Люди Истины

Так сын Сасана и отец Зейда, брат Халаф Два Фельса, проклинаемый и благодаримый даи Луристана, бунтовщик и преступник, обложивший данью все караваны Великого шелкового пути и базары Машрика, в богатстве и могуществе превзошедший многих беков и эмиров, покинул этот мир таким же, каким пришел в него.

15. Последняя встреча

Шли годы, и Хасан все более уверялся в том, что сделал правильный выбор. Что Милостивый и Милосердный снизошел к нему в ночь сомнений и поиска и подсказал единственно правильное. Привезенная Халафом женщина в должный срок родила здорового, крепкого мальчишку, названного в честь пророка Мухаммедом и росшего не по дням, а по часам. Через полгода после родов Кийа сделал ее своей женой, и она родила ему еще трех сыновей, сильных и похожих на отца. Но в первом ее сыне явственно виделась чужая кровь: в волосах, в разрезе глаз, в странном оттенке светлой, чистой кожи. И учился мальчишка с необыкновенной быстротой. Говорить стал в год, а в пять уже читал ал-Коран.

Хотя Хасан и Кийа хранили молчание, а Зайна, даже выучив местное наречие и любя поболтать, молчала о своем прошлом, – все равно пошел слух о том, что в Алух-Амуте скрывается наследник истинного имама Низара. По совету Хасана Кийа не стал ни прятать мальчишку, ни особо выделять, – ни тем более сообщать, что Кийа не его отец. Мальчуган играл во дворе с детьми, шлепал по лужам, гонял котов и все норовил вытащить из ножен отцову саблю. Многочисленные паломники и гости, съезжавшиеся в Алух-Амут вопреки смертельным опасностям, смотрели благоговейно на скалу, на пещеры, пронизавшие верх утеса, будто ходы термитник, на каналы, высеченные в камне, на глубокое озеро, собиравшее дождевую воду, на сады. Просили разрешения заглянуть в пещеры. Наверное, думали, что где-то в их глубине, сокрытая камнем, и прячется Истина. А земное ее воплощение тыкало пятками в лепешки навоза, хохотало, попав камнем в ворону, и ровно никто, кроме мамы и нянек, на него внимания не обращал.

В Алух-Амут съезжалось много людей. Искатели Истины или добычи, даи в поисках совета и наставления или с докладом о делах, те, кто предлагал новым хозяевам Рудбара и Дейлема свои руки и голову, купцы. И те, кто проиграл, лишившись всего в кровавом хаосе, которым стало теперь некогда слаженное и сильное государство, созданное Низамом ал-Мулком. Хасан охотно предоставлял убежище всем, кто о нем просил, – даже былым врагам. И число его друзей неуклонно росло. Его край был островом спокойной силы среди предательств, набегов и непрекращающейся резни. И остров этот все рос.

Молодой султан Баркиярук непрестанно воевал на всех своих границах, да и внутри них. Эмир Рея Амир Хабаши, покровитель раиса Музаффара, поддался на его уговоры принять помощь от людей Истины – и передать раису в управление ключевую крепость Дамгана, Гирдкух. Музаффар тут же укрепился в ней, как барсук в норе, сделался главой целого княжества, и вскоре обе противоборствующие стороны стали искать его благоволения и поддержки. Хабаши даже отдал ему на сохранение всю свою казну, – и вскоре погиб в бою с войском Мухаммеда Тапара. Баркиярук ненадолго пережил своего эмира, и на престол с помощью своего брата Санджара сел Мухаммед Тапар, – но мудрый раис не только не утратил своих владений, а, напротив, приумножил их и был весьма ценим как султаном, так и его братом, атабеком Хорасана.

Под руку Хасана попали Арранджан и Зира, весь Дамган, множество крепостей в Гиляне, Мазандеране и горной Сирии, Кухистан и даже крепости Мансуркух и Устанаванд вблизи Рея, столько лет бывшего ему домом. В каждом городе от Египта до Хинда были люди Истины, готовые приютить и помочь – и расправиться с неугодным. Они не упускали малейшего шанса завладеть замком, крепостью, хотя бы просто башней на скале, – хитростью, подкупом, переманиванием на свою сторону угрозами, и даже силой. Хотя Хасан не одобрял, когда люди Истины без крайней нужды принимались воевать открыто. Слишком велики тогда были потери, – ведь настоящих воинов среди них было немного. Крестьяне, городской люд, кормившийся делом своих рук, – вот кто были воины Истины. Они бились храбро, но на поле битвы одной храбрости мало. Однако пришлось смириться с потерями, когда в очередной раз взбунтовались правители Ламасара, то подчинявшиеся Хасану, то угождавшие его врагам. Кийа, заслав своих людей в крепость, коротким ночным штурмом взял ее, вырезав большую часть защитников и положив две сотни своих людей. Но дело стоило того: Ламасар закрывал вход в ущелье Алух-Амут и был большой, мощной крепостью, где могли разместиться тысячи воинов и лошадей. Теперь вся долина превратилась в неприступную цитадель, надежное убежище и дом людей Истины. Хотя Хасан отнюдь не настаивал на том, чтобы подчинять весь этот дом строгим правилам, обязательным для посвященных и принесших клятву. Никто особо не следил за исполнением шариата, и во многих деревнях открыто вернулись к вере людей Огня, лишь прикрывая ее словами Корана. Налоги были невелики, усобицы под Хасановой безжалостной властью прекратились, – он жесточайше карал за набеги на своих же братьев по вере и убийства их, считая это тягчайшим преступлением. Зато горцы теперь часто ходили в набеги на окрестности, населенные чужими, не верящими в Истину, – а значит, худшими, чем скоты, злобными и заблудшими, не видящими настоящего света. Под Хасановой рукой жилось легко, – и горцы чуть не молились на него.

Но жизнь его самого легкой не была. Он почти не покидал своей кельи, и всякий его день был заполнен работой. Ноша власти была тяжела, тяжела непомерно. И в особенности потому, что всякая часть его державы, состоящей из десятков разбросанных твердынь, все время воевала. А Хасан был как игрок в шахматы, не видящий своей огромной доски, но держащий ее в неутомимой памяти всю до последней мелочи. Всякий даи мог действовать на свой страх и риск, но о делах важных, о союзах с султанами и эмирами, о начатых войнах, захваченных и потерянных крепостях всегда доносили Хасану. А он передвигал фигуры на своей доске и слал краткое, в несколько слов, повеление, исполнения которого требовал неукоснительно. Таким было его мастерство, что, играя против хозяев многотысячных армий лишь страхом, надеждой и деньгами, он побеждал. Он выиграл Сирию, обратив ее хозяина, властителя Алеппо тюрка Ридвана, к лицу Истины. Ридван, сам шиа, под натиском из Египта признал власть лжеимама Мустали, – и на него немедленно ополчились все соседи-тюрки. Объявилась и новая страшная напасть. Из Рума пришло войско варваров-франков, нечистых и закованных в железо. Сперва поход их приняли за обычный набег, – но они шли и шли на юг, к великому Иерусалиму, и даже знаменитое боевое умение тюрок не смогло их остановить. Ярость варваров была столь велика, что десяток их на тяжелых, неуклюжих конях развеивал по ветру сотню отборных султанских гулямов. В отличие от тюрок, франки умели и брать крепости, и строить их. И тут же закреплялись на захваченной земле. Ридван ухватился за руки людей Истины как умирающий, жадно и неразборчиво. Дал им земли и крепости, – на пограничье с франками. Разрешил им проповедовать в своих городах и даже построить в Алеппо молитвенный дом. Хотя многие его придворные оставались суннитами и сопротивлялись, как могли, нигде кроме Дейлема Истину не возвещали так открыто и спокойно.

Одержал Хасан и другую победу, столь же важную, но наполнившую его сердце печалью. После смерти Халафа по прозвищу Два Фельса сыны Сасана не умерили ни своей дерзости, ни жадности. По-прежнему они прельщали простаков и алчных, по-прежнему устраивали резню и грабежи и за деньги соглашались убивать и разорять кого угодно. Кийа их не терпел и, несмотря на запрет Хасана, старался вывести под корень эту породу в своих владениях. Это было тем легче, что сыны Сасана не особенно и стремились укрепиться в горах, где жизнь была суровой, а добыча – скудной. Но в богатых торговых городах власть их была велика. Их нанимали вельможи и богатые торговцы, их боялись правители городов. И многие низшие даи, подчиняясь Хасану, служили и им.