Раненые (ЛП)

Этот клиент - постоянный. Он приходит каждую неделю в один и тот же день, в один и тот же час. Я знаю, что он женат. Я вижу кольцо на пальце или его контур, когда он вспоминает, что его надо снять. Он сказал мне, что его зовут Абдул, но он не всегда помнит, что надо на него отзываться, когда я к нему обращаюсь, поэтому я знаю: это не его настоящее имя. Как будто это меня заботит. Женат ли он, есть ли у него дети. Во мне нет места вине, если он желает потратить свои деньги на меня, если ему нужно найти выход своей сексуальной энергии со мной, а не со своей женой.

Если он платит шлюхе за секс, он свинья. Если он не может найти то, что хочет, или то, что ему нужно, у женщины, которая не просит за это денег, он свинья.

Конечно, я ничего об этом не знаю, ведь у меня никогда не было секса с мужчиной, который потом за это не заплатит. Возможно, весь секс каким-то образом оплачивается. Думаю, это так. Сначала мужчина ведет женщину на ужин, приглашает ее выпить, говорит ей, что она прекрасна, платит ее отцу за организацию их свадьбы... вот она, цена за секс. Облачена в традиции и обычаи, но результат все тот же: доминирование мужчины над женщиной - проституция

Я этого не хочу. Не я выбирала такую жизнь. Я делаю то, что должна, чтобы выжить. Либо так, либо голод.

Эти оправдания я повторяю себе снова и снова, пока Абдул приближается ко мне в своей обычной помятой униформе с отполированными медалями, автомат висит свободно, ботинки блестят.

Ненавижу Абдула. У него жестокие глаза. Грубые сильные пальцы, опускающие мою блузку или задирающие юбку. Дыхание воняет чесноком, а от немытого тела несет мужским потом и слабым мускусом. Живот нависает над молнией штанов, когда он раздевается, стоя передо мной на коленях. Рот изогнут в жестокую улыбку, будто он знает какой-то восхищающий его секрет.

Клиенты бывают разные. Есть те, кто передают мне деньги, прежде чем начать. Когда я прячу деньги под одеялом, они отводят глаза. Есть те, кто, одеваясь после всего, ищут деньги в карманах и уходят, не посмотрев мне в глаза. Они из тех, кто немного стыдиться того, что делают со мной.

А еще есть такие, как Абдул. Он не теряет времени даром. Лапает меня под рубашкой, стягивает ее вниз, пока грудь не подпрыгивает на свободе, а затем шарит под юбкой, задирая ее, чтобы увидеть меня. Он секунду смотрит на меня со злой голодной усмешкой на губах, а потом пихает в меня свой толстый короткий член. На то, чтобы закончить, у него, к счастью, уходит всего пара минут. Он поднимается на ноги, поправляет штаны и затягивает ремень. Все это время он не отводит от меня темного плотоядного взгляда. А потом, после мгновения триумфального молчания он лезет в карман и достает пачку денег. Никогда не трудится пересчитать их. Он всегда заранее убеждается в том, что в его кармане лежит правильная сумма денег, и в этом есть единственная цель: чтобы он смог бросить эти грязные деньги на мою обнаженную грудь.

Он делает это постоянно. Делает для того, чтобы показать свою власть надо мной, чтобы унизить меня.

Я играю в свою собственную игру. Он ожидает, что я поползу пересчитывать их, но я этого не делаю. Неподвижно жду, пока он уйдет. Не прикрываюсь. Не смахиваю засаленные купюры в сторону, не складываю или не считаю их. Оставляю их на месте, не в силах выдержать его взгляд: пусть смотрит, пусть чувствует свою силу. Когда он уходит, я собираю деньги, складываю их с остальной частью своего заработка и иду мыться, спрятав все в шкаф.

Сегодня, кинув мне деньги, Абдул ждет.

— Собирай, шлюха, — рычит он.

Я не отвечаю и не двигаюсь, чтобы выполнить приказ.

— Я дал тебе указания, шлюха. Ты должна подчиниться.

— Ты не платишь мне за покорность. Ты платишь мне за то, чтобы я позволила тебе заняться со мной сексом. Ты закончил. Можешь идти.

Его глаза сужаются в ярости. Во мне собирается страх, но я отказываюсь его показывать.

— Я плачу тебе, чтобы ты делала все, что я прикажу. А я приказал собрать деньги. Пересчитай их. Сейчас же.

Я слегка поднимаю подбородок. Сопротивление.

Он рычит как бешеный зверь, бросается на меня, хватается за рубашку и поднимает меня на ноги. Он легко отрывает меня от земли и держит в воздухе. Я отказываюсь показать страх. Отказываюсь дрожать из-за него. Он опускает меня на ноги, убирает руку с рубашки и бьет меня по лицу. Больно, но этим ударом он не наносил ущерб, а только демонстрировал силу. Абдул ухмыляется мне. Злой блеск его глаз вызывает первый взрыв настоящей паники.

Он хватает меня за сосок, щипает и выкручивает его. Я кричу сквозь стиснутые зубы. Он отпускает, удовлетворенно ухмыляясь, потом снова поднимает руку и шлепает меня по груди так сильно, что я падаю на колени, задыхаясь от боли.

— Собери деньги, шлюха. — Он возвышается надо мной, глядя сверху вниз. — Пересчитай.

Я делаю, как он говорит. Ярость, горящая в моей груди, смешивается с болью.

— А теперь запомни, — говорит он. — Ты делаешь так, как я говорю. Ты шлюха. Тебе заплатили, чтобы ты меня удовлетворяла.

Я остаюсь на коленях, опустив лицо к полу и пряча слезы и ненависть. Он смеется и уходит. Когда его шаги затихли, я поправляю одежду, но грудь так болит от его удара, что любое прикосновение к ней нестерпимо. Забираю деньги и покидаю руины мечети, несколько раз споткнувшись по пути домой.

Хантер стоит на коленях, зажав в зубах кусок своего ремня, и пытается встать. Он рычит — непрерывный звук боли и решимости.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я.

Он останавливается, беспокойство и гнев в его глазах пугают меня.

— Рания? — он говорит что-то еще, чего я не понимаю.

«Ты в порядке?» — думаю, сказал он.

Качаю головой, имея в виду, чтобы он не беспокоился об этом, но он понимает это как «я не в порядке». Он пытается встать на ноги, в каждой линии его лица видится боль. Опирается рукой о стену и шаркает ко мне.

Я указываю на пол.

— Ляг обратно. У тебя снова идет кровь, — говорю я.

Он трясет головой. Тянется ко мне. Участливый, беспокойный, злой. Он слышал, как я кричала, слышал побои. Теперь он стоит передо мной, задыхающийся, вспотевший и стонущий от боли. Я стою неподвижно, будто жертва, пойманная в ловушку хищником. Только вот хищник, кажется, беспокоится обо мне.

Хантер медленно поднимает руку. Я хочу уклониться, но не делаю этого; не знаю, почему. Я должна. Я должна бояться Хантера, потому что он мужчина, как и Абдул. Но... Хантер совсем не такой, как Абдул. Для меня это так же ясно, как и разница между солнечным днем и грозой.

Пальцы Хантера скользят по моей щеке, и я понимаю, что он думает, будто ударили меня именно сюда. Он понимает, что щеки нетронуты, и на лице отражается замешательство. Он что-то говорит, наверно, спрашивает, куда меня ударили. Я качаю головой. Это единственный возможный ответ. Он касается моего подбородка и вертит головой вверх, вниз и в стороны.

Он мягко подталкивает меня отступить, чтобы осмотреть полностью. Я автоматически прикрываю руками грудь в инстинктивном жесте защититься.

Его глаза сужаются, взгляд движется к груди. Я смотрю вниз и тут же вижу, что правая грудь покраснела там, где меня ударил Абдул. Что-то в глазах Хантера меняется, и теперь я его боюсь. Он выглядит так, будто готов убивать. От него исходит ненависть. Он протягивает руку, чтобы коснуться меня, но я уклоняюсь, крепче скрещивая руки. От слишком плотного контакта я морщусь, убираю руки и нежно убаюкиваю сама себя. Я хочу снять рубашку, но не рискну. Не при Хантере. Я не доверяю своим желаниям при нем.

Он роняет руку, но гнев в его глазах не рассеивается. Он что-то говорит, короткая фраза, судя по интонации — вопрос. Я пожимаю плечами и отворачиваюсь лицом в угол.

Мне нужно снять эту рубашку. Грудь болит. Стаскиваю с себя рубашку, и душный воздух кажется прохладным на горячей, обнажённой коже груди. Чувствую, как Хантер смотрит мне в спину, чувствую, что он все еще здесь. Я слышу его рычание и шарканье шагов. Я вытягиваю шею, чтобы посмотреть через плечо на то, как он сражается за равновесие, стоя на одной ноге и опираяь ладонью о стену. Этого не достаточно, чтобы он стоял прямо. Его здоровая нога дрожит, и я могу видеть, что он скоро упадет.