Шестые врата

- Где моя одежда? – Она поднялась на ноги, прикрываясь курткой, посветила вокруг.

- В ванной, - в голосе Фактора слышалось облегчение. – Я принесу.

Она повела лучом в нужном направлении. Мужчина скрылся в тесном помещении, его огромная тень бросилась на стену в попытке сбежать. Смирившись с неудачей, поплелась за хозяином. Он вернулся в комнату с охапкой тряпок в одной руке и ботинками в другой.

- Спасибо.

Фаткор тактично отвернулся, пока Лилит натягивала джинсы.

– Извини. Это был просто рефлекс.

- Меня должно утешить то, что я случайная жертва? Кстати, о жертвах. Не хочу тебя пугать, но наш юный друг Край лежит внизу в бессознательном состоянии. Ты знаешь, где остальные? И что сподвигло тебя на ночное купание?

Лилит, натягивавшая ботинок на правую ногу, чуть не потеряла равновесие:

- Край?! Без сознания?! Господи, что с ним?!

Фонарь никак не находился. Это наводило на две неутешительные мысли. Первая: охранники, вероятно, обнаружили сталкеров и выскочили в ночь, прихватив свет с собой. Вторая: ему предстоит шариться по темной лестнице с риском наткнуться на тех самых обозленных неурочной активностью вертухаев. Чуть передохнув, он прочесал комнату еще раз. На этот раз удача обогатила его дешевой зажигалкой с грудастой красоткой на боку. Пламя выстреливало из пластикового корпуса, стоило нажать на сиськи. Край как раз опробовал найденный предмет, когда в окно постучали.

Стук был негромкий, но требовательный: кто-то – или что-то – определенно просилось внутрь. Парень застыл с зажигалкой в руке - в ярко освещенном помещений он был виден как на ладони и чувствовал себя иллюстрацией с подписью «Попался!». Тишина липла к коже, как пластиковый мешок, из которого высосали воздух.

Тук. Тук-тук! Вряд ли это охрана – те просто ворвались бы в помещение с шокерами, а то и пушками наперевес. Тогда что? Ветка какой-нибудь банальной черемухи? Или... кто-то из ребят? Но почему просто не войти в дверь? Внезапно Краю представился давешний старик, решившийся-таки покинуть тень шелковицы – выйдя через окно. Стоит и бьется с той стороны расколотым пополам черепом: тук! Тук-тук! А внутри вместо мозгов – черви. Шелковичные.

Проглотив новый позыв тошноты, Край подковылял к подоконнику. Отражение прижало нос к стеклу, надышало туманом. Тук. Тук-тук! Что-то возилось во мраке за оконной рамой – маленькое, темное и взъерошенное. Птица? Да, точно. Ворона, небось. Рановато прилетела, падальщица. В голове закопошились непрошено строчки По: «Тот, кто Ворона увидел, не спасется никуда, Ворона, чье имя: "Никогда"».

Тук-тук! Край треснул кулаком по стеклу. Испуганно заскрежетали когти по стальному карнизу, взмахнули крылья, и тьма поглотила своего посланца. ”Nevermore”[4], - пробормотал поэт и направился в коридор.

- Я не топила! – Крикнула Динго, пятясь от Еретика в туман. – То есть... я была не одна! Я не хотела. Мы просто играли, мы...

- Играли? – Ее слова будто отскакивали от Еретика, как эхо от стены, в которую она уперлась спиной. В другое время Динго расцеловала бы преграду – наконец-то хоть что-то твердое в этом море бесформенной неопределенности. Но теперь ей было все равно – да и ее спутнику, пожалуй, тоже. Он медленно надвигался, массивный и неумолимый, как девятый вал на мечущихся в панике островных жителей.

- Да! Это все из-за лодки... Отец Олега купил резиновую лодку и ему разрешили с ней поиграть, - слова валились из ее рта бесконтрольно и безостановочно, спеша покинуть тонущий корабль. – Мы залезли в нее впятером: я, Наташка, двое каких-то мальчишек, а Олег сел на весла. Остальным места не хватило, и они поплыли за нами. Все быстро отстали – на воде держаться местные толком не умели, разве что хвост перед девчонками распускать. Только один паренек все не отвязывался – вымахнул кролем на середину речки, потом за поворот. В общем, он нас догнал.

- Догнал? – Повторило эхо голосом Еретика, в котором рокотал шторм.

- Мы начали плескать на него водой, брызгаться. Это просто была игра, вроде пятнашек. Все смеялись, и я... – Динго всхлипнула, глотая сырой воздух. Он не хотел принимать форму ее горла, пролезать в голосовую щель. – Я видела, что мальчишка не смеялся. Он устал, задыхался, а его глаза... Они были полны страха и... какого-то странного удивления, будто он никак не мог поверить, что это может случиться с ним.

Еретик молчал, ожидая продолжения, но Динго едва отмечала его присутствие. События, о которых она не говорила ни разу за прошедшие десять лет, в пересказе становились плоскими, как кусочки детской головоломки: их можно было сложить в столь же плоскую картинку, а потом убрать в красивую коробочку или выбросить, если игра надоест. Она смотрела на получающийся рисунок и едва узнавала себя в голенастой девчонке с рыжими косичками и вечно спадающими сланцами.

- Я все видела, но продолжала брызгать мальчишке в лицо. Он был как бы сам по себе, а резиновая лодка, смех, ребята рядом – сами по себе, и его смертельному страху не находилось среди всего этого места. Наташка первая сообразила, что произошло. Она закричала, когда поняла, что паренек слишком долго не выныривает. Услышали ее не сразу. Олег прыгнул с лодки. Несколько раз выныривал на поверхность и погружался снова. Он был единственным из нас, кто хорошо плавал. Он сказал, что внизу ничего не видно – вода слишком темная. Это от ивняка, которым берега заросли.

Динго замолчала. Мимо нее тихо струилась вода цвета сепии. Непроницаемая, скрывающая все.

- Вы так и не нашли его?

Вопрос Еретика вернул ее в настоящее. Она покачала головой.

- Наташка сказала, надо позвать взрослых. Но Олег возразил, что уже поздно. Он где-то читал, что после пяти минут без воздуха у людей начинает умирать мозг. Часов ни у кого не было, но все знали, что до города бежать минут десять.

- И что вы сделали? – В вопросе не прозвучало осуждения. Динго подумала, что это ненадолго - только до тех пор, пока Еретик не узнает, что было дальше.

- Олег сказал, Серому уже не поможешь. Поэтому мы все должны молчать о том, что случилось. Если кто-то проговорится, все решат, что это мы... Мы виноваты.

- А вы не боялись, что кто-то вас видел? – Все еще ни следа осуждения или отвращения, только любопытство и, пожалуй, жалость.

- Кто?! – Динго тряхнула головой. – Пляж остался за излучиной реки. Берега в том месте заросли ивняком – не подойдешь. Мы уговорились, что скажем, будто втащили паренька в лодку, высадили на берегу и разошлись. А куда он дальше пошел, мол, не наше дело.

Еретик нахмурился:

- Вы не подумали о том, что, если бы тело нашли в реке, возникли бы вопросы?

Динго устало оперлась о стену:

- Мне шел двенадцатый год. Из ребят в лодке только Олег был старше. Никто не задумывался о таких деталях.

- Ты сдержала уговор?

Динго вздохнула.

- Мы с матерью приехали в городок на пару дней, навестить ее подругу детства. Вернувшись с речки, я сказалась больной. Меня била дрожь, тошнило, крутило живот. Мама решила, что это кишечная инфекция, и в тот же день повезла меня домой. Благо, до бабушкиной деревни, где мы отдыхали, всего час на автобусе.

- И там ты выздоровела?

- Не знаю, - она задумалась. – Наверное, не совсем. Знаешь, в тот день, когда мы с мамой ждали автобуса на площади, мне показалось... Будто я видела в толпе того мальчика, понимаешь? – Динго исподлобья взглянула на Еретика. – Разве это нормально?

- А ты не думала, что он мог остаться в живых?

Она криво усмехнулась:

- Как? Отрастив жабры?

Еретик помолчал, будто размышлял о чем-то. Наконец его взгляд повернулся изнутри к ней:

- Выходит, ты не знаешь, чем закончилась эта история?

- Она закончилась. Точка. Я никогда больше не ездила в тот городок, хотя мама меня звала. Без меня она навещала подругу пару раз, привозила малину. Она никогда не упоминала утонувшего ребенка, но мне всегда казалось, что она... если не знает, то догадывается обо всем, чует каким-то материнским чутьем, как волчица чует, какой из ее щенят не жилец, и убивает его. С того лета я живу заемную жизнь, понимаешь? – Динго внимательно смотрела в глаза Еретику, глаза, из которых темнота украла зрачки. – Эта резиновая лодка – та точка невозвращения, после которой меня уже нет и никогда не будет. Знаешь, люди не замечают, когда среди них ходит чудовище. По большому счету, им все равно.