Любовь горца

Теперь мечта превратилась в необходимость. Лиам смотрел на раскинувшийся перед ним изумрудный ландшафт, окаймленный горами Кинросс, и думал о матери, о том, что отец растоптал ее душу и тело. Он вспоминал свой клан Маккензи из Уэстер-Росс, который трудился и покорялся безжалостному железному кулаку своего лэрда; вспоминал своих братьев, законных и незаконных. Никто из них не способен был противостоять издевательствам отца, поэтому Лиаму часто приходилось принимать на себя его удары.

Кто будет их защищать теперь, когда он уйдет на войну?

Лиам превратился в высокого мужчину, который не боялся смотреть в глаза отца. Его плечи стали широкими, а кожа на спине так задубела от многочисленных ударов плетки, что, казалось, сам Сатана обработал ее у себя в пекле. Кулаки Лиама стали достаточно тяжелыми, чтобы ответить на любой удар.

И Лиам решил пойти служить в армию ее величества. Огонь, пылавший в его крови и толкавший его на путь насилия, он решил направить на служение короне, которую благословили сам Бог и родина.

Это было единственным выходом из положения.

Но прежде следовало что-то предпринять, потому что день расплаты настал.

Лэрд Хеймиш Маккензи хотел превратить своего сына и наследника в такое же чудовище, как он сам. Но чудовища существуют в мифах и легендах, рожденных в древности предрассудками и больным воображением. Лиам решил, что не будет ни монстром, ни чудовищем. Он превратится в нечто иное. Он станет демоном.

Глава 1

Лондон, сентябрь 1878 года

Двадцать лет спустя

– Снимите одежду.

Не впервые в жизни леди Филомена Сент-Винсент, виконтесса Бенчли, слышала такие слова. Она была женой развратника и насильника. Но тут она потеряла дар речи и, ничего не понимая, уставилась на доктора Персиваля Розенблатта широко открытыми глазами. Неужели он действительно хочет, чтобы она разделась в его присутствии? Только женский персонал клиники наблюдал за проведением лечения в ледяных ванных в клинике Белль-Глен. Присутствие доктора-мужчины было делом неслыханным.

– Но, доктор, я же хорошо себя вела… – Она невольно отступила на шаг, охваченная страхом при виде ванны, в которой плескались куски льда, напоминавшие осколки битого стекла. – Я ничего такого не делала, чтобы заслужить подобное… лечение.

«Лечение» – это слово обладало в этом заведении самыми разными смыслами.

– Вы опять этим занимались! – произнесла сестра Грета Шопф, служившая Немезидой в клинике Белль-Глен, подошла к Филомене и схватила ее за запястье так, что жесткие пальцы вонзились в кожу, и задрала рукав до локтя. Полная немка, одетая в униформу с высоким воротом, белый фартук и шапочку, показала доктору руку пациентки. – Она опять этим занималась… но другим способом. Ночью нам пришлось привязать ее к кровати, чтобы она не предавалась своим аморальным занятиям.

– Но это же неправда, доктор! – выкрикнула Филомена, умоляюще глядя на врача. – Она ошибается, доктор Розенблатт. Этим занималась другая пациентка, Шарлотта Пендергаст, которая поцарапала мне руки ногтями. Клянусь, я никогда… Я воздерживаюсь, как могу, от аморальных занятий.

Раньше, во время их первых сессий, она все рассказывала доктору. Объясняла, что синяки и ссадины ей нанес муж-садист, лорд Гордон Сент-Винсент, виконт Бенчли, а вовсе не она сама. В первый период своего вынужденного пребывания в клинике она изо всех сил отрицала, что безумна, что подвержена приступам лунатизма и сексуальным отклонениям, потому что ничего такого на самом деле не было.

Вначале, по приезде в Белль-Глен, она старательно рассказывала о себе все, потому что была одинока и запугана.

Доктор Розенблатт напоминал Филомене ее отца, который занимался благотворительностью, сидя в своем строгом кабинете. У доктора было приятное круглое лицо, окруженное бакенбардами и вторым подбородком, румяные щеки и круглый живот. Он казался спокойным и умным профессионалом среднего возраста. Пора бы ей научиться не доверять себе в том, что касается других людей, особенно мужчин. Она всегда ошибалась.

Доктор Розенблатт открыл историю ее болезни и начал читать, хотя именно он написал все, что в ней содержалось.

– Вы начинаете возбуждаться, леди Бенчли, – заговорил он тихим голосом, каким обычно разговаривают с маленькими детьми и сумасшедшими.

– Нет! – воскликнула Филомена громче, чем сама хотела, так как сестра Шопф тащила ее в сторону ванны. – Нет!

Она заставила себя говорить приятно и сдержанно, как настоящая леди, но при этом изо всех сил упиралась.

– Доктор, я вовсе не возбуждаюсь, я предпочла бы обойтись без ледяной ванны. Пожалуйста! Неужели нет другого средства? Например, электроды, или наденьте на меня специальные варежки и уложите в постель.

Филомене вовсе не нравились альтернативные способы лечения. Она терпеть не могла электроды, ненавидела жесткие, шершавые маленькие варежки, которые надевали на руки так, что руками ничего нельзя было делать. Но она ничего так не боялась, как ледяных ванн.

– Ну, пожалуйста, – просила женщина, и слезы испуга наворачивались у нее на глаза.

– Вы просите так мило, леди Бенчли. – Глаза доктора скользили по ее рту и груди, которая выпирала под плотно облегающим грубым черным платьем. – Но, видите ли, я – ваш врач, и моя первая обязанность – лечить вашу болезнь. А теперь, пожалуйста, не сопротивляйтесь, снимите одежду сами или ее снимут с вас.

Сестра Шопф больно сжала запястье Филомены с неожиданной для женщины силой. Она тащила ее к ванне, другой рукой схватив за плечо.

– Вы снова будете со мной драться, леди Огненная вагина, или на этот раз будете вести себя разумно?

«Леди Огненная вагина» было прозвищем, которое дала Филомене одна из пациенток в самый первый день пребывания в Белль-Глен. Тогда в небольшой комнате пятнадцать женщин раздели догола, осмотрели, ощупали, проверили на вшивость, а затем облили ледяной водой. И тогда кто-то из них обратил внимание на необычный рыжий цвет волос Филомены и на темно-рыжий цвет ее волос между ног. Филомену часто грубо обзывали, и чаще всего члены семьи Сент-Винсент, особенно они издевались над ее необычным ростом, широкими бедрами и плечами. Но «леди Огненная вагина» было самым унизительным прозвищем из всех. Его часто использовали сестры и обслуживающий персонал клиники.

– Я не сделала ничего плохого! – Филомена умоляюще смотрела на доктора Розенблатта, но тот спокойно перелистывал ее историю болезни, не обращая на нее внимания. – Не надо помещать меня в ванну!

– У вас истерика, – ответил он тихо, – что еще раз убеждает меня в том, насколько вы безумны.

Сестры схватили Филомену с двух сторон и за руки потащили к ванне. Когда она была совсем близко, Филомена ударила ванну обеими ногами, стараясь ее перевернуть. Тяжелая ванна не поддавалась, но Филомена была рослой женщиной и достаточно сильной, чтобы освободиться от рук медсестер.

– Ну что тут у нас? – раздался веселый голос Леопольда Бернса. Бернс способен был осветить своим присутствием любую комнату, но для пациентов Белль-Глен его появление означало наступление тьмы. Помощник доктора был молодым человеком огромного роста, но казался старше своего возраста из-за уродливого носа картошкой и лысины в светлых волосах. – Опять безобразничаете, леди Бенчли?

У Филомены перехватило дыхание, легкие словно сдавило железным кулаком, когда она почувствовала, что вместо рук сестры Шопф ее обхватили руки Леопольда Бернса.

– Ну-ка снимайте одежду!

Теперь Филомена дралась по-настоящему. Всю жизнь она старалась быть правильной и послушной, была робкой, податливой и нежной, и всегда это давало только один результат. Но на этот раз она не хотела быть послушной участницей унизительной трагедии.

Она боролась и отталкивала руки сестер, которые пытались расстегнуть пуговицы на ее грубом платье, но они стащили его и сбросили на пол. Филомена кричала и умоляла, билась и брыкалась, когда сестры сняли с нее рубашку, – корсетов в клинике не разрешали носить, – и жадным глазам доктора Розенблатта и Бернса предстала ее обнаженная грудь. Они любовались ею, не скрываясь, и Филомена смутно удивилась, как это женщины-сестры могут принимать участие в подобном извращении.