Волчье время

— Я что, просил твоих советов? — вызверился Олрис. — Ты — просто вонючий старый айзелвит с хромой ногой. Я бы прямо сейчас пошел к гвардейцам — но ты слишком жалок даже для того, чтобы на тебя доносить!

Ролан внезапно улыбнулся.

— Может быть… А может быть, ты слишком честен для того, чтобы быть доносчиком. Одно из двух.

Если долгое знакомство с Ингритт научило Олриса чему-нибудь полезному, так это правилу: если не знаешь, что сказать, не следует судорожно придумывать какой-нибудь ответ и выставляться на посмешище, — гораздо лучше состроить брезгливую гримасу, развернуться и уйти. Вот и сейчас он смерил айзелвита презрительным взглядом, развернулся и направился к конюшне, приказав себе не оборачиваться.

Алвинну нравилось слышать человеческую речь. После мертвой тишины в проклятом подземелье она представлялась почти чудом. Эвеллир явно заметил это, потому что говорил практически все время — вспоминал разные мелочи об императорском дворце, рассказывал что-нибудь о войне или же принимался сравнивать архитектурный стиль Адели и Кир-Кайдэ. Алвинн почти не вслушивался в смысл его слов, поскольку для него был важен прежде всего звук живого голоса.

Время от времени ему казалось, что сам Меченый тоже отлично это понимал.

Еще больше Безликому нравилось смотреть на то, как энониец ворошит угли в камине или полирует новый меч оселком, сидя у стола. Это было так похоже на взаправдашнюю жизнь, что временами Алвинн почти забывал о темном подземелье и случавшихся время от времени визитах Олварга или кого-нибудь из его гвардии. Вне всякого сомнения, эти визиты снились бы ему в кошмарах, если бы Безликие способны были видеть сны. Иногда Алвинну делалось страшно — что, если в какой-то момент морок рассеется, и выяснится, что он по-прежнему сидит на цепи в своей подземной камере, а с потолка размеренно и гулко капает вода?.. В момент одного из таких приступов ужаса он судорожно вцепился в руку энонийца, оказавшегося достаточно близко от его постели. «Все в порядке, это я» — успокоительно заметил Меченый. Он, вероятно, посчитал, что Алвинн задремал и принял его за кого-то из своих тюремщиков. Алвинн, естественно, не стал объяснять южанину, в чем дело.

Единственным, что не нравилось Алвинну, была его беспомощность, из-за которой энонийцу приходилось помогать ему в самых простейших бытовых делах. Вот и сейчас Меченый вышел в коридор, забрал у слуги поднос с обедом и сам занес его в комнату, тщательно притворив за собой дверь. Валларикс выделил племяннику и спасенному им Безликому целую анфиладу комнат в пустующем крыле дворца, чтобы никто не знал, какого рода гостя принимает Меченый.

— Скажи… тебе и в самом деле не противно ко мне прикасаться? — напряженно спросил Алвинн, когда энониец подошел к его постели и молча поставил поднос на одеяло.

Энониец покосился на повязки, которые сам же поменял пару часов назад, и как-то странно усмехнулся.

— Если честно, я привык и не к такому. Надо будет при случае сказать спасибо Рам Ашаду.

Он считал, что человек не может быть хорошим лекарем, если тратит большую часть времени на посторонние дела, и мне пришлось немало постараться, чтобы убедить его обучить меня основам лекарского дела. Первый месяц я вообще ничем не занимался, кроме стирки и скатывания грязных бинтов, ухода за лежачими больными и тому подобных дел. Не самые приятные воспоминания, но можешь мне поверить — от брезгливости подобный опыт исцеляет сразу.

Алвинн удивленно смотрел на южанина. Может ли быть, что Крикс до такой степени не сознает, с кем он имеет дело? Или энониец просто притворяется, что не осознает?..

— На самом деле, я имел в виду совсем другое, — резко сказал Алвинн.

Меченый бросил на него короткий взгляд и покривился.

— Начинается… опять ты за свое.

Алвинн смешался. Это самое «опять» напоминало о беседе, состоявшейся два дня назад, когда «дан-Энрикс» дотащил его до этой комнаты и занялся осмотром. Трудно сказать, много ли энониец смыслил в медицине, но с перевязкой ожогов и ран он управлялся, как завзятый лекарь, а в самом начале почти силой напоил Безликого какой-то дрянью, от которой по телу растеклось пугающе приятное тепло.

На тот момент Безликому казалось, что он даже Олварга не ненавидел так, как Меченого. Олварг всего-навсего не давал ему умереть, тогда как Рикс хотел, чтобы он жил. Желания самого Алвинна ни первый, ни второй в расчет не принимали.

— Что за отраву ты мне дал? — процедил он, прекратив отплевываться.

— Просто твисс, — ответил энониец. — Хотя, возможно, лучше было бы достать обычного люцера. Подождем. Действие наступит примерно через четверть часа, и тогда я смогу вправить тебе вывих. Не могу понять, вроде это была не дыба, но сустав…

— Ты вообще, по-моему, не отличаешься особенной понятливостью! — яростно оскалился Безликий. — Я уже сто раз сказал, что не нуждаюсь в твоей помощи. Убей меня, проклятый полудурок, или ты об этом очень пожалеешь. Я тебя прикончу, как только сумею встать.

Меченый выразительно пожал плечами.

— Ты сначала встань.

Алвинн собрал остатки сил и попытался отпихнуть его руку, промокающую рану над ключицей, но Крикс этого даже не заметил.

— Будь ты проклят, — процедил Безликий. — Чтобы тебя заживо сожгли, а прах развеяли по ветру… Нет, чтобы тебе и всем твоим близким помереть от «черной рвоты». Чтоб тебе лицо собаки обглодали вместе с этим омерзительным клеймом. Чтобы тебя…

Крикс хмыкнул.

— Может, хватит для одного раза?..

Алвинн пропустил эти слова мимо ушей и продолжал в том же духе, делая перерывы только для того, чтобы набрать в легкие новую порцию воздуха. Язык у него работал как бы сам собой. Алвинн подозревал, что приступ неожиданного красноречия был как-то связан с действием люцера — даром, что ли, эту дрянь использовали при допросах с ворлоком?.. Когда все ужасы, которые он мог измыслить для дан-Энрикса, закончились, он перешел на обычную брань, следя только за тем, чтобы не слишком явно повторяться. Крикс сперва посмеивался, но потом поток непрерывных оскорблений начал его раздражать. Он ничего не говорил, но Алвинн, как и все Безликие, прекрасно чувствовал любые негативные эмоции. Он уже предвкушал, как энониец будет злиться все сильнее, и в конце концов взорвется, но вместо этого тот внезапно успокоился.

— Будь другом, помолчи минуту, а?.. — сказал он вполне мирно. — Эту рану нужно зашивать, а ты мешаешь мне сосредоточиться.

…Алвинн задумался, помнит ли Меченый хотя бы часть того, что он наговорил в ту ночь.

Судя по его виду — вряд ли. Меченый забрал с подноса несколько тарелок и поставил их на стол, за которым обедал сам. Что приготовили для Меченого, Алвинн не рассмотрел, но перед ним самим осталась жидкая овсянка, чашка с мясным бульоном и несколько белых сухарей. На кухне, вероятно, думают, что у таинственного гостя императора больной желудок.

Меченый как будто бы почувствовал, о чем он думает.

— Еще несколько дней — и сможешь попросить, чего захочешь, — сказал он.

Алвинн подавил тяжелый вздох. Он издевается? Или на самом деле думает, что слуги Олварга способны получать удовольствие от еды, или мягкой постели, или от других вещей, которые бывают так приятны или неприятны людям?

Может быть, если бы он хотя бы на минуту понял, что такое — постоянно ощущать внутри чувство незаполнимой пустоты, Рикс бы позволил ему умереть?.. Но размышлять об этом было так же бесполезно, как и вдаваться в какие-нибудь разъяснения. В первую ночь «дан-Энрикс» спросил его, почему Алвинн не убил себя сам, если уж ему так не хотелось жить. Услышав это, Алвинн осознал, что между ними лежит пропасть, которую ему никогда не преодолеть. Любые объяснения были бессильны. Крикс не в состоянии понять, что жизнь Безликого принадлежит Истоку — для такого ему самому пришлось бы побывать на месте Алвинна.

Так что не оставалось никакой надежды убедить «дан-Энрикса», что ему нужно умереть.

Дойдя до этой мысли, Алвинн неожиданно поймал себя на том, что она почему-то не вызывает у него обычного чувства бессильной ярости.