Страница 4 из 6
Коммерсант потянулся за газетой, но рука его отяжелела и рухнула вниз. «Лень»: – подумал Вова и попытался занять свой мозг чем-то светлым. В памяти тут же всплыл образ жены. Владимир по животному любил каждый сантиметр ее тела, такого маленького, почти игрушечного. Вот она танцует перед ним, по-барски развалившимся в постели. Ее халат соскальзывает с плеч, обнажая хрупкие руки, точеные ключицы. Если бы она не была такой дурой, что обнаруживалось, стоило ей открыть свой маленький красный ротик… Владимир пытается воссоздать запах ее тела, но слышит лишь приторный вкус из недавнего сна. Какая дура! Коммерсант вспоминает свой коронный удар, от которого на ринге падали очень сильные парни, и жену, бегущую в ночной рубашке по улице. Утром он нашел ее по кровавому следу. У соседки. Домой она, правда, больше не вернулась. На часах одиннадцать. Навозница скачет по стеклу, с каждым разом ударяя его все сильнее. Во рту героя все такая же сладкая мерзость на язык нагадили сотни мух.
«Я в этом месяце вышел на триста процентов прибыли»: – думает Владимир. Он тут же представляет себя значимым человеком. На произведенных его фирмой диванах сидит весь город, мэр приезжает занимать денег и Владимир лениво жмет ему руку, не вставая со своего ложа.
Одиннадцать. Муха бьется о стекло. Приторный запах щекочет нос и делает слюну вязкой.
Вова берет со стола пульт и включает телевизор. На экране миловидная девушка зачитывает последние городские новости. «У нее, наверное, красивая грудь, – думает коммерсант, автоматически прикасаясь к ширинке. Он долгое время пытается раздеть диктора в своем воображении.
«… сегодня, – тем временем читает девушка, – в одиннадцать часов в своей квартире был убит»…
Вова вскакивает с дивана. В телевизоре показывают его изуродованное тело. Сладкий вкус переполняет его рот, он задыхается, понимая, что это запах свежего человеческого мяса, это запах его мозгов, забрызгавших обои в прихожей, это запах смеющейся ему в лицо старухи с косой… Дзинь! Оконное стекло разбивается вдребезги и зеленая жужжащая мерзость, увертываясь от тысячи сияющих осколков, улетает в небо…
Всё…
Все, что происходило, только укрепляло его пессимизм. Говорят, пессимизм – самая мудрая позиция. Возможно. Но эта позиция не самая легкая.
Все происходило так, как он и предполагал – все происходило плохо.
Ах, если пессимизм можно было бы продавать. Он переплюнул бы нефть и газ. Запас пессимизма бесконечен.
***
Они постучали в дверь за восемь часов до Нового года. Они были за дверью повсюду – их было двое. Одна работала на половом фронте, другая контролировала чистоту этого фронта. Та, которая уборщица, начала первой:
– Вы в очередной раз затопили кабинет директора нашего института.
– Очень жаль, приношу свои извинения, – сказал он, собираясь закрыть дверь, ибо вопрос казался исчерпанным.
– Нет, позвольте, что значит «жаль»? – Вмешалась вторая женщина, – Пойдемте, посмотрите, что вы натворили!
Он предпочитал не спорить с людьми – это занимало слишком много времени.
Напялив башмаки, вышел из квартиры и был доставлен на первый этаж.
На первом этаже сидел директор института:
– Вы в очередной раз затопили мой кабинет, – сказал директор института, указывая на мокрое пятно.
– Очень жаль, – повторил виновник потопа, разглядывая живописный угол комнаты. – Эти милые женщины мне уже об этом сказали. Приношу свои искренние извинения.
– Надеюсь, вы понимаете, что я могу доставить вам много неприятностей.
– Я очень не люблю угроз, – ответил виновник нарочито спокойно.
– Мы можем подать заявление в суд, – директор института оскалился.
– Сударь, это ваше конституционное право…
– Гм… А где, если не секрет вы работаете? – поспешил поинтересоваться директор, очевидно привыкший разговаривать с теми, кто о Конституции понятия не имел.
– Я жизнеописатель, – ответил жизнеописатель.
– Очевидно, утопист, – съязвил директор института, поглядывая на затопленный угол кабинета.
– Возможно. Готовьте в таком случае ковчег – ответил вяло виновник потопа. Он не любил спорить. Это требовало сил.
– Жизнеописатель, – продолжал смаковать смешное слово директор, усматривая в нем что-то недостойное.
– Да. Жизнеописатель, – совсем сник жизнеописатель, – Как я устал от председателей колхоза, вышедших из вахтеров. От острых умов и дурных манер. От этих кабинетов, которые были общественными туалетами. От самомнения надутых рыл.
Во взгляде директора института появилось изумление.
– Это вы про кого? – спросил он.
– Это я про жизнь, – ответил жизнеописатель, – Пойду я? Ага? Семь с половиной часов до Нового года.
Виновник потопа резко поменял грудь со спиной и зашагал прочь. Черт возьми! «Вы затопили наш институт». Тьфу! Теперь кушайте меня заживо, пейте кровь, гады! Может принести им ведро побелки? Так, чтобы хватило на следующий раз.
Пока жизнеописатель поднимался на второй этаж, степень раздражения его росла. В памяти всплывали козлости последних дней:
– Можно я возьму чайник до утра?
– Нет, мы наш чайник никому не даем.
– Это что, принцип?
– Конечно!
– А я думал, что принцип, это когда не убивают ближних.
Трогательная история сменялась другой, не менее раздражающей. Жизнеописатель поднялся на второй этаж совершенно красным. Ему хотелось кого-нибудь напинать по лицу, что-то сломать или стереть в порошок.
На втором этаже взгляд жизнеописателя уперся в батарею, в излучинах которой наш герой хранил свою пепельницу – пустую кофейную банку. С банкой случилась страшное – банки не было.
– А! – заорал жизнеописатель, – третья пепельница за неделю! Это вы все виноваты!
Он показал кулак в сторону первого этажа, где располагался институт.
Еще несколько шагов в сторону своей двери добавили новую боль. У порога стоял мусорный пакет, аккуратно и своевременно выставленный женой для удаления.
Жизнаописатель схватил мешок:
– Что, гад? Хочешь, чтобы тебя вынесли, да? – он стал бить мусорный пакет по лицу, – Морда у тебя не треснет? А, ты, типа, надежный? Я еще и не таких ломал.
Пакет лопнул. Картофельные очистки и прочая ерунда упала кучей к ногам.
– Жена, дай новый пакет, быстро! – выкрикнул жизнеописатель, открыв дверь своей квартиры. – Да, веник и совок еще.
Около десяти минут ушло на сбор объедков и витиеватые выражения, необходимые в таком деле.
Проходит еще несколько минут. Пытаясь не переломать ноги на обледеневшей тропке, жизнеописатель все-таки бьет лед своим мягким местом. Сидя на дорожке и потирая ушиб, виновник потопа продолжает некнижно выражаться.
Мусорные баки затарились перед новым годом не хуже обитателей жилищ. Пакет жизнеописателя, несколько раз падая поверх кучи, упорно скатывается вниз.
– Да, черт с тобой, валяйся где хочешь! – кипит виновник потопа, уходя прочь.
Семь часов до Нового года.
«Уважаемые жильцы! В связи с общей задолженностью по квартплате, администрация уведомляет…»
Почему эта бумажка, приклеенная к двери подъезда, попалась нашему герою на глаза именно сегодня – не известно. Известно, что больше она никому на глаза не попадалась, ибо была жизнеописателем цинично уничтожена. Содрана, порвана и затоптана.
***
Придя домой жизне-описатель ждал очередных неприятностей, но был разочарован. Навстречу ему выбежал сын:
– Папа пришел, – радостно заявил ребенок с интонацией, которая присуща детям трех лет.
– Сынок, – смог выдавить из себя умиленно виновник потопа.
Ребенок забрался на руки жизнеописателя и обнял папу. Затем отстранился, нащупал православный крестик под бородой отца:
– Папа, а у тебя «цеЛковь» на шее?
– Церковь? – переспросил отец, едва сдерживая слезы.
***
Новый год был спасен…
«Глаза через нос»
Утро было из тех, которые хотелось побыстрее забыть. Грязная слякоть от выпавшего вчера снега, запах гниющих листьев и болота. Как всегда спешим на развод, увязая сапогами в дорожной жиже, курим, сбивая дыхание. От технической базы сорвались на бег, подгоняя молодых словами и тумаками. Последний поворот перед плацем, остановились и построились. Дальше бежать нужно строем и в ногу. Со стороны это выглядит красиво…