Страница 7 из 16
– Я пойду. Поговорим позже, о’кей? – Я быстро целую Кили в щеку, закидываю рюкзак на плечо и иду по коридору.
В приемной директора секретарь показывает мне на небольшую комнату для совещаний, где уже полно народу: директор Гупта, Эдди, Бронвин, Нейт и полицейский. Занимая последний стул, я чувствую, что у меня в горле слегка пересохло.
– А вот и Купер. Можно начинать. – Директор Гупта складывает руки перед собой. – Хочу представить вам сержанта Хэнка Будапешта из полиции Бэйвью. Он задаст вам несколько вопросов о том, чему вы были свидетелями в понедельник.
Сержант Будапешт по очереди пожимает нам руки. Он молод, но уже лысеет, волосы у него песочного цвета, лицо в веснушках. Не выглядит подавляющим и авторитарным.
– Рад познакомиться, – вступает он. – Много времени это занять не должно, но после разговора с семьей Келлехер мы хотим изучить обстоятельства смерти Саймона поподробнее. Результаты вскрытия пришли сегодня утром, и…
– Уже? – перебивает Бронвин, заработав от директора Гупты взгляд, который не замечает. – Разве это делается так быстро?
– Предварительные результаты могут быть получены через пару дней, – отвечает Будапешт. – На этот раз они совершенно определенные и показывают, что Саймон умер от большой дозы арахисового масла, поглощенной незадолго перед смертью. Что его родители находят странным, учитывая, как он внимательно относился к тому, что ест и пьет. Вы все сказали директору Гупте, что Саймон непосредственно перед тем, как упал, выпил чашку воды, так?
Мы киваем, и сержант продолжает:
– В чашке обнаружены следы арахисового масла. Без сомнений, именно от этого напитка Саймон и умер. Сейчас мы пытаемся установить, как арахисовое масло могло попасть в чашку.
Все молчат. Эдди смотрит на меня, потом отводит глаза, и на лбу у нее появляется морщинка.
– Кто-нибудь помнит, где Саймон взял эту чашку? – спрашивает сержант, занося ручку над чистым листом блокнота.
– Я не смотрела, – отвечает Бронвин. – Я делала задание.
– Я тоже, – говорит Эдди, хотя я мог бы поклясться, что она даже не начинала.
Нейт потягивается и смотрит в потолок.
– Я помню, – вызываюсь я. – Он взял чашку из стопки у раковины.
– Чашки стояли вверх дном или на донышке?
– Вверх дном. Саймон взял верхнюю.
– Вы не заметили, в чашке была какая-нибудь жидкость? Он ее встряхивал?
Я вспоминаю.
– Нет, просто налил туда воды.
– И выпил?
– Да, – отвечаю я, но Бронвин меня поправляет:
– Нет. Не сразу. Перед этим он разговаривал. Помнишь? – Она оборачивается к Нейту: – Он спросил тебя, не ты ли подсунул нам в рюкзаки телефоны, из-за которых нас и оставили после уроков.
– Да, мобильные телефоны. – Сержант Будапешт что-то строчит в блокноте. Он ни о чем не спрашивает, но Бронвин все равно объясняет:
– Кто-то нас подставил. Вот почему нас и оставили после уроков. Мистер Эйвери нашел у нас в рюкзаках телефоны, которые нам не принадлежали. – Она оборачивается к директору Гупте с обиженным лицом. – Это же очень несправедливо. Я вот хотела спросить: это будет записано в личном деле?
Нейт закатывает глаза.
– Это не я. Мне тоже кто-то сунул телефон в рюкзак.
Гупта хмурится.
– Я впервые об этом слышу.
Она смотрит на меня, но я пожимаю плечами. Последние пару дней я меньше всего думал об этих телефонах.
Будапешт не выглядит удивленным.
– Мистер Эйвери говорил об этом, когда я с ним встречался. Он сказал, что никто из ребят не пришел за телефоном, поэтому он решил, что вас все-таки подставили. – Он зажимает ручку между средним и указательным пальцем и ритмично постукивает ею по столу. – Это не могло быть своего рода шуткой, которую над вами сыграл сам Саймон?
– Не вижу смысла, – отвечает Эдди. – У него в рюкзаке тоже был телефон. К тому же я едва его знала.
– Вы с ним оказались в королевском дворе бала в одиннадцатом классе, – напоминает Бронвин.
Эдди моргает, будто только сейчас это вспомнила.
– Кто-нибудь из вас имел трения с Саймоном? – спрашивает сержант. – Я слышал о приложении, которое он написал – «Про Это», кажется? – Он смотрит на меня, я киваю. – Кто-нибудь из вас туда попадал?
Все, кроме Нейта, мотают головой.
– Много раз, – отвечает он.
– За что? – спрашивает сержант.
Нейт ухмыляется:
– За всякую хрень…
Директор резко его одергивает:
– Мистер Маколи, выбирайте выражения!
– За всякую ерунду, – поправляется Нейт. – В основном из-за девчонок.
– Вас это раздражало? Что о вас сплетничают?
– На самом деле нет.
Похоже, что он говорит искренне. Наверное, стать героем сплетен – не слишком большая неприятность по сравнению с арестом. Если арест действительно был. Саймон ничего об этом не размещал, так что никто не знает точно, чем занимается Нейт. Несколько некрасиво получается, что нашим единственным надежным источником новостей был Саймон.
– Но вы трое, – смотрит на нас Будапешт, – туда не попадали?
Мы снова качаем головами.
– Но когда-нибудь волновались из-за такой возможности? Чувствовали, что у вас над головой что-то нависло?
– Только не я, – отвечаю я, но мой голос звучит совсем не так уверенно, как мне бы хотелось.
Я отвожу взгляд от полицейского и успеваю заметить, что Эдди и Бронвин создают резкий контраст: Эдди бледная как смерть, а Бронвин красная как помидор. Нейт несколько секунд смотрит на них, отклонившись назад вместе со стулом, потом переводит взгляд на сержанта.
– У каждого есть свои тайны, – произносит он.
Моя тренировка в этот вечер затянулась, но папа заставляет всех ждать моего возвращения, чтобы вместе поужинать. Когда наконец в семь часов мы садимся за стол, мой брат Лукас держится за живот и пошатывается, изображая невыносимое страдание от голода.
Тема обсуждения та же, что и всю неделю: Саймон.
– Надо было понять, что полиция в какой-то момент вмешается, – говорит папа, зачерпывая ложкой горку пюре на своей тарелке. – Что-то не так в смерти этого мальчика. – Он фыркает. – Может быть, арахисовое масло было в водопроводе? Для адвокатов это будет праздник.
– А глаза у него на лоб полезли вот так? – спрашивает Лукас, корча рожу. Ему двенадцать, и смерть Саймона для него значит не больше, чем кровь в видеоиграх.
Бабуля протягивает руку и шлепает Лукаса по ладони. Рост у нее пять футов и голова вся в кудряшках, но она не шутит.
– Закрой рот и помолчи, если не можешь говорить об этом несчастном уважительно.
Бабуля живет с нами с тех пор, как мы переехали из Миссисипи пять лет назад. Меня удивило, что она согласилась: дедушка давно умер, но у нее было много подруг и клубов, занимавших ее время. Сейчас, когда мы немного обжились, до меня дошло: наш простой дом колониальной архитектуры стоит втрое дороже нашего дома в Миссисипи, и без бабулиных денег мы бы его не потянули. Но в Бэйвью можно играть в бейсбол круглый год, и здесь одна из лучших школьных программ в стране. Папа надеется, что в какой-то момент я оправдаю и огромную ипотеку, и работу, которую он терпеть не может.
Все может быть. Мой фастбол прибавил за лето пять миль в час, и я оказался четвертым в прогнозе «И-Эс-Пи-Эн» на июньский набор в главную лигу следующего года. Многие колледжи меня тоже заметили и не будут против иметь меня в числе студентов. Но бейсбол – это не футбол и не баскетбол. Если человек может пойти в малую лигу прямо из школы, обычно он так и делает.
Папа тычет в мою сторону острием ножа.
– У тебя в субботу показательная игра. Не забудь.
Будто я могу забыть. Расписание игр развешано по всему дому.
– Кевин, может быть, один уик-энд можно пропустить? – вкрадчиво, но без особой надежды спрашивает мама. Она знает, что это заранее проигранная битва.
– Самое лучшее, что может сделать Куперстаун, – это продолжать жить обычной жизнью, – говорит отец. – Откладывание на потом не вернет к жизни бедного мальчика, упокой господь его душу.