Страница 23 из 98
Когда-то Ганелон слышал такую альбу. Он даже помнил слова, которыми она заканчивалась:
Как быстро!
Действительно, как быстро!
Будто во сне вдруг в одно поразительно короткое мгновение пролетели перед ним смутные видения. Он вдруг увидел чёрный дым костра, на котором богохульник барон Теодульф сжёг на его глазах катара-тряпичника, и ужасное лицо своей несчастной матери, убитой чёрной оспой, и безумный крик отца, в собственном доме сожжённого бароном Теодульфом.
Он собрал силы и сел.
Не было стонов и криков, ни откуда не несло сладковатым дымом, не скрежетало безумное чрево земли, не визжал тряпичник:
— Сын погибели!
На Ганелона смотрели внимательные понимающие глаза брата Одо.
— Ты слышал меня, тайный брат?
— Да, — еле слышно выдавил Ганелон.
— Называй меня отныне братом. Называй меня отныне братом Одо. Я священнослужитель, я посвятил свою жизнь Господу, и отныне мы братья. Отныне ты мой брат, Ганелон. Ты призван. Отныне ты сам посвящён Делу.
— Да, брат Одо.
Ганелону стало совсем легко.
Он улыбнулся.
— Что ты видел сейчас? Что ты слышал и помнишь? — тревожно спросил брат Одо, дыша на Ганелона чесноком. В его зелёных глазах таилось великое любопытство.
— Помню рыцарей в небе. Чёрного и белого. Они боролись.
— Кто победил?
— Белый рыцарь с крестом, который был нашит на плечо плаща.
— Так и должно было случиться. Это некий знак свыше. Говорю тебе, ты избран, брат Ганелон.
И жадно спросил:
— Что ты ещё помнишь?
— Помню госпожу. Я шёл за нею, как ты сказал.
— Говори!
— Я потерял госпожу. Она лежала в траве, я думал, она спит, но она исчезла. Наверное, она опустила запрудный щит и водоём доверху наполнился водой. Сама земля стонала от тяжести скопившейся воды. Я подумал, что это горы пришли в движение и впал в бесчувствие.
— Говорю тебе, ты избран, брат Ганелон! — брат Одо торжествовал. — Что ты ещё помнишь?
— Помню пальцы. Чужие. И голос. Кажется, голос.
— Он что-нибудь говорил?
— Он, кажется, повторял: бедный Моньо, бедный Монашек.
— Это был голос твоей госпожи?
— Не знаю.
— Но он походил на голос твоей госпожи? — упорствовал брат Одо.
— Не знаю... Я не знаю... Если бы это был её голос... Разве госпожа бросила бы меня здесь умирать?... Конечно, я рассердил её своим непослушанием, но она бы не бросила меня здесь умирать...
Брат Одо торжествующе засмеялся:
— Ты избран, брат Ганелон. Ты избран.
Ганелон не ответил. Он шарил рукой в траве.
— Ты что-то ищешь?
— Не знаю... Я помню чужие пальцы... Они были тонкие и холодные... Может, госпожа увидела меня и хотела помочь...
— Нет, брат Ганелон. У твоей госпожи не было таких мыслей. Она всегда холодна, как ледяная фигура. Твоя госпожа не хотела тебе помочь, даже напротив, она специально оставила тебя без помощи. Она думала, что ты умрёшь, Ганелон. Приступ твоей болезни был очень сильный, твоя госпожа решила, что ты непременно умрёшь и этим будешь наказан. Она была здесь, она видела тебя, но не захотела тебе помочь.
Рука Ганелона наткнулась в траве на что-то твёрдое.
Он поднял руку и увидел обломок плоской резной костяной пластинки. Наверное, это была слоновая кость. Она потемнела от времени, но при желании на ней ещё можно было различить след прихотливого узора.
— Твоя госпожа предала тебя, брат Ганелон. Она решила, что ты всё равно умрёшь. Это для неё явился в небе чёрный рыцарь. Но знак подан, Ганелон. Ты призван!
Брат Одо осторожно взял из рук Ганелона костяную пластинку и понюхал её:
— Это слоновая кость. Видишь, она потемнела от времени, но на сломе осталась совсем белой. Даже очень белой. Значит, пластинка сломалась совсем недавно. Скорее всего, совсем недавно эта пластинка украшала переплёт какой-то богатой старинной книги. Ты когда-нибудь видел такие книги в руках твоей госпожи?
— Может быть.
— Здесь много пещер, — оглянулся через плечо брат Одо. — Когда-то много десятков лет назад в этих местах стоял замок очень богатого монсеньора. Его звали Торкват. Он был очень богат и очень умён. Возможно, что неизвестная нам книга принадлежала именно Торквату. Твоя госпожа очень смела, — брат Одо неодобрительно потряс головой, будто отгоняя от себя какое-то видение. — Она читает тайные книги. Но твоей госпоже, брат Ганелон, угрожает большая опасность, твоя госпожа стоит на неверном пути. Отныне, брат Ганелон, ты должен превратиться в тень своей госпожи. Никто не знает, где и когда может оступиться душа живая, но такое всегда может случиться.
— Наверное... — кивнул Ганелон.
Его мышцы снова болели.
Собрав силы, он спросил:
— О какой книге ты говоришь, брат Одо?
— Наверное, о стариной, — охотно объяснил брат Одо. — Наверное, это богатая и старинная книга. Есть очень старинные книги, брат Ганелон. Некоторые из них даже написаны не человеком.
И жестом показал Ганелону:
— Вставай, брат, нам надо спуститься вниз. Тебе надо отдохнуть и отлежаться. Тебе надо набраться сил, брат Ганелон. С этого дня будь внимателен. Душа твоей госпожи в опасности.
И быстро спросил:
— Ты слышал когда-нибудь про клад Торквата? Говорили когда-нибудь при тебе про клад Торквата? Это был очень богатый монсеньор — много золота, много богатых книг. Он знал так много, что его насильственно умертвили. Так сделали варвары, которых он пытался наставить и многому научил. С тех самых пор никто ничего не знает о судьбе его великих сокровищ.
Ганелон кивнул.
Он слышал о кладе Торквата.
Старая служанка Хильдегунда знала много страшных историй, иногда она рассказывала и о Торквате. По её рассказам, в Вероне, столице короля Теодориха, короля варваров, разоривших Рим, этот Торкват, далёкий предок Амансульты, был обвинён в измене.
Ганелон явственно услышал негромкий голос своей хозяйки, вслух зачитывающей монаху Винсенту:
"О, если бы хоть какая-нибудь свобода была возможна! Я бы ответил словами Кания, которые он произнёс, когда узнал об обвинении, предъявленном ему Гаем Цезарем, сыном Германика, что он замешан в заговоре, направленном против императора: «Если бы я знал об этом, ты бы не знал!»
Возможно, Амансульта читала одну из старинных книг Торквата, жестоко казнённого королём варваров Теодорихом. Возможно, старая служанка Хильдегунда добавила к своим странным россказням что-то такое, что могла действительно ненароком услышать от Амансульты.
Взошла Луна.
В неверном свете Луны, оглянувшись, Ганелон увидел: вода в пруду стоит совсем низко, видимо, уходя, Амансульта подняла щит.
«Для того, чтобы достичь глубин познания, — вдруг вспомнил Ганелон слова Амансульты, — не всегда следует искать тайных проходов. Иногда достаточно поднять уровень вод».
А может, это произнёс Викентий из Барре.
Он, Ганелон, прятался тогда за дверью большой залы донжона. У него острый слух. Он хорошо запомнил удивление Амансульты:
«Поднять уровень вод? Что могут значить эти слова?»
А Викентий из Барре, тщедушный монах с маленькими воспалёнными мышиными глазами, удивлённо ответил:
«Разве слова всегда должны что-то значить?»
А разве нет?
Ганелон не знал.
Он устал, его тело болело.
Он медленно поднялся, опираясь на сильную руку брата Одо.
Наверное, брат Одо захотел бы услышать о том, что совсем недавно вода в пруду стояла так высоко, что переливалась через плотину. Впрочем, он, кажется, уже сказал об этом, но брат Одо не обратил на это внимания. Да он и сам мог догадаться об этом, хотя бы по мелким лужам, оставшимся в траве ниже плотины. К тому же, эта костяная пластинка...
Ганелон уже открыл рот, чтобы рассказать о своих сомнениях брату Одо, но вдруг что-то странное, явившееся как бы изнутри, удержало его от этого, как бы шепнуло ему — промолчи, Ганелон!