Тайна зеленой таблички

Костин был мрачен и сосредоточен. Покосившись на вошедшего Лыкова, он кивком указал ему на стул, продолжая задавать вопросы медику:

– Почему вы уверены, что труп двигали?

– Это очевидно. Во-первых, удар был нанесен сзади – проникающая рана в области затылка с вдавленными углублениями в костях не оставляет в этом сомнений. В том положении, в котором был найден труп, такой удар не мог быть нанесен. Кроме того, и расположение трупных пятен свидетельствует, что сразу после наступления смерти тело перемещали.

– Удар был один или несколько?

– Один.

– В какое время, по вашему мнению, наступила смерть?

– Судя по степени мышечного окоченения, прошло не менее двенадцати часов.

– А не более?

– Пятнадцать-шестнадцать, если исходить из сгущения крови в ране. После вскрытия смогу сказать точнее.

– Хорошо. Когда будет готов отчет – немедленно ко мне.

– Есть, – по-военному ответил медэксперт и вышел.

– Теперь вы, Сергей Владимирович, – обернулся майор к Лыкову, – других сотрудников я уже опросил. Вы были в подсобке?

– Да, лейтенант попросил меня взглянуть, но, к сожалению, я ничего полезного сказать не могу. Последний раз я заглядывал туда, если мне память не изменяет, месяца два назад, просматривал архивные папки. По-моему, там все как было, та же пыль на стеллажах, никаких новых предметов я не заметил. Но, повторяю, здесь я плохой свидетель, никогда особенно не приглядывался, что где там лежит.

– Понятно. Когда вы в последний раз видели потерпевшую? По возможности, отвечайте с точностью до минут.

– Когда видел в последний раз… – несколько растерялся Сергей. – Позвольте… Так, вчера, возле приемной директора. Во сколько же это было? После собрания мы с Андреем какое-то время курили на улице. Потом зашли в приемную к Вере за новой книгой. Клара Миктатовна как раз выходила нам навстречу.

– Секретарь директора показала, что вы с Шубиным заходили в приемную без двадцати пять. Кого еще вы видели в это время?

– Сын Виктора Васильевича ждал отца, который, как я понимаю, в это время беседовал с вами.

Майор кивнул, глядя на свои записи в блокноте.

– Когда мы с Андреем входили в приемную, в коридор из отдела этнографии, который ближе всего к кабинету директора, вышли Белла и Лариса Викторовна. Я видел, как они прошли в бухгалтерию.

– Что вы делали дальше?

– Сидел у себя, пытаясь справиться с головной болью. Потом взял ключ в кабинете Мирры Георгиевны, которая была на своем рабочем месте, и пошел в зал древней истории, где, как вы помните, встретился с вами.

– Наша встреча состоялась полседмого, я посмотрел на часы. К этому времени уборщица могла быть уже убита. Значит, получается, вы больше часа провели у себя в кабинете в одиночестве, – задумчиво протянул Костин, пристально глядя на историка. – К вам за это время никто не заглядывал?

– Нет.

– Очень жаль. Что-нибудь еще хотите мне сообщить?

– Да вроде бы пока больше нечего.

– В таком случае я вас не задерживаю, – следователь спрятал блокнот в карман. Лыков вышел из кабинета, чувствуя некоторое напряжение.

«Выходит, я попал под подозрение, – подумал он, грустно усмехнувшись. – Сначала застукали с сигнализацией, а теперь нет алиби. Интересно, кто еще у него на заметке?»

Он прошел в зал заседаний, где застал полулежащую в кресле у открытого окна Беллу. Она пришла в себя, но была бледна как бумага. Впрочем, сидевшие у стола Лариса Викторовна и Андрей выглядели не лучше. Узнав от них подробности утреннего происшествия, Сергей зашел к завфондом и поговорил с Верой. Затем, усевшись за стол в своем кабинете и закурив, что было категорически запрещено, попытался систематизировать полученную информацию.

«Мирра Георгиевна сказала, что, когда она вошла в здание музея, часы в холле показывали ровно девять. Кстати, надо проверить, правильно ли они ходят, – он сделал пометку на полях ежедневника. – Пойдем дальше».

По словам заведующей фондом, она взяла ключ от своего кабинета, который единственный из комнат сотрудников, не считая бухгалтерии, находится на ближайшей к холлу стороне коридора, и пробыла у себя около двадцати минут. Затем она вышла и, заметив, что дверь расположенной рядом с ее кабинетом подсобки чуть приоткрыта, решила, что пришла Клара Миктатовна. Она воспользовалась случаем и заглянула, чтобы проверить, забрала ли уборщица свою садовую лестницу, которую та недавно купила и держала в подсобке, загромождая и без того тесную комнатушку, приспособленную для хранения архивных документов, гипсовых копий, списанного инвентаря и прочих не слишком нужных вещей, которыми были заставлены полки узких металлических стеллажей, стоящих вдоль стен. Лестницы не было, но дверь в чуланчик уборщицы, находившийся в глубине подсобного помещения, была приоткрыта. Мирра Георгиевна окликнула ее, затем, не получив ответа, попыталась войти. Однако дверь в чулан, открывающаяся внутрь, не поддавалась, как будто что-то, находящееся за ней, мешало ей открыться. Тогда она, со всей силы надавив на дверь, просунула голову в образовавшуюся щель и заглянула в чулан. К своему ужасу прямо за дверью она обнаружила скорченное тело уборщицы.

– Было с первого взгляда видно, что она мертва уже давно, – рассказывала Мирра Георгиевна Сергею, глотая валерьянку. – Цветастый платок, которым были покрыты ее волосы, потемнел от запекшейся крови.

«Значит так, – Лыков стал анализировать имеющиеся сведения. – Если часы верны и учитывая сказанное медэкспертом, убийство было совершено между пятью и девятью часами вечера, то есть теоретически Клара Миктатовна могла быть убита сразу после нашего разговора в дверях приемной».

Ему снова вспомнился смущенный вид уборщицы после собрания. Итак, следователь просит сообщить ему о любом необычном происшествии. После этого уборщица идет в приемную и спрашивает директора. О чем она хотела с ним говорить? Похоже, это имело прямое отношение к краже, возможно, она знала или видела что-то, что могло указать на вора. Но почему в таком случае она не подошла прямо к Костину?

«Ответ, – сказал себе Сергей, – может быть только один. Тетя Клара в день кражи видела что-то, показавшееся ей странным. Но она не поняла значения того, что видела, и никому об этом не сказала – иначе об этом факте стало бы известно уже в понедельник. Но все же это что-то тревожило ее. Она, видимо, постепенно начинала осознавать некую связь с кражей. И поскольку была простой скромной женщиной, как многие пожилые люди, постеснялась обратиться напрямую к сотруднику правоохранительных органов. Решив, что директор сможет определить, важно ли то, что ей известно, она идет к нему, чтобы поделиться своими сомнениями».

«Человек, имеющий отношение к краже, скажем пока так, – думал историк, – услышал разговор в приемной и решил, что уборщица знает правду и собирается его разоблачить. Он в панике, но директор занят, что дает ему шанс. Он проскальзывает за уборщицей в подсобку, подкрадывается сзади и наносит удар каким-то тяжелым предметом. Правда, если принять версию, что убийство совершено сразу после разговора в приемной, следователь еще был здесь. Даже если преступник был в состоянии аффекта, как сейчас модно говорить, и от страха разоблачения плохо соображал, все равно осмелился ли бы он убить, можно сказать, под самым носом у полиции? Впрочем, следователь быстро уехал, и никто не знал, что он вдруг вернется – полседьмого, как он сам сказал. Значит, возможно, преступник подождал, пока уедет Костин и уйдут сотрудники. Но даже если это так, все равно убийство не могло быть совершено позже половины восьмого, когда, как сообщил вызванный для дачи показаний охранник Игорь Баков, дежуривший вчера, Мирра Георгиевна последней ушла из музея. Тот факт, что уборщица не покинула здания, ускользнул от внимания охранника. Эту оплошность следователь особо отметил, сказав, что если бы убийство обнаружили вчера, преступник мог быть уже пойман – поиски по горячим следам всегда результативнее».