Иду на перехват

- Ты знаешь, - повернулась она ко мне, - мы сегодня в честь вашего прилета даем концерт. А потом танцы. Приходите с Инной. А то я знаю вас, мужиков, наскучались там...

Нет, Дуся изменилась только внешне.

Едва я переступил порог комнаты, как на меня дохнуло теплом и уютом, знакомым запахом "Красной розы". Эти духи любит Инна, и я к ним привык, как к чему-то родному. Все мои сомнения и терзания улетучились вмиг. На столе в хрустальной вазе стояли живые цветы, огромный букет георгинов, а около него лежала записка. Крупными буквами Инна написала:

"Срочно вызвали к больному. Скоро вернусь, Инна".

Я ходил по комнате, трогая руками каждую вещицу, словно не был дома век. На туалетном столике рядом стояли два небольших портрета, Иннин и мой. Когда она успела их заказать?!

У соседей заиграла радиола.

Смотри, пилот, какое небо хмурое. Огнем сверкает темной тучи край. Суровый день грозит дождем и бурею. Не улетай, родной, не улетай!..

Это у Александра Романова, моего однокашника. К нему жена приехала незадолго до нашей командировки. Нелегко было ей одной. Нигде не работает, знакомых завести не успела. А когда человек не занят делом, одиночество переносить особенно тяжело. Это я прочувствовал на гауптвахте. Да, трудная жизнь у наших жен, не зря мы зовем их боевыми подругами. Не каждая выносит такую долю. Как чувствует себя Инна, какое у нее настроение? Нижнереченск все же город, там большая больница, операции. А что здесь? Прослушивание сердца и легких, измерение температуры и выписка рецептов. Не раскаивается ли она?

Я так задумался, что не слышал, как поднялась по лестнице Инна. Она открыла дверь и вошла в комнату, улыбающаяся и счастливая, но, как всегда, сдержанная. Поставила чемоданчик в прихожей, подошла ко мне и, прижавшись, уткнулась лицом в мою грудь. Потом долго смотрела на меня своими ласковыми глазами.

- А ты похудел, - сказала она, как, бывало, говорила мне мать после долгой разлуки. Но, помимо материнской теплоты, в голосе Инны было что-то еще, переполнившее меня счастьем.

- А ты стала еще красивее, - сказал я, снимая с ее головы голубенькую шляпку, ту самую, которуюона купила весной, когда мы не были еще женаты, и которая мне очень нравилась.

- Я так тебя ждала!..

Оркестр играл слаженно. Жора Мехиладзе, летчик третьей эскадрильи, добился-таки своего: за полгода создал неплохой самодеятельный духовой оркестр. Когда он только находил время для репетиций? Помимо всего, он еще и капитан футбольной команды, об успехах которой мы знали из писем и по сообщениям в окружной газете.

Жора стоял у самого парапета, одной рукой держа кларнет, другой дирижируя. С лица его не сходила улыбка.

В клубе становилось тесно. В этот вечер вряд ли кто остался дома. Люди соскучились не только по родным, но и друг по другу. С какой, например, радостью я встретился с Кочетковым, хотя мы не были друзьями, нередко спорили.

Мы стояли с Геннадием, когда он подошел к нам. Тепло поздоровавшись, мы отошли в уголок в более спокойное место - по всему фойе кружились пары.

- Ну, как учения? - спросил Кочетков.

- Как обычно, - ответил я. - Теория, потом практика.

- А как истребитель? Говорят, строгий?

- Разумеется. Такая скорость! Видел, какие крылья? Ракета! Но летать на нем - одно удовольствие.

Пока мы беседовали, Инна и Дуся рассматривали фотомонтажи, но вот они подошли к нам.

- Хватит вам тут о своих самолетах говорить, - сказала Дуся, - успеете на службе наговориться. Дам своих хоть догадались бы на танец пригласить.

Она поправила складку на темно-бордовом платье, туго облегающем талию. Губы у нее были ярко накрашены, а брови соединены, как у индианок. "К чему такой камуфляж, - удивился я, - когда и без того она красива?"

Лавируя между танцующими, к нашей компании пробрался Игорь Винницкий ведомый Кочеткова. Он поздоровался и сказал Дусе, что ей пора на сцену.

Лицо Дусино загорелось кумачом, и она засуетилась: взяла у Геннадия сумку, что-то в ней стала искать.

- Да вы не торопитесь, успеете, - сказал Винницкий и пошел разыскивать остальных участников самодеятельности.

- Это ваш хормейстер? - спросил я у Дуси.

- Да, - как-то неуверенно ответила Дуся и смутилась.

Вначале я не придал этому значения, решив, что Дуся волнуется перед выходом на сцену. Но через несколько минут, когда мимо снова прошел Винницкий и кивком головы позвал ее, лицо Дусино вспыхнуло снова, и она, не взглянув на меня, торопливо поспешила на сцену.

Я больше не сомневался, что причина ее волнения - Винницкий. Он ей нравился. Заметил ли это Геннадий? Нет. Он с увлечением рассказывал что-то Инне. Я мысленно сравнивал его с Винницким. Геннадий - высокий и широкоплечий, со смуглым, восточного типа лицом, медлительный и грубоватый. Винницкий - чуть ниже ростом, тонок и строен, как черкес, лицо худощавое, холеное, манеры изысканные. Он начитан, разбирается в музыке и неплохо играет на рояле.

Да, соперник он опасный. Интересно, далеко ли зашло у них с Дусей? Впрочем, почему отношения у них должны зайти дальше обычного знакомства? Мало ли кто кому нравится! Ведь помимо чувств есть еще рассудок, и Дуся не из тех женщин, которые легко идут на измену.

А когда мы вошли в зал и я увидел Дусю среди других жен офицеров участниц самодеятельного хора, подозрения мои окончательно развеялись.

Как хорошо, когда рядом любимый человек! Голова Инны лежала на моей руке, мы говорили и говорили. Инна рассказывала о своей работе, о людях, с которыми приходится ей встречаться, и я убеждался, что она довольна Вулканском. Уснул я со спокойной душой.

Разбудили меня длинные, настойчивые звонки в коридоре. Инна уже проснулась и включила свет: еще было темно, заря едва занималась. Щелкнул замок.

- Инна Васильевна, - услышал я мужской голос, - беда стряслась: Иван Кондратьич себя ранил. На охоте был, переплыл на лодке Тунгуску, стал сходить и ружье за ствол потянул. На грех, курок за сиденье зацепился, а ружье было заряжено. Выстрелил прямо в грудь. Спасать надо...

- Сейчас. Проходите в комнату.

- Не беспокойтесь.

- Вы на чем приехали?

- На мотоцикле.

- А как же его везти?.. Надо машину, - решительно сказала Инна.

- Оно... конечно, да пока ее раздобудешь...

- Я возьму у дежурного по части, - сказал я, сбрасывая одеяло.

Одеться было делом нескольких минут, и вскоре мы уже мчались по проселочной дороге, петлявшей то среди кочковатой мари, то среди низкорослых, с еще не опавшими, бурыми листьями дубков. Рядом с шофером сидел мужчина, приехавший за Инной на мотоцикле, и указывал дорогу. Мотоцикл пришлось оставить в гарнизоне: наш газик надежнее, к тому же дорога каждая минута. Я, воспользовавшись тем, что нам дали выходной (во время переучивания выходных у нас не было), поехал с Инной.

Ехали мы долго, несмотря на то что шофер не сбавлял скорости даже на ухабах. Нас кидало из стороны в сторону, подбрасывало вверх до самой обшивки кабины. Я держал на коленях Иннин чемодан с инструментами, беспокоясь, как бы не побить ампулы с кровью, за которой мы заезжали в больницу. Инна была сосредоточенна, но спокойна. Я переживал за нее: сумеет ли она справиться с такой задачей? Выстрел прямо в грудь. Таких операций ей еще не приходилось делать...

Газик миновал редколесье и выскочил на невысокий холм. Справа сверкнула зеркальная гладь реки. Мы помчались вниз, и река снова исчезла из виду.

- Теперь направо, - сказал наш проводник, когда газик спустился в лощину.

Километра через полтора мы уткнулись в кустарник. Шофер затормозил.

- Здесь, - сказал проводник, вылезая из машины.

Я и Инна последовали за ним. Прошли метров двести и вышли к реке. На обрывистом берегу стоял юноша. Завидев нас, он торопливо спустился к лодке и стал заводить мотор. Мы плыли еще минут двадцать. Наконец лодка причалила. От самого берега по траве к кустарнику тянулся кровавый след. Юноша, бледный и растерянный, не говоря ни слова, пошел вперед.