Страница 9 из 20
Иван спешился, снял шапку и учтиво поклонился.
– Здравствуйте, почтенные старицы! Дозвольте странникам в вашем монастыре переночевать.
– И вы здравствуйте, добры молодцы, – скрипучим голосом ответила женщина с посохом. Смерила царевича и поэта оценивающим взглядом. – Гостеприимство – дело святое. Отчего не пустить? Только монастырь у нас девичий. Побожитесь, что вы не разбойники, не злоумышленники, не озорники и не учините у нас никакого безобразия.
Поэт выразительно взмахнул руками.
– Ты что! Мы люди странные и смиренные, зла никакого не учиним. Глянь на меня! Разве не видно, что я и мухи не обижу? В переулках каждая собака знает мою легкую походку.
Старица встала и рассмеялась.
– По тебе не скажешь, бритоголовый. Вот юноша – чистый голубь. Ну а я – мать Демагогия, игуменья сей святой обители. Это мои помощницы – казначейша мать Деморализация и келарша мать Деменция. А вас как зовут?
Глава 8
Иван и Демьян сидели в кельях матери Демагогии. Даже не в кельях, а в палатах. Да что там в палатах, во дворце! Деревянный терем царя Додона не мог сравниться с каменными хоромами настоятельницы Марусьева монастыря. Беленые стены, вощеные полы, изразцовые печи, цветные слюдяные окошки, на окошках герань – лепота! Пахло мылом и сушеной полынью. И повсюду такая несносная чистота, какая возможна только в доме старой девы.
Ярко горели сальные свечи в серебряных шандалах. Мать Деменция, шурша платьем, таскала из келарни яства. На столе стояли уже грибки, пирожки, блины, лепешки со всякими припеками. И невесть чего не было. Явились на сахарной скатерти бутылки с настойками и наливками, серебряные стопочки и фарфоровые тарелки.
Демагогия и Деморализация умильно глядели на гостей. Они приняли царевича и поэта за богатых богомольцев, разъезжающих по святым местам, и теперь хотели похвастаться чудесами своей обители.
– Вы, странники Божьи, поди, весь свет объездили, все дива повидали, – ворковала мать-казначейша. – А такого дива дивного, чуда чудного, как у нас, нигде не видывали.
Демьян потер руки и подвинулся к столу.
– А что за чудо у вас, матушки?
Демагогия и Деморализация ахнули. Деменция от удивления чуть не выронила блюдечко с вареньем.
– Неужто, голубчики, вы не слыхали о юродивой старице Хавронье?
Царевич и поэт недоуменно переглянулись.
Игуменья покачала головой.
– Ах, отцы мои, вы объехали весь свет, а проехали мимо главного чуда Божьего – блаженной Хавроньи! Сия чудотворная старица, любимая ученица преподобного батюшки Морония из Малаховой пустыни, наделена даром пророчества и ясновидения, заговаривает зубы и почечуй, нашептывает на водичку и на маслице.
– Исцеляет от бесплодия! – добавила казначейша.
– Снимает венец безбрачия! – вставила келарша.
Демьян свернул три блина вместе и, обмакнувши их в растопленное масло, отправил в рот.
– Мне почечуй, бесплодие и безбрачие ни к чему. Если я заболею, к врачам обращаться не стану. А ты, Иван? – промычал он набитым ртом.
– Вы, матушки, лучше о вере расскажите, какая вера самая истинная, самая правильная, – заговорил о своем юноша.
– Мы женщины темные, – вздохнула настоятельница. – Мы о вере ничего не знаем, а как нам старшие говорят, так и веруем. Наше дело монашеское, постническое – грибки солить, капустку квасить, яблочки мочить. А о вере нас не спрашивай. Завтра утром сходи, голубь, к блаженной Хавронье. Она тебе все растолкует. Она все знает, все ведает. А пока лучше вишневой наливочки выпей.
От выпивки Иван решительно отказался, чем немало огорчил Демагогию. Поэт же пил за двоих. И монахини под руки вывели его из-за стола.
Когда путников разводили по кельям, игуменья подмигнула царевичу и неожиданно игриво сказала:
– Желаю покойной ночи. Да не нужно ли еще чего? Может, прислать к тебе, голубь, сестрицу Фленушку? Не девка, огонь! И недорого возьму.
– Зачем она мне? – покраснел юноша.
– Как «зачем»? Пятки почешет, постель погреет.
Иван поспешил запереться в келье и лечь в кровать. Ворочаясь на пышных перинах под ситцевым одеялом, он думал: «И это верующие люди? Что за вера у них? Да в нашем безверном царстве нет таких бесстыжих баб, как в этом правоверном монастыре. Разве это святая обитель? Это просто гиблое место. Скорее бы утро! Скорее бы увидеть блаженную Хавронью!»
Встали рано, по монастырскому колоколу. После завтрака Демагогия повела гостей к чудотворной старице. Царевич старался не глядеть на настоятельницу, а та была невозмутима, строга и важна.
Хавронья жила в отдельном домике, маленьком и уютном. Возле него на лавках, на земле сидели многочисленные богомольцы, все больше немолодые крестьянки. Они терпеливо дожидались приема старицы, чтобы поведать ей свои беды и печали, а заодно и опустить в кружку для пожертвований жалкие истертые медяки.
Игуменья провела гостей прямо в избушку. Там на неубранной кровати сидела тщедушная старушонка, растрепанная и простоволосая. В углу смиренно стояли две послушницы-хожалки, собиравшие деньги с посетителей.
– Вот, матушка, это наши гости, странники Божьи. Прореки им что-нибудь! – низко поклонилась Демагогия.
Старица замахала руками и засмеялась беззубым ртом:
– Рада, батюшка родной! Рада, гость дорогой!
– Это добрый знак, – прошипела настоятельница. – Подходите по одному, ничего не говорите. Матушка сама все скажет.
Первым подошел Иван. Хавронья замахала руками:
– Бог, Бог с нами, Сам Бог над богами!
Хожалки сделали юноше знак отойти.
Подошел Демьян. Хавронья засмеялась:
– Уж ты, сын ли мой, сынок, ты мой ясный соколок!
Поэт отошел. Игуменья стала толкать гостей к выходу, мол, теперь выходите скорее. Вослед старушонка закричала:
– Эка милость благодать – стала духом овладать!
На улице Демагогия заплакала от избытка чувств. Утирая слезы концами черного платка, она шептала:
– Благодать-то какая! Благодать!
Царевич и поэт ничего не поняли в прорицаниях Хавроньи и растерянно молчали.
– Видите, отцы мои, как утешила вас блаженная старица? Всю волю Божью объявила, ничего не утаила, – всхлипывала настоятельница.
– Да что она объявила? Непонятно же ничего! – пожал плечами Иван.
– Это, голубь, тебе по малолетству и маловерию ничего не понятно. Матушка прорекла, что ты женишься, будет у тебя много детей и будешь ты над ними, как Бог над богами.
– А про веру она сказала что-нибудь?
– Нет, голубь, про веру ничего не сказала. Знать, не было на то воли Божьей.
– У кого же мне про веру узнать?
– Ты, голубь, езжай в Старгород к нашему епископу Аналогию. До чего духовитый владыченька! Он еще не стар, но не по годам мудр. Любимый ученик святейшего Никеля. Он-то все о вере и расскажет.
– А что Хавронья наговорила мне? Что сбудется в жизни со мною? – полюбопытствовал Демьян.
– Ты, добрый человек, скоро увидишь свою любезную матушку. И она обнимет тебя, блудного сынка – ясного соколка.
Поэт хотел сказать что-то грубое, однако сдержался. Но на ухо царевичу зашептал:
– Скорее уезжаем отсюда. Нам тут делать нечего.
Юноша и сам не хотел задерживаться в святой обители. И путники пошли седлать коней.
Демагогия, удивленная неожиданным отъездом странников Божьих, проводила их до ворот и предупредила, чтобы дальше ехали осторожно – на столбовой дороге шалит злой разбойник Кудеяр.
Когда отъехали от монастыря, Демьян заругался.
– Вруньи! Обманщицы! Лгуньи! Какая матушка меня обнимет? Моя матушка умерла, когда я был еще малым дитятей. Бедная матушка! Случайная жертва судьбы, ты глухо, незримо страдала. Черницы-ворухи! Их Хавронья – выжившая из ума старуха. Она несет околесицу, а монашки дурят людей и наживаются на их простоте. И тебе, Иван, она все наврала.
– Ну, может, и не наврала, но ничего замечательного я не услыхал. И без Хавроньи знаю, что женюсь и будут у меня дети. Никакого пророчества и ясновидения в этом нет.