Страница 13 из 28
– Не мучай себя! – сказала она. – Это не ты меня привез, это я нарушила его приказ, втянула тебя в беду и поставила под угрозу жизнь Робина.
– Давай не будем меряться благородством! – с тихой яростью предложил Вилл. – У меня есть своя голова на плечах. Я должен был думать, что делаю!
Услышав ее тихий вздох, Вилл укорил себя за гнев: Марианне и так досталось с лихвой.
– Позволь, я согрею тебя, – уже мягко сказал он. – Здесь холодно, стена ледяная, а ты в мокрой одежде, можешь простудиться насмерть.
Марианна рассмеялась, искренно развеселившись над его беспокойством о простуде. Вилл улыбнулся в ответ, бережно обнял ее и, усадив к себе на колени, прижал к груди, укутав поверх курткой так плотно, насколько мог. Марианна положила голову ему на плечо, и он скорее почувствовал, чем увидел ее взгляд, в котором оставался вопрос.
– Хочешь узнать, был ли сэр Гай прав и в другом? – невесело усмехнулся Вилл.
Она промолчала, и тогда он встретился с Марианной глазами и ответил:
– Да, прав. И мне тем более нет оправданий в том, что ты оказалась здесь. Я пошел на поводу у самого себя.
Она молча смотрела ему в глаза, в которых прежде видела только холод, отчуждение, язвительную усмешку, но очень редко – тепло. Он всегда держал ее от себя на расстоянии, и стоило ей лишь попытаться сказать ему доброе слово, как окатывал в ответ ледяной недоброжелательностью. И только сейчас она поняла, как ошибалась в его отношении к ней. Ведь именно он всегда оказывался рядом в трудные минуты, когда она нуждалась в поддержке и помощи. Она вспомнила все. Как он выхватил меч и встал плечом к плечу с Робином, когда стрелки требовали суда над ней. Как он бесцеремонно бросил ее в седло и, не слушая протестов, увез в лагерь, когда стрелки несли раненого Робина на плащах. Как он изводил ее в тот день постоянными напоминаниями о том, что она беременна. Как закрыл собой в трапезной от враждебных взглядов стрелков и объявил, что она ждет ребенка. Она разозлилась тогда на него, а он теми словами разом переломил отношение к ней стрелков, вырвал с корнем их недоверие к Марианне. Если бы она не отвлекалась на его враждебные или язвительные слова, а обращала внимание только на поступки, то давно бы поняла, что всеми его действиями руководило одно – забота о ней.
Она вспомнила день венчания, когда Вилл вызвался передать ее руку Робину, и, как ни торжественно было выражение его лица, в медовых глазах Вилла проскальзывали искры волнения и печали. Его губы, прижавшиеся к ее руке, были такими сухими и горячими, словно Вилл был смертельно ранен и напоследок припал к целительному источнику, позволив себе сделать только один глоток. А потом он передал ее руку Робину и весь обряд венчания простоял за спиной брата, сохраняя на лице безмятежно-спокойное выражение.
Даже Гай за пару коротких часов сумел разгадать чувства Вилла. И только она сама ни разу не заподозрила, не заметила его глубокой, горячей и так тщательно скрываемой любви.
– Я была слепа! – прошептала Марианна, закрывая глаза.
– К счастью для всех! – резко ответил Вилл. – И Робин, и я – мы очень старались держать тебя в неведении ради нашего общего блага.
Марианна распахнула глаза:
– Робин знает?
– Мне от него ничего невозможно скрыть, как и ему от меня, – усмехнулся Вилл. – Мы знаем друг друга столько лет, что каждый видит другого насквозь. Только однажды мы оба тоже ослепли – когда ты очутилась в Шервуде. – Посмотрев Марианне в глаза, он погладил ее по волосам и сказал: – Не беспокойся, Мэриан! Если мы останемся живы, а я очень на это надеюсь, то я никогда ни словом, ни взглядом не нарушу твоего спокойствия. Обещаю тебе!
Вилл отвернулся и устало прислонился затылком к стене. Марианна с грустью смотрела на его лицо, исполненное спокойной уверенности. Красивое, печальное лицо воина, никогда не отступающего от данного слова.
– Мне очень жаль, Вилл! – прошептала она.
– А мне нет, – ответил он, глядя перед собой. – Мое сердце было мертвым после гибели Элизабет. Ты оживила его и заставила биться вновь. Уже только ради этого, если бы время повернулось вспять, я пожелал бы, чтобы повторилось все, что произошло. Даже то, как я напугал тебя ночью в июле, потому что довел этим до слез, которые и тебя возродили к жизни.
Марианна медленно провела рукой по руке Вилла и тихо попросила:
– Поцелуй меня!
Он повернул ее голову так, чтобы видеть глаза Марианны, и с усмешкой спросил:
– Опять жалеешь меня, Саксонка?
– Нет, прошу.
Ее лицо исказилось. Разговаривая с ней, Вилл почти забыл о том, как она измучена. Сейчас же, при виде ее подрагивавших губ, сжимавшихся, чтобы удержать стон, он вспомнил об этом.
– Мэриан! – выдохнул Вилл и провел ладонью по ее лицу, стирая судорогу боли.
Она молча смотрела на него жаркими блестящими глазами, и он склонился над ней, осыпал нежными поцелуями ее лицо и, наконец осмелившись, прикоснулся губами к ее губам. Она вздохнула, расслабилась и приоткрыла губы, отвечая ему. И тогда он, забыв, где они, прильнул к ее рту, целуя так, как целовал только в мечтах: страстно, со всем жаром своего сердца, не в силах оторваться от ее искусанных в кровь губ. Но даже такие – опухшие и соленые от крови – они были сладостны и желанны, и он долго не мог заставить себя прервать поцелуй.
Глядя Виллу в глаза, Марианна ласково прикоснулась кончиками пальцев к его щеке и, прежде чем уронить голову ему на плечо, прошептала:
– Если бы я не любила Робина, то любила бы тебя.
Вилл улыбнулся и с привычной иронией подумал о том, что у Гисборна никогда не было ни единой возможности завоевать любовь Марианны. Закрыв глаза, он прилег щекой к ее голове и прижал Марианну к груди, согревая теплом собственного тела. Она молчала, и он решил, что Марианна уснула, но она не спала. Ее пальцы ожили и погладили Вилла по запястью.
– Мне страшно, Вилл! – призналась она. – Страшно и стыдно за этот страх.
– Чего ты боишься? – спросил он, целуя ее в висок.
– Костра. Когда я представляю, как начнет разгораться огонь вокруг меня, как он будет расти и охватит меня целиком, у меня все внутри сжимается от страха. Почему сожжение считают самой подходящей казнью для женщин?
Она посмотрела на него грустным взглядом, и он лишь погладил ее по щеке, не придумав, что сказать в утешение.
– А ты совсем не боишься! – сказала Марианна, внимательно глядя в глаза Вилла и находя в них обычное спокойствие.
– Смерть есть смерть, милая. Немного дольше, немного больнее, – результат один. Конечно, унизительно, что в это время на меня будут смотреть десятки зевак, чтобы потом обсудить в подробностях, и что делал палач, и как я держался, – Вилл брезгливо поморщился. – Но я не боюсь не потому, что я такой бесстрашный. Я уверен, что Робин сделает все возможное и невозможное, чтобы вытащить нас отсюда, и я знаю, что он удачлив.
Недолго подумав, Марианна прошептала:
– В день гибели Мартина я спросила Робина, можно ли спасти того из стрелков, кто попал в темницы шерифа. И он ответил: невозможно.
– Он не мог тебе так ответить! – сказал Вилл. – Почти невозможно, Мэриан, почти!
Марианна лишь рассмеялась в ответ еле слышным, как шелест сухого камыша, смехом.
– Почему бы тебя не бежать? – вдруг спросила она.
Он решил, что у нее начался бред, но глаза Марианны были абсолютно ясными и серьезными.
– Каким же образом?
– Постучи в дверь, войдет ратник. Я уверена, что ты справишься с ним без всякого оружия. Потом переоденься в его одежду, забери оружие и уходи.
Вилл посмотрел на нее с невольным изумлением. Ее разум работал с безупречным расчетом. Предложенный Марианной план был предельно прост, но именно в силу такой простоты мог привести к успеху, если бы не одно обстоятельство, о чем Вилл и сказал.
– Это обстоятельство – я? – спокойно спросила она. – Тебе не надо об этом заботиться. Со мной на руках ты далеко не уйдешь. К тому же в этом нет смысла.
– И потому я должен бросить тебя и спасать себя самого, – с усмешкой кивнул Вилл и внимательно посмотрел на Марианну. – А почему ты, захватив коня, не помчалась в лес, а бросилась в гущу ратников мне на выручку?