Волчье время

Всегда спокойный Князь говорил так, как будто бы хлестал его наотмашь по щекам. И кончил тем, что, хотя Наин называет себя императором, для Князя он — только наместник Альдов, подлинных властителей Адели. И что этим миром правят силы, по сравнению с которыми любые короли значат ничуть не больше, чем самый последний из их подданных.

Наину пришлось встать и, несмотря на жуткое похмелье, от которого у императора раскалывалась голова, начать расхлебывать ту кашу, которую он сам же заварил несколько дней назад. Посетить все еще не встававшую с постели королеву, назначить день представления наследника двору, дать принцу династическое имя, а сразу же после этого — вызвать к себе Ховарда и объявить ему о внеочередном собрании Совета Ста, причем послать каждому из магистров именное приглашение. Этого оказалось достаточно, чтобы предотвратить дальнейшие волнения в столице, но, конечно, недостаточно, чтобы восстановить гармонию в семейной жизни императора. Седой пробыл в Адели три или четыре дня, и, кажется, за все это время ни разу не улыбнулся и даже не перестал печально хмуриться, а на прощание сказал, что своей безрассудной вспышкой император обеспечил и себе, и Князю головную боль на всю оставшуюся жизнь. Норикс понимал, что Светлый прав. Нравится это ему или нет, но Дженвер — его королева, и теперь у них есть сын, который должен будет унаследовать его престол. А Наин сам во всеуслышание объявил его бастардом! Можно сколько хочешь делать вид, что эти слова не были произнесены, но их все равно не забудут — ни теперь, ни даже много лет спустя.

Наорикс понимал, что нужно уделять больше внимания своему сыну, но перебороть своего предубеждения так и не смог. По счастью, мальчик почти постоянно находился с матерью, а Наорикс бывал в столице очень редко, постоянно уезжая в осажденный Ярнис, Гардаторн или Каларию. С Дженвер он почти никогда не виделся наедине. Правда, после рождения наследника и разговора с Князем Наорикс решил, что попытается начать все с чистого листа, и даже тешил себя мыслью, что со временем заставит Дженвер позабыть ее кузена. Сначала эта мысль вдохнула в него новую надежду. До сих пор ни одна женщина из тех, кем он был увлечен до свадьбы, не осталась к нему равнодушной, а иные даже досаждали молодому императору своим вниманием. Так почему бы ему не суметь понравиться своей жене?.. Но очень скоро оказалось, что Дженвер воздвигла между ними стену, которую ему не преодолеть. Чтобы примириться с человеком, надо, чтобы он, по крайней мере, признавал, что в ваших отношениях что-то неладно. А Дженвер этого не признавала. Она безукоризненно играла роль покладистой и преданной супруги, и всегда была готовы выполнить любую его просьбу, за исключением одной-единственной — хотя бы на минуту стать самой собой. В ответ на все, что бы он ни сказал, она бесстрастно улыбалась, наклоняла голову и говорила «Да, милорд» и «Нет, милорд», как если бы была не королевой, а какой-то фрейлиной, и никогда, ни при каких обстоятельствах, не проявляла своих настоящих чувств. В присутствии придворных и послов такое поведение стесняло не так сильно, но если Воитель оставался со своей женой наедине, то уже через пять минут подобного «общения» ему хотелось оказаться как можно дальше от покоев королевы.

Император находил себе любовниц — во дворце, в своих походах, в Верхнем городе… со временем многие начали жалеть покинутую королеву, только что родившую правителю наследника. Это сочувствие стало особо заметным после смерти Дэмиана. Никто при дворе не знал о том, что перемена в облике и поведении Дженвер связана с гибелью ее кузена, поэтому ее скорбный вид тоже приписывали равнодушию ее супруга.

Наин полагал, что давно разлюбил жену — во всяком случае, он никогда бы не признал обратного, пока был трезв. Но с каждым выпитым за ужином бокалом император все отчаяннее начинал надеялся на то, что королева все-таки захочет еще раз увидеться с ним до его отъезда в Вальяхад.

На одно только путешествие в Энони требовалась пара месяцев, а сколько времени займут переговоры с местными князьками — это вообще нельзя было предугадать заранее. Наорикс с удовольствием отправил бы на растерзание энонийской аристократии кого-нибудь другого, но южане уважали только право крови. Энонийцам было наплевать на то, что Наорикс — потомок Энрикса из Леда, владеющий землями от моря и до моря, но им было важно, что отцом нынешнего императора был их соплеменник. Много лет назад Беатрикс взяла из Вальяхада нескольких заложников, одним из которых был будущий кронпринц Дигеро. При дворе не понимали, почему императрица позволила своей наследнице выйти замуж за какого-то заложника из чужого, непонятного для аэлитов государства, но Наин всегда считал, что его бабка поступила очень мудро. Сам он никогда не видел Беатрикс, но еще в детстве осознал, что Железная Волчица была во всех отношениях выдающейся женщиной — во всяком случае, ее решения продолжали определять имперскую политику даже теперь, спустя много лет после смерти императрицы.

Как бы там ни было, доверить переговоры с Вальяхадом кому-то из своих лордов или дипломатов было совершенно невозможно, так что приходилось ехать самому. Все его приближенные, за исключением тех, кто должен был сопровождать Воителя в Энони, присутствовали на прощальном ужине. Только Дженвер осталась у себя.

Ужин закончился, все поднялись из-за столов, и Наин дошел до дверей, сопровождаемый толпой придворных, каждый из которых старался оказаться поближе к императору и обменяться с ним хотя бы парой фраз. Когда он, наконец, отделался от этой беспокойной свиты, Наорикс сначала вздохнул с облегчением, но уже в следующую секунду на плечи как будто навалилась удивительная тяжесть. Мысль о том, чтобы пойти к себе, изобразить, будто ложишься спать, а потом несколько часов бездарно проворочаться в постели, показалась императору невыносимой. Завтра, когда он уедет из Адели, станет легче, император знал это по опыту, но ведь сегодняшнюю ночь тоже необходимо было как-то пережить. Если бы можно было не откладывать отъезд на утро, Наин с радостью сел бы в седло прямо сейчас. Одна беда — даже король не может просто так, без всяких объяснений, поднять своих спутников с постелей и объявить им, что они должны выехать немедленно, хотя до этого он сам же объявил, что они покидают город на восходе солнца.

Чуть помедлив, Наорикс направился к покоям королевы. Он понимал, что делает большую глупость, но при этом был уже достаточно пьян, чтобы такая мысль его не остановила. К счастью, королева еще не ложилась спать. Даже наследник, которому полагалось давно быть в кровати, находился в ее комнате и сонно наблюдал за тем, как королева что-то вышивает на большом станке. Когда Наин вошел, женщина резко обернулась. Наориксу показалось, что она испугана. Впрочем, неудивительно — в такое время она явно не ждала никаких посетителей.

— Я зашел попрощаться с вами, — сказал Наорикс, остановившись у дверей. Он чувствовал ту же странную скованность, которую испытывал почти всегда в присутствии своей жены. — Я уезжаю завтра утром и вернусь не раньше зимних праздников.

— Да, государь. Я знаю, — согласилась Дженвер, не глядя на него.

Наорикс помолчал.

— Не слишком ли темно для вышивания?.. Может быть, приказать подать еще свечей?

— Благодарю, мой лорд. Не стоит. Мне удобно.

Интарикс сердито засопел.

— Что было дальше, мам?.. — спросил он так, как будто Наина в комнате не было.

Воитель вопросительно посмотрел на королеву.

— Я рассказывала Тару про Слепого ворлока, — ответила она в ответ на его невысказанный вопрос. — Эту сказку очень любят у меня на родине.

Наин нахмурился. Сказать по правде, воспитанием Интарикса он интересовался очень мало. Когда ему намекнули, что наследнику пора учиться верховой езде, он приказал, чтобы для принца подобрали подходящую лошадку, а заодно распорядился, чтобы принца начали учить владению мечом. Несколько месяцев спустя Наин случайно стал свидетелем того, как его сын с заметным удовольствием выдирал перья у одной из певчих птиц в оранжерее, хотя та металась по всей клетке, вереща от боли. Наин лично надрал принцу уши, но в целом не придал этому особого значения. Дети иногда бывают удивительно жестокими, но не от злости, а просто по недомыслию.