Раненые (ЛП)

Я крадусь к брату Рании туда, где расширяется аллея, с каждым шагом бормоча ругательства. Мучительная боль пульсирует сквозь мое тело с каждым движением, каждым вдохом, каждым шагом, каждым движением глаз. Сейчас я работаю лишь на упрямстве.

Абдул должен умереть раньше, чем я позволю себе пасть.

Мы вместе врываемся в переулок. Абдул ждет нас, его последний человек стоит рядом, удерживая Ранию в плену. Этот сукин сын обернул одну руку вокруг ее шеи, жадно сжимая грудь Рании, а второй держал пистолет, не прижатый прямо к ее голове, но направленный на нее.

Это противостояние. Хасан направляет винтовку на Абдула, а я встаю на колено, прицелившись во второго.

Напряженная тишина.

Хасан переступает с ноги на ногу, обращая взгляд на удерживающего Ранию мужчину. Этого отвлечения мне хватает.

Выстрел!

Почувствовав, что его хватка ослабла, Рания сразу же вырывается. В центре его лба черная дыра становится красной. Теперь Рания за моей спиной, а Хасан рядом.

Абдул даже не вздрагивает. Его винтовка перемещается между мной и Хасаном, будто он не может решить, кого пристрелить первым.

Настоящая мексиканская дуэль.

Секунды тянутся, как ириски.

Взрывы и выстрелы оглушают наш уличный тупик.

РАНИЯ 

Я вижу, как это происходит. Вижу, как палец Абдула напрягается на спусковом крючке. Не знаю, в кого он целится, потому что мы с Хантером и Хасаном сейчас стоим очень близко.

Хасан движется со скоростью нападения змеи. Он прыгает перед Хантером, когда раздаются выстрелы из винтовки, и я вижу, как он дергается, дергается, дергается... Абдул дико стреляет. Я, невредимая, лежу на земле и беспомощно наблюдаю. Хасан теперь тоже на земле, но он истекает кровью в грязи. Опять.

С ножом в руке, Хантер кидается на Абдула. Сверкает черное лезвие, и Абдул кричит. Кричит. Хантер рычит, как дикий бешеный зверь, а лезвие - его коготь. Абдул с бульканьем в горле умирает, но Хантер не останавливается, все бьет и бьет, разрывает его, разрезает, убивает убитого.

Я тяну его прочь, и Хантер почти задевает меня, но вовремя узнает. Выражение его лица резко меняется со злобы, ярости и жажды крови к облегчению, любви. Любви. Этот взгляд говорит о многом.

Такой нежный. До этого он был убийцей, теперь он любовник. Стоит передо мной всего в нескольких сантиметрах и тянется, чтобы прикоснуться, поцеловать.

Что-то во мне тает. Я слышу крики, шум двигателя машины, визг тормозов. Стрельба разносится эхом позади нас, на нее отвечают и ее затыкают американские винтовки. Но я не вижу этого. Только прекрасное лицо Хантера. Его небесно-голубые глаза, устремленные ко мне, поглощают меня так, как человек в пустыне поглощает воду.

Он наклоняется вперед, и я думаю, что он собирается меня поцеловать, поэтому обхватываю его шею и прижимаюсь губами к его губам, но вместо ответного поцелуя его сильный рот слабеет, и вес Хантера давит на меня.

— Хантер? — Сначала я чувствую лишь замешательство. Отстраняюсь и смотрю на него. — Хантер. Скажи что-нибудь. Прошу.

Но он этого не делает. Его глаза закатываются, Хантер падает на меня.

Пытаюсь подхватить его, но Хантер огромен; этого мужчины слишком много для такой хрупкой девушки как я. Он жестко падает, сталкиваясь с землей. Это пробуждает его достаточно, чтобы Хантер посмотрел на меня сквозь полуприкрытые веки.

— Рания? — Его голос слаб. На нем кровь. Слишком много крови. Так много... Его. Абдула. — Пора заканчивать, Рания.

Я качаю головой.

— Нет. Нет. Твои друзья здесь. Они приведут тебя в хорошо. — У меня проблемы с его языком, но я знаю: он слишком ранен, чтобы говорить на моем. — Прошу, не уходи от меня.

Я оборачиваюсь и вижу, как к нам приближаются американцы в форме. Взгляд Хантера скользит мне за спину, и его глаза расширяются.

— Дерек. — Голос Хантера надламывается.

— Ага, мужик, это я. Я здесь. Пора вернуться домой, чувак, — Дерек растягивал слова.

Хантер с мольбой смотрит на меня.

— Идем со мной, Рания. Я заставлю их взять тебя. Я сделаю тебя своей. — Последнее предложение он сказал на ломаном арабском.

— Пойти с тобой? — Он все еще борется, все еще сражается за то, чтобы встать, чтобы двинуться. Я касаюсь его груди, чтобы успокоить. — Я пойду с тобой. Куда угодно, — я нежно целую его. — Я пойду с тобой куда угодно. Я люблю тебя. Я люблю тебя, — повторяю на арабском и английском.

Его глаза расширяются на эти слова, и даже сейчас я чувствую панику из-за того, что он не захочет меня после моего признания в любви.

Но вместо этого он поднимает руку, напрягаясь так, словно она невероятно много весит, и касается моего лица.

— Я люблю тебя.

Он слабеет, и меня оттаскивают от него грубые американские руки в перчатках. Отталкивают. Отвергают. Игнорируют.

Он смотрит на меня, что-то шепчет, умоляет. Они его либо не слышат, либо не слушают. Хантера затаскивают в американскую машину, одну из тех, которые выглядят как переделанный в грузовик танк. Он смотрит на меня в последний раз и теряет сознание.

Я слышу крик и понимаю, что кричу я. Даже мне самой не понять мои слова. Я слышу себя так, словно слушаю незнакомку. «Не забирайте его у меня, прошу, возьмите меня с ним, прошу, я люблю его...», но они не обращают внимание. Хантер ушел, и я одна.

Хасан истекает кровью в грязи, и я слышу, как он задыхается.

Я встаю перед ним на колени.

— Брат. — Не знаю, что еще сказать. Лгать я ему не могу. — Ты спас его. Спас меня.

— Ты... моя сестра, — сил у него хватает только на такое объяснение. Но этого достаточно.

Кладу покрытые его кровью руки ему на грудь и плачу. Да, за него. Но и за себя, и за Хантера. За свое разбитое сердце. Они забрали его, хоть он и любил меня и собирался сделать меня своей. Я хотела быть его.

Быть чьей-то.

Хоть чьей-нибудь.

Хасан умирает тихо, наблюдая за мной, пока его глаз не касается отстраненное выражение смерти, и я знаю: он ушел к Аллаху, если Аллах существует. Я встаю на колени в грязи и крови, склоняясь над холодным телом моего брата - моей последней ниточкой хоть с чем-то - и плачу.

Он был мертв, а потом чудом воскрес, чтобы защитить меня. А теперь он умер вновь. Действительно умер. Я чувствую вонь смерти на нем.

А потом я слышу их у себя за спиной. Злые, раненные, окровавленные мужчины. Иракцы. Я приютила американца.

Они хотят мою кровь за свою.

Они ее получат.

ГЛАВА 14

ХАНТЕР

Я просыпаюсь от боли и от внезапного навязчивого желания вспомнить что-то, что я упускаю или забываю.

Бля, я вспоминаю. Острые копья яростной агонии колют меня, мои руки, ноги, грудь, легкие... сердце. Не в физическом смысле, а в эмоциональном. Мою сердцевину.

Там, где живет Рания.

Я выпрямляюсь и сталкиваюсь с чьим-то подбородком, вызывая ругательства.

— Где она? — требую я.

Дерек сидит рядом со мной, сжимая кровоточащий бицепс.

— Кто? Ах, да, и твоя жалкая спасенная задница не стоит благодарностей, ублюдок. Я тоже рад тебя видеть. Да-да, не волнуйся обо мне, я в порядке.

— Где она? — Я осматриваюсь, чувствуя под собой знакомый гул Хамви.

Я вижу, как Дасти за рулем оборачивается, чтоб посмотреть на меня: по его щеке из глубокого пореза на лбу сочится кровь; рана настолько глубокая, что за пораженной оборванной кожей виднеется кость. Чинк тоже тут, с дробовиком наперевес, молча пялится на меня; его лицо искажает гримаса, он грязный, ему больно, но крови я не вижу. Бенни зажимает руку, из которой сочится кровь. И Дерек в замешательстве, а также злится на меня за отсутствие благодарности.

Чертовой благодарности.

— О ком ты, черт возьми, говоришь, Хант? — Дерек раздражен, ему больно.