ― Но всем хочется, чтобы этого зла было как можно побольше». ― «Куда денешься, ― вздыхал Вячеслав, тоже размазывая крем по лоснящемуся лицу, ― либо мы их, либо они нас!..» Сан Саныч взглянул на сгорбленную фигуру Вячеслава, на его растерянное лицо и сердце у него ёкнуло: «Слушай, Славка, а ведь из тебя классный тамада выйдет. Знакомая у меня есть, банкетами занимается. Вот, телефончик её!» Сан Саныч из кармана пиджака вместе с крошками хлеба достал замусоленную визитку: «Я уж старый перед пьяными ваньку-то валять, а ты ― давай заарканивай!»
Это знакомство оказалось как нельзя кстати, после первого же банкета Слава стал нарасхват. Уже через год Вячеслава в городе знали практически все, включая детей и старушек. Его нисколько не смущало, что в такой сногсшибательной популярности виновато не театральное искусство, а его работа тамадой. «А что, работа творческая, такие спектакли там закатываю, ― улыбаясь, рассказывал он Сан Санычу. ― Хочешь, давай вместе, а? Особо не разбогатеешь, зато на хлеб с маслом всегда будет». Сан Саныч только отмахивался и кривил рот, словно от горького лекарства: «Не в моём возрасте на двух лошадях пахать, обойдусь».
На одном из таких банкетов с Вячеславом познакомился управляющий рекламной компанией из Москвы. В курилке Слава обрушивал на него самые модные анекдоты. Казимир Кимович, так звали управляющего, был ужасно смешливым человеком и после каждого анекдота его и без того узкие азиатские глаза превращались в две щёлочки. «Азиатом удобно быть, ― смеялся управляющий. ― Все думают, что ты ржёшь и ни фига не замечаешь! А ты всё на ус мотаешь».
После банкета Казимир Кимович и Слава продолжили своё знакомство и отправились на несколько дней рыбачить. Вячеслав притащил его на одно из своих любимых мест далеко от города, где в Волгу впадало сразу несколько притоков. «Это не места, это Третьяковская галерея! ― Вячеслав восхищённо раскрытой ладонью провёл вдоль угасающей черты горизонта. ― Левитан сейчас просто рыдает!» Конечно, там была тройная уха, разговор по душам и знаменитая славкина мандариновка…
А через месяц неожиданно для всех Вячеслав подал заявление об увольнении из театра. Прошёл слух, будто бы он решил совсем уйти в свадебно-банкетный бизнес, будто бы Тотошка стала капризной и требовала денег всё больше и больше. А вахтёр Ерофеич всем по секрету выдал, что у ребёночка славкиного какое-то загадочное заболевание, от которого доктора есть только в Америке, мол, собираются горемычные эмигрировать!..
Наверное, доля правды в последних словах была, потому что Вячеслав с Тотошкой из города пропали и почти два года никто и ничего о них не слышал. Кто-то видел, как Тотошка с маленьким ребёнком приезжала к матери на такси и так же быстро и незаметно уезжала. Кто-то уверял всех, что мельком видел Славика в московском метро… Постепенно неутолённое любопытство к ним испарилось, как утренний туман, и каждый продолжал жить и работать там, где определила ему судьба.
И неожиданно Жека потряс всех сногсшибательной новостью ― он был в гостях у своего «чудного Славули» в Москве! «Квартира просто огроменная! ― взахлёб говорил Жека. ― Я говорю, Славик, ты что, в футбол тут играть собрался? А он говорит, я буду теперь на широкую ногу жить. Хватит, говорит, с Тотошкой в нашей халупе намучились». ― «А работает-то где же, ― осторожно спросил Сан Саныч, ― в театре, что ль?» Жека округлил глаза на него, как будто увидел рядом с собой призрака: «Сан Саныч, это в каком таком театре денег на квартиру заработаешь?! У него ещё перед домом джипяра стоит вот такой вот! Как танк! ― Жека неимоверно развёл руки в стороны. ― Он теперь заместитель какого-то директора по рекламным, по этим… По видеорекламе, что ли… Он мне там долго объяснял, я в этом ни черта не разбираюсь!.. Вот коньячок прислал импортный, просил за его здоровье выпить…» Жека вывалил из сумки свёртки, вытащил большую квадратную бутыль и хлопнул об стол. «А сам-то в гости не собирается?» ― опять осторожно спросил Сан Саныч. «Может, через годик ― сейчас, говорит, дел невпроворот…» ― вгрызаясь в буженину, проурчал Жека.
Но Вячеслав появился только через три года. Он сильно растолстел, поэтому вылезал из монстроподобного джипа неловко, словно первый астронавт на Луну. На служебный вход из театра вышло всего два актёра, а с ними Сан Саныч и Жека. «Ну что, Саныч, ― после неловких объятий сказал Слава. ― Поехали в кабак ― я угощаю. Посидим как раньше, языками почешем». ― «Да не, Слава, я по кабакам не любитель, ― как будто смущаясь за собственное негостеприимство, пробормотал Сан Саныч и усмехнулся. ― Там же этой мандариновки-то нету!» ― «А, ну да… ― как-то растерянно выговорил Вячеслав. ― Мандариновки нету».
Он забрался в джип, круто развернулся и газанул из поржавевших театральных ворот.
Говорливый баран
(Рассказ об одном актёре)
Свой путь в большое искусство Фёдор Семёнович Большаков выбирал не сам: он не стоял на перепутье, мучительно раздумывая над вопросом «сто́ит или не сто́ит», не переписывал в два столбика все за и против, он позволил судьбе взять его за шиворот и вытащить прямо на театральную сцену. Но обо всём по порядку.
До своего большого пути в искусство Фёдор Семёнович, вернее, тогда ещё Федя, работал сантехником в маленьком районном городке Лоснёвске. Он чинил унитазы, менял водопроводные трубы, ловко наворачивал паклю на резьбу, не отказывался, если давали на «поллитру», и был душой компании, когда все работяги собирались в курилке, резались в карты и травили скабрёзные анекдоты. Он в лицах рассказывал анекдоты про русских и чукчей, мог показать своих заказчиков, у которых только что менял кран или раковину, пересмеивал их манеры, что-то привирал, что-то преувеличивал, но всегда всё получалось очень смешно и его даже прозвали Артистом. Этим прозвищем Федя гордился и порой сам подсказывал новичкам, как его следует называть.
К вахтёру Евсеичу иногда на работу захаживал внук, приносил ему кильку в горчичном маринаде, которую тот любил так же, как «остограмиться перед обедом». Внук, все его звали Кореш, был рыжий и весёлый, он играл на гитаре в городском саду на танцплощадке, поэтому считался продвинутой личностью и пользовался авторитетом у простых работяг. Правда, во время разговора их больше интересовало, сколько баб было у Кореша, скольких он успел «шпокнуть» и есть ли шанс у простого сантехника подцепить на ночь «классную чувиху». Не надо забывать, что это были времена Советского Союза, когда слово «секс» и «проститутка» считались только ругательными.
Однажды Федя и Кореш встретились в курилке после обеда, когда хорошо остограмившиеся мужики хлопали костяшками домино об истёртый линолеум на столе и над ними висело сизое облако папиросного дыма. Кореш встал напротив Фёдора, но крикнул почему-то всем мужикам: «Мужики, кто за двадцатку дурью хочет помаяться?» ― «Мы тут все дурью маемся, ― прохрипел ему кто-то под общий смешок. ― Чего делать-то?» После того как Кореш объяснил, что надо делать, все потеряли к нему интерес и продолжили забивать козла. «Вона Федьку возьми, он у нас артист, ему на людях что в рейтузах, что в каске ― всё по барабану», ― съязвил кто-то. Фёдор не воспринял это как оскорбление, снисходительно улыбнулся и ответил: «А чего же отказываться, если приглашают. Искусство я люблю».