Страница 10 из 25
Участником и исполнителем столь сложной операции должен был быть не просто опытный, а лишь опытнейший и бывалый диверсант, каковым ни в двадцать лет, ни в двадцать пять не становятся. И подобная операция, да еще в чужом (хотя, возможно, и знакомом по годам оккупации) военном порту не могла быть делом не только одного, но даже трех, а то и пяти человек. Взрыв, он произошел в носовой части корабля, был такой силы, что прошил корпус линкора снизу вверх насквозь, пробив даже верхнюю палубу. А затем, через точно рассчитанные мгновения, последовал и второй, профессионально «усилительный» взрыв, сделав разрушения необратимо гибельными. И такого рода последовательность, гарантирующая максимальную результативность подрыва, неопровержимо свидетельствует о непосредственном контроле над этой гибельной ситуацией и о профессиональном опыте и почерке взрывников. О какой мине военного времени здесь может идти речь? Хотя справедливости ради нельзя не сказать, что в глубине илового слоя бухты и после гибели «Новороссийска» были обнаружены невзорвавшиеся мины, а некоторые из них – даже в чрезвычайной близости от места гибели линкора.
Подсчитанный впоследствии специалистами взрывной эквивалент того, что произошло, – соответствовал не менее чем тонне тротила… Но одна лишь подводная и скрытная транспортировка такого груза, это, конечно, уровень квалификации высочайший, и это даже при возможности доставки такого груза в виде модифицированной торпеды (смотри картинку), которая внешне напоминает скорей какой-то подводный мотороллер, нежели адскую машину. Но доставить до места – это еще лишь самое начало трудностей… А если сюда добавить черную осеннюю ночь, десятиметровый слой донного ила, взболтанный винтами линкора буквально накануне, поскольку линкор, оказывается, еще не сразу встал, сначала промахнувшись мимо своей бочки… То есть малый назад, винты линкора на реверс, малый вперед, снова малый назад, и под килем уже не вода, а густая муть… А над этой мутью черная осенняя ночь.
И ночью происходят два взрыва, они практически спаренные, и через двадцать часов продырявленный линкор тонет. Напомним читателю – это ночь на 29 октября 1955 года.
Но идет время, и некто, якобы участник диверсии, нарушив шестидесятилетнее молчание, а быть может, и профессиональную клятву, начинает уже в наши дни осведомлять слушателей о подробностях своего участия в диверсии, произошедшей два поколения назад. Старому диверсанту за девяносто, если и не под сто. Но где те, кто мог бы хоть что-то из его слов подтвердить? Их нет, и он (если он действительно участник тех событий) – последний. И кто подтвердит вероятность полной его адекватности? Повторим это еще раз, никого при этом не уличая. Но принимать здесь что бы то ни было на веру было бы крайней наивностью. И это хотя бы потому, что в основной части жизни этого человека одной из главных особенностей его существования была полная закрытость всего, чем он занимался – как связанного с тем, что готовится, так и с тем, что уже осуществлено. Закрытость же – это самый частый способ введения в заблуждение. Тайные операции, скрытые цели, отвлекающие действия. Как не вспомнить розу ветров послевоенных политических отношений? Там было все. И взаимодействие секретных служб западных победителей и западных побежденных. И заимствование военных технологий, и использование победителями военных и технических наработок недавнего противника… И, что еще само собой разумеется, использование «трофейных» специалистов. На этом общем фоне приватизация западными странами-победительницами такого военного бренда, как элитный отряд подводных диверсантов, была очевидной. И рассказчик, повествующий сейчас о своем участии в подрыве «Новороссийска», вполне мог быть как слушателем, так и наставником на таких курсах. Но это столь же вероятно, сколь и сомнительно. Иногда даже и не очень старые люди рассказывают о себе такое, чего на самом деле не только не было, но и быть-то не могло. Здесь же речь об очень старом человеке.
XIV
Со времени конца оккупации Крыма в годы войны немцами (в рядах которых были и итальянские диверсанты) до гибели «Новороссийска» прошло двенадцать лет, за время которых мир изменился до чрезвычайности. И, уходя от версии гибели «Новороссийска» как проявления факта мести именно «итальянской», нельзя не иметь в виду и того, что бывший «Джулио Чезаре», став советским линкором, мог теперь рассматриваться нашими бывшими западными союзниками (к 1955 году уже давно переставшими быть таковыми) как весьма реальная угроза. Крупнокалиберная артиллерия линкора, с ее радиусом обстрела в десятки километров,[18] в связи с появлением принципиально нового вида оружия – атомного, представлялась в перспективе угрозой масштаба уже стратегического. В особенности это касалось уязвимости Великобритании – как из-за островного, компактного характера ее метрополии, так и из-за особенностей розы атлантических ветров (в данном случае не в переносном, а в буквальном значении этого выражения).
И еще… Так сказать, в виде контрапункта. Потому что, если говорить не о караулящем твой просчет враге, не о диверсии как продукте запоздалого мщения, не об упреждающем ударе, продиктованном стратегической перестраховкой, – то наряду с перечнем догадок на тему «чьих рук дело?» и «ради чего?», наряду со всеми рассуждениями и вариантами стратегических схем нельзя не увидеть варианта ответа и еще одного, само собой напрашивающегося. Ответ этот в естественной логике поддержания реальной боеспособности своего, то есть нашего, флота. А логика эта – жесткая, если не беспощадная. И, следуя этой логике, сохранять в качестве главной боевой единицы целого флота корабль безнадежно устаревший, к тому же еще пожирающий в огромных дозах все виды ресурсов – нелепость. Великолепный с виду, грандиозно представительный, поражающий воображение деталями роскошного капитанского салона, – бывший «Джулио Чезаре», линкор-монстр, устаревший еще тогда, когда в 1915-м, стоя на стапелях, готовился к спуску, к своему сорокалетию в боевом отношении стал просто нелеп. Нелепость эта – была стратегической. Делаем выводы, дорогой читатель.
Итак, чего ожидая… (тут автор рукописи, чтобы все читатели это услышали, можно сказать, не говорит, а кричит: это не сегодня, не вчера и даже не позавчера! Это было шестьдесят лет назад!), итак, чего ожидая и что именно имея в виду – во имя какой необходимости (62 года назад, ночью 29 октября 1955 года) командующий Черноморским флотом вице-адмирал В. А. Пархоменко держал в строю на палубе все более кренящегося линкора эти сотни людей? Оценивая растущую опасность гибели корабля, к Пархоменко дважды обращался командующий эскадрой контр-адмирал Н. И. Никольский с предложением разрешить их эвакуацию, но оба раза получал категорический отказ. Хотя по меньшей мере за полчаса, если не за час, до рокового момента уже было совершенно ясно, что ни малейшего влияния на приближающуюся с каждой минутой катастрофу ни эти люди, да и никакие другие уже оказать не смогут… Между взрывом и той минутой, когда медленно, но все более кренящийся на правый борт линкор вдруг неожиданно опрокинулся, но уже через борт левый, прошло 2 часа 44 минуты. И остававшихся на палубе людей, часть которых из-за аварийного крена, не удержавшись, уже скатывалась к бортовым леерам, все продолжали держать в строю… И они посыпались – кто откуда, кто с пятиметровой высоты, а кто и двадцатиметровой. И в воде многих уже сразу накрыло…
Сейчас, когда с того дня уже прошло больше полувека, финал этот представляется уже не просто гибелью очередного корабля. Его можно рассматривать и как логический этап перевооружения. Этап, охраняемый огромным багажом закрытых обстоятельств, именами людей, которые, возможно, мы никогда не узнаем, этап, отягощенный жертвами. Но разве только у нас так бывает? Вспомним, например, рассуждения некоторых военных аналитиков о причинах того, почему Рузвельт, уже уведомленный о том, что армада японских бомбардировщиков взяла курс на юг, почему-то медлил с принятием решения об оповещении командования флота, базирующегося на Гавайях. Так это или иначе, но именно последовавшая трагедия Пирл-Харбора разбудила дремлющую Америку. Хрущевское время – это ведь не только кукуруза и обещания перегнать Америку.
18
Дальность стрельбы главного калибра «Новороссийска» после его модернизации составляла 32 км при весе снаряда до полутонны.