Страница 8 из 24
Сквозь сплетенные вершины деревьев ласково глянуло весеннее, голубое небо. Зима, прижимаясь к земле, уползала от горячих лучей в чащобу, где притаились лиловые ночные тени.
На припеке из-под осевшего снега показался зеленый, жесткий листок рододендрона. Как будто кустик высунул лапку, желая узнать, достаточно ли тепло наверху и не пора ли ему покинуть свое зимовье. Задремавшую в чаще сову опять потревожили. В яме, под вывороченным корнем упавшей лиственницы, зашевелился снег и послышалось громкое сопенье.
Возмущенная сова даже повернула голову задом наперед, но, сослепу ничего не увидев, на всякий случай решила перебраться повыше.
Сопенье продолжалось. Из сугроба показалась озабоченная медвежья морда отощавшей за зиму медведицы. Она поднялась на задние лапы, со свистом втянула воздух, осмотрелась и заурчала. Вслед за ней из берлоги выкатились два маленьких медвежонка и замерли, испуганно моргая от яркого света. Ведь они не знали, что, кроме парной темноты берлоги и мохнатого брюха матери, существует такой большой, сияющий мир.
Оробело прижавшись друг к другу, они смотрели, как мать каталась по снегу и под ее грузным телом с хрустальным звоном раскалывалась ледяная корочка. Но медведица опять заурчала. Медвежата бросились к ней и с веселым рявканьем устроили кучу-малу. На шум из дупла, выскочила белка. Секунду она наблюдала веселую возню и, развеселясь сама, запустила в медвежью семью вылущенную кедровую шишку.
С каждым днем становилось теплее. Деревья расправляли окоченевшие ветки и чувствовали, как к ним приливает, медленно поднимаясь от корней, животворный сок.
Снег остался только в распадках. Обнажившаяся земля днем оттаивала и пахла незнакомыми, тревожными и радостными запахами. Медведица учила детей разыскивать пищу. Прошлогодняя брусника привела медвежат в неописуемый восторг. Ледяные от утренних заморозков темно-красные шарики вкусно оттаивали на шершавых языках. А если посчастливится, то в колючих зарослях еще голого шиповника можно отыскать уцелевшие сморщенные ягоды. Они сладкие, но приходится долго чавкать, чтобы отодрать волосатые зернышки, прилипающие к нёбу и языку.
Как все двойняшки, братья были так похожи, что только материнский глаз мог заметить, что у одного медвежонка лоб пошире, а у другого животик круглее. Несмотря на внешнее сходство, характеры у медвежат были разные. Пузан больше всего любил поесть и интересовался каждым новым предметом только с этой стороны. Лобастый же часами надрывался, стараясь выворотить какой-нибудь пенек ради бескорыстного любопытства — посмотреть, что под ним.
Пузан безучастно глядел на усилия пыхтящего брата, но, как только пенек был выкорчеван, первым спешил залезть в ямку и с аппетитом пожирал гнездившихся там червяков и улиток.
Братья росли и толстели, а медведица оставалась такой же худущей. Непоседы доставляли немало забот. Она до ряби в глазах следила за детьми, стараясь не выпускать их из виду. Временами ей начинало казаться, что вокруг бегают не два медвежонка, а по крайней мере десять.
Медвежата находились в беспрерывном движении. Избыток энергии они щедро расходовали друг с другом. Чаще всего драка начиналась с борьбы. Потом кто-нибудь нарушал правила и начинал кусаться, тогда другой в справедливом негодовании закатывал нарушителю оплеуху, от которой тот вверх тормашками летел на землю.
На душераздирающие вопли спешила медведица и с материнской справедливостью награждала увесистыми шлепками того, кого заставала на ногах. На некоторое время воцарялся порядок. Драчуны хныкали поодиночке. Но стоило матери отвернуться, как за ее спиной сызнова поднималась возня.
Зато когда приходила ночь, маленькая звезда до рассвета глядела в берлогу, любуясь нежно обнявшимися, спящими медвежатами.
Тайга ожила. На вербе уселись самые смирные на свете, пушистые, серебристые зайчики. Лиственницы покрылись светло-зеленой нежной щетинкой, на березах, тополях и черемухе из почек вылезли мокрые крохотные листики.
Забурлили таежные речки. В них, когда наступает время метать икру, огромными стаями приходит кета. Она сама вывелась здесь из клейких красных икринок. Потом беззащитные мальки, сбившись в стайки, по течению спустились в Охотское море, а из него в Тихий океан. Но через три года, став красивыми сильными рыбами, кета возвращается на свою родину, чтобы отложить икру и… умереть. Выметав икру, она обессиливает. Бурная река подхватывает полуживую рыбу, несет ее вниз, разбивает о камни, выбрасывает на отмели. Жизнь этой кеты кончилась, но скоро из ее икры серебряными искрами взметнутся мальки следующего поколения.
Во время хода кеты на берегах таежных рек сидят необычные рыбаки. Орудуя когтистой лапой, медведи ловко выуживают рыбу и отбрасывают ее на берег. Потом выкапывают ямки, складывают в них улов и забрасывают рыбу старым листом, веточками и камушками. Солнце припекает, и через день медведи с удовольствием лакомятся тухлятиной собственного приготовления. Свежую рыбу медведи едят неохотно, только с голоду.
Весной, когда сойдет снег, медведи бродят по берегам и в ожидании прихода кеты отыскивают рыбьи костяки — остатки прошлогодней рыбалки. В один погожий денек медвежья семья отправилась на речку. Медведица исследовала прибрежный кустарник, изредка обнюхивая и переворачивая лапой камни.
Пузан и Лобастый молча дрались из-за высохшей рыбьей головы. Течением к берегу принесло большую, черную корягу. Зацепившись за камень, она остановилась неподалеку от драчунов. Любопытные медвежата наперегонки закосолапили к ней. Лобастый первым взгромоздился на корягу и угостил карабкавшегося за ним Пузана хорошим тумаком.
Пузан бултыхнулся в воду. Услышав пронзительный вопль, медведица примчалась на помощь. Вытаскивая Пузана, она нечаянно толкнула корягу, и та, оторвавшись от берега, поплыла.
Сидевший на ней Лобастый заорал. Оставив Пузана на берегу, медведица вплавь пустилась догонять Лобастого. Но коряга, подхваченная сильным течением, стремительно неслась посередине реки и вскоре скрылась за поворотом. Шум воды заглушал крики Лобастого. Отчаявшись его догнать, усталая медведица повернула к берегу, где метался и визжал мокрый Пузан.
Вцепившись в корягу всеми четырьмя лапами, Лобастый оборачивался и вытягивал шею в надежде увидеть подплывающую мать. Но кругом вспенивались холодные волны, коряга поворачивалась, накренялась и не раз окунала Лобастого в крутившуюся пену.
В казарму пограничного поста вбежал запыхавшийся солдат:
— Ребята! По реке медвежонок на дереве плывет. Его в море уносит, айда спасать!
Грохоча сапогами, пограничники бросились к выходу. Захватив багор, смеясь и шутя, они побежали на берег.
Моторка направилась наперерез несущейся коряге. Настигнув корягу, солдаты зацепили ее багром, и сразу несколько рук протянулось к медвежонку, но коряга коварно накренилась, и над головой звереныша сомкнулась вода. В лодке ахнули: пропал! Нет, вот он! За кормой вынырнула ушастая головенка. В вытаращенных глазах метался ужас.
Медвежонка втащили в лодку. Лобастый сидел смирно, дрожал и позволял себя гладить. Но, очутившись в казарме и почувствовав под собой твердую почву, он сразу утратил миролюбие. Стал огрызаться и даже замахиваться на людей лапой. Потом удалился под одну из коек и уселся за чьим-то чемоданчиком. Всем, кто пытался заглянуть в его укрытие, медвежонок дерзил на своем медвежьем языке и угрожающе лупил лапами по чемодану.
Заботу о медвежонке взял на себя повар Тюлькин — серьезный сероглазый парень. Выждав, когда медвежонок сам вылезет из-под койки, он забрал его к себе на кухню.
Обстоятельства, при которых состоялось их знакомство, остались тайной. Известно только, что медвежонок вышел из кухни, облизываясь и шлепая себя по животу лапой, а у Тюлькина был забинтован палец.