Страница 4 из 19
— Скорее всего, да. Значит, вы с ним не встречались и на наследство не рассчитываете?
— Ну, почему же, — усмехнулась Марика. — Если мне что-нибудь перепадет, не откажусь и буду весьма довольна.
— Я вижу, вы не слишком опечалены, — заметил Катлер.
— Не думаю, что кто-нибудь будет в этом случае по-настоящему горевать, хотя по-человечески всегда жаль, когда кто-то внезапно умирает, да еще вот так. Но я не собираюсь притворяться. К тому же если дядя Морис решил уйти из жизни, то это его право. — Марика пожала плечами и посмотрела на комиссара, как мне показалось, с некоторым вызовом.
— Так вы считаете, что это было самоубийство?
— А что же еще? Мы все пили это вино. Если яд оказался в бокале Мориса Парра, то кто его мог туда всыпать?
— Думаю, что ваши выводы несколько поспешны.
— Возможно, и так, я всего лишь предполагаю. Могу себе это позволить, поскольку не служу в полиции.
— Конечно, — согласился Эрик Катлер. — Что ж, спасибо за откровенность, вы можете покинуть замок, но просим не покидать города, не сообщив об этом нам, до окончания следствия.
— К счастью, никакие путешествия не входят в мои ближайшие планы. До свидания, господа. Всегда готова помочь, комиссар.
— Скажите, Марика, — вмешалась в разговор я, — вы ведь не хотели сегодня уезжать из замка?
— Да, Роберт предложил мне погостить у них несколько дней. Я хотела воспользоваться этим, чтобы сменить обстановку, и пожить в замке, — улыбнулась она. — Все мы любим немного поиграть в другую жизнь… Но я понимаю, что мое пребывание здесь после всего случившегося станет слишком тяжелым испытанием для Мишель. Она была не в восторге от этой идеи, а мне свойственно человеколюбие.
Марика удалилась. Комиссар задумался.
— В ее словах по поводу возможного самоубийства есть некое рациональное зерно, — вдруг заявил он. — Прежде чем мы продолжим опрос свидетелей, я бы хотел кое-что обсудить с вами. А точнее, давайте постараемся вспомнить все, что касается этого единственного бокала, в котором оказался яд.
— Замечательная мысль, комиссар, — поддержала я, — давайте.
— Итак, припомните все, что сможете, начиная с того момента, как появились бокалы и вино.
— Вино вкатила на двухъярусном столике девушка, вы могли ее видеть, комиссар, она была в той комнате, где все произошло, в тот момент, когда вы вошли. С ней тогда разговаривал Кроун.
— Да, я помню ее. Продолжайте.
— Сверху стояли пустые бокалы, ваза с фруктами и еще две с конфетами.
— Нет, — поправил меня Дэвид, — с конфетами была только одна вазочка.
— Не спорю, может быть. Внизу стояло несколько бутылок вина. Кроун взял одну из бутылок, открыл ее и разлил вино по бокалам.
— Как он открывал бутылку?
— Штопором. Штопор тоже, видимо, лежал наверху, рядом с бокалами, просто по степени его наклона трудно сказать, что он брал что-то с нижней полочки. Слегка склонился, чтобы взять бутылку за горлышко, и все.
— Да, я тоже так думаю, — поддержал меня Дэвид в ответ на взгляд комиссара в его сторону.
— Как присутствующие брали бокалы? Все ли пили это вино?
— Мне кажется, что вино пили все. Но никто не вставал, чтобы взять бокал, девушка подвезла столик с угощением к каждому из гостей. Комната не такая уж большая, это не заняло много времени. Все, кроме Кроуна и Парра, держали свои бокалы в руках, во всяком случае, когда мы отправились смотреть портрет.
— Значит, какое-то время бокал Парра оставался в комнате, на тот момент — в пустой комнате?
— Да, очевидно, так.
— Но ведь туда мог зайти кто угодно?
— Ну да…
— Это, пожалуй, усложняет дело. Придется опрашивать не только гостей, но и слуг Кроуна, всех, кто был в замке к моменту, когда вы пошли смотреть портрет.
— Вы правы, комиссар.
— Что ж, давайте пригласим этого молодого человека, — комиссар заглянул в свой блокнот, — Джима Сотти.
Несмотря на наш с ним разговор, чувствовалось, что Джим нервничает.
— Были ли вы знакомы с господином Парром до этого вечера?
— Нет, я его впервые увидел здесь и сразу скажу, что он мне не понравился.
— Только потому, что не разделил ваши взгляды на живопись?
— Да при чем тут живопись? Он слишком хорошо в ней разбирается, чтобы не увидеть очевидного!
— Вы не могли бы уточнить?
— Старик прекрасно видел, что перед ним подлинный Рамбье! Зачем он хотел всех убедить, что это дешевая подделка?
— А может, вы ошиблись?
— Пригласите специалиста, для вас это не проблема, и, если я ошибаюсь, готов год работать маляром на строительстве какого-нибудь храма.
— Что ж, если выяснится, что это имеет отношение к делу, специалиста мы пригласим, а пока давайте вернемся к событиям сегодняшнего вечера. Не заметили ли вы чего-нибудь такого, что могло бы помочь следствию?
— Не знаю, что вы имеете в виду, но я считаю самым странным именно то, о чем сейчас сказал.
— Что же, вы думаете, его за это отравили?
— Нет, конечно… Но все остальное было в пределах привычного.
Мне очень хотелось задать еще один вопрос, но я понимала, что он будет воспринят как бестактность, и решила не спрашивать, по крайней мере напрямую, Джима Сотти.
О Мишель Кроун, которая вошла в кабинет своего мужа после того, как оттуда вышел Сотти, можно было смело сказать, что она сейчас — просто комок нервов. У нее были чуть покрасневшие веки, нос тщательно припудрен, но именно это указывало на то, что еще несколько минут назад женщина плакала. Еще мне показалось, что она выглядит очень испуганной. Почему-то, глядя на нее, я вспомнила о служаночке, которая угощала нас тем самым вином. Мысль всего лишь мелькнула и исчезла, поскольку комиссар начал разговор с госпожой Кроун.
— Скажите, пожалуйста, — Эрик Катлер старался говорить как можно мягче, очевидно заметив состояние Мишель, — как давно вы познакомились с господином Парром?
— Его пригласил Роберт, я никогда раньше с ним не встречалась.
— Разве вы не обсуждали с ним список приглашенных?
— Конечно, обсуждали, но почему я должна была возражать против этого человека? Он известный коллекционер, а Роберту хотелось показать наши портреты такому специалисту…
— А как вы сами оценивали вашу коллекцию?
— Я в этом совсем ничего не смыслю, вот Джим, он говорил, что есть несколько приличных портретов и даже пара ценных.
— Скажите, Мишель, — вмешалась я, не удержавшись от того, чтобы задать вопрос, мучивший меня с того момента, как я появилась в этом замке и рассмотрела всех присутствовавших там, — а как на ваш прием попал Джим Сотти?
— Джим? Но… Джим — архитектор. Он руководил восстановительными работами, кроме того, он талантливый художник. Разве вы не знали об этом? Он, правда, не очень похож на художника, да и на архитектора…
— А Морис Парр знал, кто такой Джим? — опять подключился к разговору комиссар.
— Не знаю… Представления гостей сейчас как-то вышли из моды, люди умудряются перезнакомиться сами… Но Джим так всегда стесняется… Вот вы же не знали…
Собственно, дальнейший разговор не добавил нам никакой интересной информации.
Наконец в своем кабинете появился Роберт Кроун. Он был хмур, но относительно спокоен.
— Я думаю, что вы были знакомы с господином Парром до этого вечера, раз пригласили его. — Комиссар не столько спросил, сколько аргументировал свое утверждение.
— Я не был знаком со всеми, кого мы пригласили, это ведь дань традиции, если хотите, игра, у которой есть свои правила. Например, пригласить Дэвида Сомса мне посоветовал редактор «Интерньюс». Я, разумеется, не раз читал его репортажи и счел эту идею удачной. Правда, пользуясь случаем, мне бы хотелось попросить господина Сомса…
— Не волнуйтесь, я представляю приличную газету, — с достоинством отреагировал Дэвид.
— Да я, собственно, не сомневался… Так вот, с господином Парром мы в родстве, не знаю, сказала ли вам об этом Марика. Разумеется, Морис не самый приятный и общительный представитель нашего семейства… Был. Но я пригласил его не столько как родственника, сколько как специалиста. Джим мне кое-что объяснил, но мне не хотелось бы полагаться только на одно мнение. Я ведь не думал, что все так обернется. Мне казалось, что старику нужно иногда выбираться из своей дорогой берлоги, и, кроме того, мне известно, что он честолюбив… В общем, я надеялся и ему доставить удовольствие.