Страница 4 из 14
Эля Яблокова
Запах яблок плыл над поселком, окутывая печные трубы, телевизионные антенны, листву и даже бескрайние просторы неба. Лето в этом году оказалось щедрым на урожай. Ветви клонились под тяжестью яблок, двор был засыпан хрустким, сочным, бело-желто-красным ковром. Не выключалась соковарка, и Эля как зачарованная сидела и наблюдала за бегущей розовой, густой, словно масляной струйкой из резиновой трубочки, натянутой на носик широкой алюминиевой кастрюли.
Мама по обыкновению была на работе, председатель сельсовета, «не хухры-мухры», поэтому сок гнала и джемы варила бабушка, маленькая, сухонькая, в кипельно-белом платочке, повязанном вокруг седой головы.
С хозяйством – доением коровы, приготовлением обеда в широкой русской печи, мытьем полов, стиркой и полосканием белья на реке бабушка справлялась как нельзя лучше, а вот с Элей сладить не могла. Бедовая росла девка, вот те крест, бедовая.
Пожалуй, наблюдение за падающими в недра бутылки яблочными каплями было единственным, что могло заставить подвижную Элю усидеть на месте. Бабушка называла ее не иначе, как «супарень». Эля даже общаться предпочитала с мальчишками, лазая по крышам сараев, через заборы в погоне за яблоками из чужого сада (как будто своих ей было мало), скача весной по тронувшимся на реке льдинам. Синяки на коленках не заживали практически круглый год, а ожоги от крапивы и порезы от травы все лето.
Эля пыталась на домашней кухне создать бертолетовую соль, взрывала пистоны, кормила паука, который сплел паутину в туалете, и не давала никому от этой паутины и ее жителя избавиться. Она была не толстой, но по-детски пухлой, с круглыми щечками, крепенькими ножками, ловкими ручками, немного нескладной, как все подростки, с зарождающимися на лбу прыщиками.
Впрочем, собственная внешность не интересовала ее ни капельки. Эля никогда не задумывалась о том, красивая она девочка или нет, и очень бы удивилась, если бы ей кто-то сказал, что можно так ставить вопрос. Девичьи заботы о завитости челки, пышности завязанного хвоста или марке джинсов казались ей никчемными. Думать о подобном было глупо, когда на свете существовало столько по-настоящему увлекательных вещей.
– Бедовая девка. Хлебнешь ты с ней, – приговаривала бабушка. Мама только вздыхала. После рабочего дня она обычно не могла разговаривать, не было ни сил, ни голоса. В центральном поселке крупного совхоза работа у мамы находилась всегда. Он у них считался одним из лучших в районе. Держать в узде крепко пьющих мужиков, блюсти паритет с председателем совхоза, искать общий язык с областными властями и райкомом партии было непросто. А еще и дочь растить без мужа. Девочка-то хорошая, умненькая, плохого не сотворит. А что не женственная, так, может, и не хуже. Внимания мужского сызмальства не привлекает. Да и мальчишечья ватага, в которой она на равных правах, тоже защитит, в обиду не даст.
Эля мамины сложности понимала прекрасно и подводить ее не собиралась. Дочка председателя сельсовета всегда на особом счету. С нее и спрос строже, чем с остальных. Как мама сможет кого-то раскритиковать, если ей в ответ на непослушную дочку показывать будут. Поэтому Эля и училась хорошо, лучше всех в классе, и старалась особо не бедокурить, чтобы маме не пришлось за нее краснеть.
Сейчас она стояла по щиколотку в глине посредине окраинной поселковой улицы и сосредоточенно думала, что ей делать дальше – бежать домой босиком, чтобы отмыть ноги от липкой грязи, или рискнуть испачкаться еще больше, но все-таки достать засосанные коварной лужей сандалии. Сандалии было жалко, мама всего-то в начале лета привезла их из областного центра, да и бабушка будет ругаться, что она опять что-то потеряла. Но чмокающая под ногами глина казалась похожей на большую злую лягушку, грозящую сожрать ее целиком, и становиться на карачки, шарить под мутной жижей руками, пытаясь найти сандалии, было противно.
– Ты чего, застряла? – рядом с задумчивой Элей остановился велосипед, управляемый первым поселковым красавцем, которого звали отчего-то женским именем Тося.
Этим летом он закончил школу, поступил в Московский медицинский институт и на днях уже должен был отправиться на учебу, чему Эля втайне завидовала. Больше всего на свете она мечтала уехать из родного, пропахшего яблочным духом поселка в Москву, кажущуюся ей сказочным, волшебным местом, где сбываются любые мечты.
В прошлом году мама возила ее в столицу на осенние каникулы, и Эля потом долго не могла отойти от поездки, вспоминая широкие проспекты, высокие дома, нарядные театры, торжественные музеи и толпы вечно спешащих куда-то людей с невыспавшимися лицами. И вот теперь Тося будет там жить.
– Застряла, – призналась она, краснея. Тося нравился всем поселковым девчонкам без исключения, и если бы Эля была чуть менее гордой, то, пожалуй, призналась бы себе, что немного в него влюблена, так же, как остальные. – Сандалии в глину засосало. Вот стою, думаю, как достать.
– Доставать надо, а не думать. А то мамка заругает. – Он необидно засмеялся, спрыгнул с велосипеда, уложил его на дорогу аккуратно, как живое существо, смело шагнул в середину лужи, нагнулся, сунул руки куда-то Эле под пятки и ловко выдернул наружу сначала одну, а затем и другую сандалию.
– На, держи, вымой их вон там, на колонке. И ноги тоже, и натяни мокрое на мокрое, пусть прямо на ногах высохнут, тогда кожа не стянется.
– И откуда ты все знаешь? – девочка смотрела на него как зачарованная.
– Нехитра наука. Ладно, давай помогу.
Он снова забрал у Эли ее заляпанную обувку, дошагал до колонки, вымыл сандалии, протер их сорванным лопухом, жестом пригласил Элю подставить ноги под бьющую из колонки струю, и она послушно начала смывать грязь, невольно наблюдая, как убегают и впитываются в землю ручейки грязной воды, постепенно меняющие цвет с рыжего, почти коричневого на бесцветный. Она взяла свои сандалии, натянула их на ноги и благодарно посмотрела на Тосю.
– Спасибо. Выручил.
– Садись, домой отвезу. А то снова запачкаешься. Дождь сильный был, вся земля раскисла.
Эля представила, что начнут молоть чужие языки, если председательскую дочку Элю Яблокову провезет через весь поселок на велосипедной раме красавец Тося, и замотала головой:
– Не надо. Я сама, у меня тут еще дела.
– А, ну ладно, тогда давай. – Он поднял свой велосипед, вскочил на него и был таков. И много лет спустя Элеоноре Яблоковой снилось по ночам, как уезжает от нее по длинной-длинной, скользкой от мокрой глины улице чубастый красавец-студент с редким именем Тося.
Почему-то она никогда не спрашивала у мамы, как его звали на самом деле, по паспорту. Эле было трудно представить его Антоном или Анатолием. Поэтому в ее памяти он остался под тем несуразным именем, которым его звал весь поселок. Тося.
Да и вообще из всего детства больше всего запомнилось именно то лето. Жаркое, но с проливными дождями, щедро поящими потрескавшуюся на солнцепеке землю. Яблоневый аромат, стойко ассоциирующийся со счастьем и безмятежностью. До начала учебного года Эля лениво провалялась в гамаке, натянутом между двумя старыми яблонями.
«Яблокова лежит под яблонями и ест яблоки», – думалось ей, и она улыбалась своим глупым мыслям, пугая бабушку.
Беда ж с девкой. Лежит, не встает, все думает о чем-то и улыбается. Сглазили, что ли? Мама смеялась, не разделяя бабушкиных страхов.
– Она просто растет, мамуля, – говорила она. – Возраст такой, что детство кончается, вот и думает о разном. Она ведь у нас уже почти девушка.
– Свят-свят, скажешь тоже, – бабушка мелко перекрестилась, отвернувшись. Партийная дочь не любила, когда при ней крестились. – Ребенок она еще, а ты говоришь, девушка. Кабы не спортил кто девку. Или вдруг уже… – Бабушкин голос сорвался на фальцет.
– Не говори глупости, – мама начала сердиться. – Она хорошая девочка. Оставь ее в покое. Израстет. Все хорошо будет.
Эля слушала все эти разговоры, но ей было скучно объяснять, что все у нее в порядке. Мама права. Кто ее может «спортить»? И как это? Сглазить, что ли? Так она сглаза не боится, плюнет три раза через левое плечо, перекрутится вокруг себя на правой пятке, и все, чужие черные мысли и отлетят от нее, не причинив вреда. И что значит – израстет? Вытянется? А то она среди мальчишек в классе самая маленькая. Среди девчонок нет, но с ними и равняться-то неинтересно. А бабушке вообще не угодить. Бегаешь с мальчишками с утра до вечера, она ругается. Во дворе сидишь сиднем, опять не по ней. Как их понять, этих взрослых.