Страница 23 из 38
Это было в те минуты, когда Пенфилд прикасался скальпелем к участкам мозга, ведающим зрением. Потом он начал слегка раздражать участки слуховые — и галлюцинации «озвучились»: сперва шумы, неоформленные звуки, затем — знакомые голоса и даже музыкальные мелодии. Псевдослышанье.
Сперва Пенфилд касался так называемых «первичных полей» зрительной части коры мозга, после него — «вторичных полей»; в это время пациент видел галлюцинации. Когда же хирург перешел соответственно на «первичные» и «вторичные поля» слуховых участков, больной на операционном столе впадал в галлюцинации слуховые.
О существовании этих «полей», как и многих других, ответственных за отдельные функции восприятия, о разделении клеток мозга по «специальностям» ученые догадывались уже давно. То, что произошло в операционной Пенфилда, перевело догадки в категорию фактов.
Экспериментаторы, искавшие в опытах на животных доказательств строгой дифференциации клеток различных областей мозга, в смысле чувственных восприятий организма, естественно, могли судить о них по изменениям электрических импульсов. И каждый ученый мог толковать графическую регистрацию этих импульсов по-своему — животное ведь ни о чем не спросишь. А тут человек сам рассказывал о своих ощущениях, обо всем, что с ним происходит.
После открытия Пенфилда кропотливые исследования в этой области, получив фактическое подтверждение, стали еще более интенсивными; результатом явилась «географическая» карта мозга.
«Белых пятен» на ней покуда гораздо больше, чем на карте Земли.
При каждом нашем «чувствовании», — когда мы видим или слышим, или осязаем; при каждом ощущении, которое представляется нам мгновенным, точнее — вовсе никак не представляется, потому что кто же думает о том, как оно происходит? — в нашей голове развертывается непостижимо быстрая, колоссальная работа многих миллиардов клеток. Поразительная не только своей «космической» скоростью и масштабами, но и слаженностью, организованностью. Каждая клеточка выполняет строго определенную работу; различные участки мозга, его «поля» — разделили между собой виды деятельности. Некоторые клетки и группы клеток выполняют только предварительную работу — скажем, видят только контуры предметов или только цвет; слышат только стуки и шумы; другие — цвет и объем, или речь и мелодию. Третьи — синтезируют «части» в одно целое, создавая полное восприятие. Большинство клеток-специалистов собраны вместе, образуя скопления, хотя есть и другие, отдаленные от них; это — как бы запасные части, в случае порчи «главных специалистов» запасные приходят на помощь, заменяя или дополняя их. Клетки и их скопления расположены в определенных участках мозга, на разных его этажах и соединены с органами чувств проводами-волокнами.
В затылочном участке мозга расположены зрительные клетки. Причем клетки, видящие только признаки предмета, сосредоточены в одном «поле» мозга, те, которые видят весь предмет, — в другом. Однако это не значит, что в процессе видения участвуют только «зрячие» клетки — взаимодействуют одновременно все системы мозга: и лобные, и височные, и теменные, и затылочные. В височных отделах помещаются клетки «слышащие», в теменных — «поля» осязания и т. д. Вот почему мы можем одномоментно и видеть, и слышать, и осязать.
Американские нейрофизиологи Дэвид Хубель и Торстен Визель исследовали зрительные клетки кошачьего мозга: записывали электрическую активность их, раздражая глаз животного световыми изображениями простых геометрических фигур. Некоторые клетки проявляли активность, только если световые фигуры находились перед глазами под определенным углом; другие — если объект двигался; третьи — при целом комплексе раздражителей. Потому что в зрительных буграх мозга существуют клетки, реагирующие только на определенные качества предмета, который попадает в поле зрения. А в результате действия множества разных и по-разному активных клеток в мозге вырисовываются «духовные» картины. Мозг сравнивает видимое с ранее накопленным опытом — если человек никогда прежде не видел данного предмета, он его и не узнает.
Зрение — процесс, связанный с механизмом памяти.
О памяти, как я уже упоминала, разговора в этой книге не будет — о ней лучше всего прочесть в книге С. Иванова «Отпечаток перстня». Там вы познакомитесь с интересными работами известного советского нейропсихолога А. Р. Лурия, посвятившего изучению памяти много лет и трудов.
Возможность проникнуть в глубь мозга открыла исследователям доступ к познанию мышления — самой сложной и самой таинственной сферы его деятельности, той, о которой так много спорили физиологи, психологи, философы и богословы, которая веками была за семью печатями. Нельзя сказать, чтобы споры замолкли в наше время, но сейчас они ведутся на основе многих добытых фактов.
По современным научным представлениям мозг — высокоспециализированная саморегулирующаяся система, все анатомо-физиологические области которой взаимосвязаны единой функцией отражения мира в его многообразии и сложности и приспособления к этому миру. Самая главная и наиболее выраженная часть мозга человека — большой мозг. В коре, толщиной в несколько миллиметров, скоплены миллиарды нервных клеток, тесно связанных между собой. Площадь коры полушарий — предмет пристального внимания, функции ее еще мало понятны. Предполагается, что здесь находятся ассоциативные поля, в которых непосредственно не отражаются восприятия внешнего мира; из них не посылаются никакие приказы мышцам тела — поля эти обмениваются информацией между собой и порождают взаимосвязи.
Вероятно, именно здесь происходит то, что мы называем мышлением.
Мозг должен суметь ко всему приспособиться — и к растущему потоку информации, которую следует усвоить и переработать, и к увеличивающемуся нервному напряжению. И хотя у мозга непочатый край творческих возможностей, используемых на малую часть в течение жизни, он должен приспособиться к тому, чтобы пустить в ход свои запасы. Когда же приходится мобилизовывать их практически мгновенно, без заметной протяженности во времени, необходимого для привыканий к новому, — тогда происходит стресс: перенапряжение центральной нервной системы. Часто это приводит к заболеваниям, к застойным патологическим явлениям, порой остающимся и тогда, когда причина стресса давно уже забыта. И если чувство радости благотворно действует и на эти состояния, то эмоции отрицательные — главный пусковой механизм стресса.
Как ни странно — а мы уж, наверно, привыкли к тому, что многое в изучении высшей нервной деятельности кажется нам странным! — отрицательные эмоции всегда существовали и, должно быть, всегда будут существовать в жизни человека: они созданы для выживания. Они необходимы для того, чтобы человек мог предельно мобилизовать свои силы для достижения цели, ибо ни одна цель не достигается без напряжения. Потому-то так важно научиться управлять своими отрицательными эмоциями, уметь проходить через них без тяжелых последствий. Чем меньше средств для достижения цели, тем больше требуется эмоционального напряжения — мобилизации энергетических и мыслительных запасов организма. При напряжении резко повышается мышечная работоспособность, расширяются и углубляются способности мыслительные.
Создающаяся в коре мозга программа поведения реализуется сложным эмоционально-вегетативно-поведенческим комплексом с помощью лимбической системы мозга, куда входят образования древней и старой коры, некоторые подкорковые и стволовые структуры. Лимбическая система считается ответственной за акты поведения — эмоции и агрессию.
Эмоции — это тоже проявления «души» и, как все другие проявления, стали предметом изучения. Есть эмоции примитивные и грубые, есть — высшие, утонченные. Скажем, страх — эмоция примитивная, свойственная и животному, и человеку. Чувство любви к родине, боль за другого человека, жертвенность — эмоции высшего порядка, чисто человеческие.
Впрочем, жертвенность сильно развита у некоторых животных, особенно у собак. Я уверена, что собаки не лишены «души», потому и способны к высшим эмоциям. Хотя Конрад Лоренц и утверждает, что собака, гибнущая ради спасения хозяина, приносит себя в жертву, потому что считает последнего особью своего биологического вида и действует на основании «запретительного механизма», — он не объясняет, на чем основан механизм самого «признания». Мой кокер-спаниель, например, когда я уезжала, страдал с такой силой, что во все время моего отсутствия не прикасался к еде. Несмотря на то, что чувство «выживания», по установленным научным нормам, главное стремление, руководящее всем поведением животного, собака совершенно пренебрегала им. Так может быть, она просто испытывала обыкновенную «человеческую» тоску, лишавшую ее всякого аппетита? Как говорится, а если это любовь? Я знаю случай, когда во время войны оставленная своими эвакуировавшимися хозяевами, старая овчарка, бог весть откуда и сколько недель брела по ей одной ведомым следам, нашла хозяйку в Ташкенте и, найдя умерла тут же у ее ног… А какой тут механизм? Какие эмоции?