Страница 42 из 47
– Какой там олень? Одна жалость! Ты сколько насчитал за все время? Штук пятьсот? Да мы сейчас по дороге домой в десять раз больше встретим! Не нужна нам твоя синица! Там и так заповедник!
– Заповедник, говоришь?! Только кругом его обложили, как волка в загоне: там геологи, там рыбаки, там пастухи с оленями. По всему нашему Северу сейчас идет наступление на природу. Нигде в стране не удается выделить такой эталонный участок, такой памятник первозданной природе. Сам станешь жалеть, только поздно будет…
Гриша мучительно морщился, глядя сквозь иллюминатор на медленно текущую под крылом тундру. Бурыми волнами – гряда за грядой – проплывала она внизу, словно застывшее море, но обманчиво было это безлюдье. Даже здесь нет-нет и мелькал балок, рубцы гусениц то и дело пересекали просторы, неторопливо проплыл мимо нас вертолет Ми-8, державший путь дальше на север. Я видел, как мается Якушкин, обдумывая сложившуюся ситуацию.
– Согласиться с вами, что ли? – проговорил он в раздумье, но потом ударил себя кулаком по колену и воскликнул:
– Нет! Не отступимся! Будем спорить с москвичами до последнего!
Коренной москвич, я очень не люблю, когда меня так называют в дальних краях.
Вместо гордости за свой город чувствуешь что-то недоброе, словно ты виноват в том, что родился, вырос и живешь в Москве, приехал сюда ненадолго и должен в свой срок вернуться…
Мне стало вдруг все безразлично. В конце-то концов, пусть дело идет своим чередом. В ногах мне валяться у норильчан, что ли? В самом деле, им виднее, ну и пусть предлагают, что хотят. Не будет заповедника? Так ведь он им нужнее, чем нам. Моя задача, моя научная тема – сам процесс проектирования, а не конечный его результат. Свое дело мы делаем добросовестно, ну а чем все это кончится, угадать трудно.
– Смотри, Григорий Дмитриевич, тебе здесь жить. Мы приехали помочь, а не воевать с вами. Вам-то заповедник нужнее, чем москвичам, как ты изволил выразиться. Дадите отрицательное заключение на наш вариант, никто с вами спорить не будет, все останется, как было до нас.
Мои слова, кажется, подействовали на Якушкина. Он снова углубился в раздумье, но больше за весь полет не сказал ни слова.
Прямо с аэродрома мы вместе поехали в институт, где к тому времени собрались почти все «заинтересованные лица». Здесь были сотрудники биолого-почвенного и географического факультетов МГУ (В.Д. Василевская, Н.М. Шалаева), Ботанического института АН СССР (Б.А. Томилин, М.В. Соколова, В.Ф. Шамурин и др.), зоолог А.А. Винокуров из Центральной лаборатории охраны природы, большинство сотрудников отдела промысловой биологии НИИСХ, словом, в большой комнате всем не хватило места.
Сколько голов, столько умов! Большинство собравшихся считали, что природные условия в бассейне Пясины более интересны с точки зрения организации заповедника, по сравнению с нашим, Логатским вариантом. Правда, на Логате почти никто из присутствующих не бывал, но и мы, в свою очередь, совсем не знали Пясину, так что спорить с маститыми «таймыроведами» нам было трудно. «Логата хороша, но Пясина лучше, а лучшее – враг хорошего» – так можно было сформулировать мнение большинства. К тому же – Пясина близко от Норильска, а Логата – далеко…
Я не мог убедить собравшихся, что выбора у нас, по сути, нет. Они же не хотели слушать моих доводов о невозможности создания заповедника на Пясине. Только Б.А. Томилин и В.Ф. Шамурин сразу оценили ситуацию и встали на нашу сторону.
– Даже если Логатский вариант почему-либо неудачен, – сказал Б.А. Томилин, – и то не следует пренебрегать реальной возможностью создания на Таймыре и заповедника, и республиканского заказника. Если мы сейчас не поддержим этих планов, то заповедника на Таймыре не будет еще десятки лет. К тому же, мне кажется, что доводов за Логату много. Там интересный набор ландшафтов, есть участки хребта Бырранга и озера Таймыр. По-моему, возражения норильчан не вполне объективны.
Но большинство присутствовавших стеной стояли за Пясину, не слушая никаких доводов. Мы спорили уже третий час.
– Все согласны с тем, что лучше вообще не иметь заповедника на Таймыре, чем создать его на Логате? – спросил я, обозлившись.
Москвичи и ленинградцы промолчали, норильчане же загудели, кто-то выкрикнул:
– Согласны!
– Все! Прекращаем базарить! Готовьте официальное решение на ученый совет НИИСХ, дадите заключение, и никакого заповедника на Таймыре не будет. Хватит!
Наступило молчание. Кажется, в этот момент до всех дошла ответственность нашего собеседования. Ведь мнений может быть множество, а решение всегда только одно.
…Вечером того же памятного и трудного для меня августовского дня мы встретились в норильской гостинице с В.Ф. Шамуриным. Мой собеседник был человеком ярким и остроумным, разговоры о делах мы перемежали чтением стихов, философскими раздумьями, шутками. Но все же сказались неудачи дня, и постепенно ко мне вернулось гнетущее настроение и подавленность.
Мы расстались, не зная, что больше уже не встретимся. На другой день я улетел на Пясину, а Владимир Федорович уехал в Ленинград, где вскоре трагически погиб.
На июльском совещании в Дудинке нашей экспедиции было поручено разработать проект для организации Пясинского республиканского заказника (помимо проекта заповедника). Поэтому теперь нам предстояло провести полевые обследования и собрать необходимые материалы, касающиеся бассейна Пясины. З.У. Танкачеев вместе с директором госпромхоза А.В. Саркиным арендовали гидросамолет Ан-2 для авиаучетов оленей, но подводила погода. Наше нетерпение усиливалось еще и тем, что В.Ф. Шамурин, улетая в Ленинград, оплатил спецрейс для вывозки из Тарейского стационара орнитолога А.В. Кречмара, для которого уже был взят билет на ленинградский рейс. Забрать из Тареи Кречмара поручили нам, и я живо представлял себе, с каким нетерпением он нас там дожидается, зная день и час своего ленинградского рейса.
Самолета нет. Измученные ожиданием, мы – в который раз! – докучаем дежурному по аэропорту.
– Ждите, туман рассеивается, не уходите… Если Тарея откроется, полетите на Пясину.
Возвращаемся в осточертевший зал ожидания. Не хочется ни разговаривать, ни читать, вообще жить не хочется… Можно утешать себя тем, что в полярных аэропортах иногда сидят не сутками, а неделями и месяцами.
«Наш» пилот – невысокий крепыш по фамилии Загибуллин – возвращается с Ламы. Тарея по-прежнему не дает погоды. Снова идем объясняться с начальством. Командир говорит: «Чтобы время не терять, летите считать оленей на Пясине, выполняйте запланированный маршрут, но без посадки. Будет возможность сесть в Тарее – сядете, а на нет – суда нет, не взыщите».
Что будешь делать? Все-таки это лучше, чем просто сидеть. Мы соглашаемся, идем к самолету. И вот я снова вижу с высоты панораму «Норильского камня», окутанные дымом горы, паутину вездеходных следов вокруг озера Пясино. А вот и знакомое озеро Половинное.
За ним остались последние редкие лиственницы и начались сплошные заросли кустарниковой ольхи. Опять стали встречаться стада оленей, преобладали важенки с телятами. Показалась река Агапа – крупный левый приток Пясины, известное место на Таймыре, когда-то славившееся обилием дичи. В устье Агапы стояла раньше фактория, а сейчас – участок госпромхоза. Самолет «приводняется», Саркин беседует с бригадиром, дает ему какие-то наставления. Сезон оленьего промысла уже начался, для госпромхоза сдвинули обычные сроки «в порядке исключения», начали отстрел в августе при жаркой погоде, а теперь трудности с вывозкой мяса.
Аэропорт в Тарее по-прежнему закрыт, мы полетим к междуречью Пура и Пясины, где намечалась ранее территория заповедника (по проекту 1968 г.), а сейчас должен быть предлагаемый заказник. Оленей внизу все больше и больше, я не успеваю записывать, стада становятся крупнее, в них по нескольку десятков голов, но животные пока еще рассредоточены по тундре и не собрались в стада для зимних кочевок.