Страница 44 из 47
На берегу стоит старый балок, возле него разбросаны старые доски и разный хлам. Внутри балка оказалось неуютно, я развел снаружи небольшой костерок и решил отдохнуть здесь. Ночи уже становились заметнее, с каждым днем они удлинялись. Было холодно, чуть примораживало, пришлось спать урывками, греться горячим чаем. На рассвете мимо балка почти непрерывной чередой шли олени, изредка слышались крики гагар и гусиное гоготанье. Когда утром я пошел через тундру в направлении Пясины, ко мне прибился одинокий олененок, по-видимому отставший от стада или потерявший мать. Со своеобразным «хрюканьем» он подбежал ко мне, словно просил защиты в этом неуютном мире. «Чем же я могу помочь тебе, дорогой?» – спросил я у него, но он долго не отставал, все шел следом…
Вот и отстрел оленей на переправах. Дело, конечно, необходимое, но картина забоя, что ни говори, отвратительная. Правильно ли направлять сюда студентов-практикантов? Можно ли сделать так, чтобы избежать напрасной гибели зверей и полностью использовать все, что добыто?
В Кунгудояре во время радиосеанса мне сообщили: «Вам телеграмма от директора лаборатории, срочно возвращаться в Москву. На базу идет наш катер «Гвардеец», выезжайте с ним. Может быть, и вертолет будет завтра». Катер пришел в тот же вечер, и я решил ехать на нем, не ожидая вертолета, чтобы посмотреть саму Пясину.
Ночи стали длиннее, а в темноте плыть по Пясине нельзя. Ночевали, приткнувшись в берег возле устья Якима, а чуть рассвело, поплыли дальше. Погода была пасмурной и прохладной, тундра на глазах становилась все более однообразной и блеклой. Река стала заметно шире, по одному берегу тянулись обрывы с неизменными оползнями, другой берег был низким и песчаным. Начиная с устья реки Средней появились единичные куртины лиственничных стлаников.
Вторую ночь провели возле бывшей фактории «Кресты» – известное место на Пясине, через которое был в свое время путь из Дудинки на Хатангу. Наутро местность резко изменилась, сразу появились лиственничные рощи и редколесья вперемежку с зарослями кустарниковой ольхи. Река сузилась, течение стало быстрым, берега пошли высокие с двух сторон, и вся местность чем-то напомнила мне окрестности Хатанги или даже Эвенкию. Здесь часто через реку переходили вплавь стада диких оленей, не обращая внимания на наш катер, и я бегал по палубе, стараясь сфотографировать животных.
Миновали почти незаметный для постороннего глаза пясинский порог и вышли в озеро. Лиственницы только начинали блекнуть, а ивняк по берегам стоял уже весь желтый… Озеро оказалось мелким и грязным, с огромными нефтяными разводами. Рыбы в нем, как мне объяснили, давно уже нет, хотя в прошлом оно кормило чуть ли не весь город. Катер осторожно пробирался, минуя мели, и наконец вошел в речку Норилку. Ровно в два часа дня мы подошли к Вальку, и я отправился покупать билет на самолет до Москвы.
Вот и закончились мои встречи с таймырской тундрой. Как натуралист и зоолог я был, конечно, доволен множеством свежих впечатлений, однако же ощущал неудовлетворенность ходом наших дел с проектированием заповедника. Будет ли он создан на Таймыре или же все усилия окажутся такими же тщетными, как и у наших предшественников?
А почему, собственно, меня это должно так уж волновать? Ведь не мне тут жить – так вот я и сказал Якушкину. Сейчас улечу и, может быть, никогда больше не увижу этот самый Север. Откуда же это чувство тревоги за его судьбу, эта невольная привязанность к чужой и непривлекательной с виду земле с ее тундрами, болотами, озерами?
Все чаще и чаще говорят сейчас о том, будто бы старушка-земля наша стала вращаться вокруг своей оси заметно быстрее, уплотнилось, спрессовалось время, сократились сутки… Незаметно прошло пять лет после нашего свидания с Таймыром. За эти годы довелось побывать мне и в Приамурье, и в Арктике – на острове Врангеля, и в различных районах Кавказа, но тревоги и заботы о судьбе Таймырского заповедника всюду были со мной. Не стану утомлять читателей описанием всех совещаний, обсуждений, споров, которые велись после наших работ в Дудинке и Норильске, в Красноярске и Москве. Одни только сухие протоколы заняли бы целый увесистый том. Больше всего пришлось полемизировать с учеными из НИИСХа, считавшими, что заповедник должен быть создан только в бассейне Пясины специально для охраны северных оленей, хотя этот вид пока не требует особой заботы[51]. Потребовались новые обсуждения в Академии наук СССР, в Президиуме ВАСХНИЛ и во многих других инстанциях, чтобы прийти наконец к окончательному правильному решению.
Летом 1975 года Красноярский крайисполком внимательно рассмотрел наши предложения и принял решение просить Совет министров РСФСР об организации Таймырского заповедника и Пясинского республиканского заказника в границах, предложенных экспедицией. После этого многие центральные газеты и всесоюзное радио сообщали об организации заповедника на Таймыре, затем эти сведения стали появляться в журналах и даже в книгах (например, в книге «Лесное хозяйство СССР» – М., 1977), хотя до окончательного решения вопроса было еще очень далеко. Ведь постановлению правительства союзной республики о создании нового заповедника предшествуют длительные обсуждения и согласования с ведомствами.
Министерство сельского хозяйства РСФСР, например, решительно высказалось против каких-либо мер, связанных с охраной диких северных оленей в бассейне Пясины, поскольку там намечается интенсификация домашнего оленеводства. Хотя биологи и охотоведы вряд ли согласятся с таким мнением, однако оно сразу же затормозило воплощение в жизнь проекта республиканского заказника на Пясине. Тем более не удалось бы создать там заповедник, как это предлагалось норильчанами. Против же нашего хатангского варианта возражений не возникло. Поддержали этот проект и все другие заинтересованные ведомства.
Тем не менее время было упущено. Если бы не норильские споры, Таймырский заповедник мог быть создан уже в 1974 году Но затем у него появился конкурент – в 1975 году Магаданский облисполком предложил учредить заповедник на острове Врангеля. Там и был организован первый в нашей стране арктический заповедник (в начале 1976 года).
Это сразу резко снизило интерес к Таймыру, зародило к нему невольные сомнения. В самом деле – территория большая и очень отдаленная, заповедник будет сложным, потребует и забот, и расходов… Вновь слышались знакомые вопросы: не рано ли браться за охрану таймырской тундры, от кого ее там охранять-то?
К сожалению, охранять нужно от самих же себя, от нашей порой излишней активности, от невнимательности и спешки. Что же упрекать различных экспедиционников, которые ставят на вездеходы балки и гоняют по тундре куда только вздумается или норовят проплыть на моторках по всем дальним северным речкам, если подчас не хватает элементарной экологической грамотности даже биологам. Научный сотрудник из Сыктывкара всерьез рекомендует проводить летом в тундре учет белых куропаток с вездеходов – вот уж, как говорится, и нарочно не придумаешь. Не говоря уже о никчемном расходе бензина, все куропатки, вместе взятые, не стоят той загубленной гусеницами земли… А вот слышится опять голос из Норильска (официальное заключение ученого совета!) о том, что природные комплексы по реке Логате неполноценны, так как там мало оленей. И невдомек, что живая природа не может быть неполноценной.
С гордостью пишет корреспондент в популярной газете «Неделя»: «Двое суток наш вездеход утюжил тундру – мы надеялись встретить овцебыков. Хотя ясно, что затея бессмысленная – их двадцать, а у острова 7300 квадратных километров площади» (это он об острове Врангеля, в ту пору уже заповедном!). Ведь расчет здесь самый элементарный – на каждые десять километров пути вездеход оставляет за собой от одного до трех гектаров искалеченной земли, причем водители вездеходов, как правило, предпочитают вести машину по зарослям кустарников, по ивнякам – так надежнее – и очень не любят уже проложенных однажды следов. Вот и посчитайте, сколько «наутюжит», а точнее – загубит северной земли такой поиск при неограниченности полярного дня и выносливости участников…
51
За исключением новоземельского подвида дикого северного оленя, занесенного в «Красную книгу редких и исчезающих животных СССР».