Волчье время

— Не знаю, что там было в Доме милосердия, но сейчас Меченый связан. И вдобавок над ним потрудился Музыкант. Так что, по-вашему, мне может угрожать?.. — надменно спросил Льюберт — Делайте, что вам приказано. А о себе я позабочусь сам.

Заскрежетал несмазанный замок в двери. Льюс глубоко вдохнул, взял факел и вошел. Колеблющийся свет выхватил силуэт человека, сидевшего на полу.

Приход Дарнторна застал пленника врасплох. Когда камера неожиданно осветилась, энониец резко вскинул голову и посмотрел на входящего человека с выражением такого ужаса, как будто ожидал, что его снова потащат на допрос. Льюберт не мог даже представить такого затравленного выражения на лице Рикса, и сейчас ему внезапно стало тошно от собственной глупости. Во время пытки Меченый держался так, как будто бы ему все было нипочем, и Льюс поверил в то, что так оно и есть. А вот теперь — увидел правду, совершенно не предназначавшуюся для его глаз.

Впрочем, южанин почти сразу овладел собой.

— Льюс, ты?.. — вслух удивился он, глядя на Дарнторна почти нормальным взглядом.

— Да, это я, — язык едва ворочался у Льюберта во рту. До чего трудно разговаривать с человеком, которого твой собственный отец держит в цепях и собирается убить. — Тебе что-нибудь нужно?

— Ключ от кандалов.

Ну разумеется.

— У меня его нет.

Пленник внезапно усмехнулся.

— Да, это я уже понял. Так зачем ты все-таки пришел?..

Льюберт вдел факел в скобу на стене, и, подойдя поближе к пленнику, вытащил из кармана небольшой мешочек.

— Вот, — сказал он извиняющимся тоном. — Это твисс. Действует хуже, чем люцер, но это все, что можно было добыть в лазарете. Трать его поаккуратнее, я вряд ли смогу принести тебе еще… Вотри щепотку в десны — это лучше, чем разжевывать.

Крикс затолкал мешочек с твиссом в охапку гнилой соломы, на которой он сидел, и снова поднял взгляд на Льюберта.

— Спасибо. Завтра эта штука будет очень кстати.

Льюс сглотнул.

— Ты очень хорошо держался. Я даже подумал, что у тебя был люцер. Да нет, я знал, что его не было… Просто до вчерашнего дня я никогда бы не поверил, что такое можно вытерпеть без звука.

Крикс задумчиво посмотрел на Дарнторна.

— Знаешь, что я делал в Доме милосердия? — внезапно спросил он.

— Не надо! — торопливо сказал Льюберт. Если он узнает что-нибудь о связи Дома милосердия и Серой сотни, у него не будет выбора. Либо предать «дан-Энрикса» и рассказать все своему отцу, либо предать отца и промолчать. А Льюберту уже смертельно надоело быть предателем.

Крикс качнул головой.

— Никакой тайны в этом нет, не беспокойся… я приехал к Белым сестрам для того, чтобы оставить им беременную девушку. Она сошла с ума после того, как ее изнасиловали шестеро солдат мессера Сервелльда. А потом все ее соседи пользовалась тем, что она принимает каждого мужчину за своего утонувшего брата-паромщика и никогда не запирает двери в дом. — Лицо энонийца потемнело, возле губ возникла злая складка. — Они приносили ей заплесневевшие лепешки и подпорченные овощи, а их детишки называли ее «шлюхой» и швырялись в нее грязью. И при этом все в деревне искренне считали, что оказывают ей благодеяние — ведь без их подачек она точно умерла бы с голода.

Дарнторн нахмурился. Зачем «дан-Энрикс» решил рассказать ему эту историю? Он что, намерен обвинить Дарнторнов во всех ужасах войны?.. Конечно, с Меченым лорд Сервелльд обошелся неоправданно жестоко. Но нельзя винить Дарнторна за все, что делают его солдаты в дельте Шельды. И потом, имперцы в этом отношении ничуть не лучше.

— Что ты, собственно, пытаешься сказать?.. — спросил Льюс настороженно.

— Просто отвечаю на твой вопрос. В мире есть вещи, от которых хочется кричать. Но это не искусство Музыканта с Понсом. Главная задача палача состоит в том, чтобы причинять другим страдания, но иногда мне кажется, что о страдании все эти понсы знают так же мало, как и о стихах Алэйна Отта.

— А ты, значит, знаешь что-нибудь похуже Понса с Музыкантом?.. — не сдержался Льюберт.

Энониец смерил его долгим, непонятным взглядом.

— Может быть.

Дарнторну стало жутко. Да что же такое с ним случилось?..

— Я тебе не верю, — резко сказал он. — Тебе всегда хотелось выглядеть особенным, Пастух. Вот ты и напридумывал себе Хегг знает что.

«Дан-Энрикс» не ответил. Льюберт почувствовал, что к щекам жарко приливает кровь. Вот уж, действительно, додумался — пикироваться с человеком, только что выдержавшим пытку и готовящимся к повторению допроса завтра утром!

Пауза затягивалась. Льюберт судорожно думал, что еще сказать. Предупредить южанина о маге, который служит Дарнторну? Нет, едва ли стоит взваливать на пленника еще и этот груз. Выразить Риксу соболезнования из-за смерти Элиссив? Они с энонийцем были близкими друзьями… но Льюс знал, что не осмелиться произнести имя принцессы вслух. Если бы не отец и не его помощник-маг, Элиссив бы сейчас была жива. А вместе с ней — сотни и даже тысячи других людей.

«Пора идти» — подумал Дарнторн. Сколько он уже пробыл в этом подземелье — четверть часа? Полчаса?.. В любом случае, гораздо больше, чем необходимо сыну лорда Сервелльда, чтобы увидеть, что пленник его отца надежно охраняется и не предпримет никаких попыток к бегству.

Но заставить себя просто развернуться и уйти Дарнторн не мог. Он переминался с ноги на ногу, не зная, что бы еще сделать, и, в конце концов, сказал:

— Тут у меня во фляге есть еще чуть-чуть вина. Не хочешь выпить?

Энониец принял флягу скованными руками и осторожно наклонил ее. Он пил сосредоточенно и медленно, стараясь не пролить не капли.

— Жаль, у тебя не было воды, — заметил он, вернув Дарнторну его фляжку.

— Тебе не дают воды?! — от неожиданности Льюс повысил голос. Шаги сторожей за дверью стихли — Кеннет и его дозорные прислушивались, не зовет ли он на помощь.

— Не ори, Дарнторн, — поморщился южанин. — Голова и без тебя раскалывается… Насчет воды не беспокойся. Рано или поздно им придется меня напоить, иначе я умру, и всем прекрасным планам твоего отца придет конец. Кстати, спасибо за вино. Никогда не думал, что скажу нечто подобное, но оно даже лучше «Пурпурного сердца».

— Вино как раз паршивое, просто ты голоден и хочешь пить. Завтра я принесу тебе воды. И что-нибудь поесть, — пообещал Дарнторн, ругая самого себя за недогадливость. И, отвернувшись от «дан-Энрикса», несколько раз ударил по дубовой створке сапогом, чтобы привлечь внимание гвардейцев.

— Мне сказали, ты спустился в подземелье, приказал открыть камеру Меченого и проговорил с ним почти полчаса, — глаза мессера Сервелльда смотрели холодно и испытующе. — Я запретил кого-либо впускать туда, но ты воспользовался своим именем, чтобы заставить стражника исполнить твой приказ. Так?

От тона лорда Сервельда Льюберту сделалось не по себе.

— Да, но…

Договорить он не успел. Молниеносное движение руки, затянутой в черную кожу — и его голова мотнулась назад от пощечины. Льюберт прижал руку к носу, а потом, отняв ладонь, увидел на пальцах кровь.

В ушах у Льюберта звенело. Сильнее боли было изумление. Отец никогда его не бил. Ни разу, сколько Льюберт себя помнил…

— Я не потерплю, чтобы мой сын шел против моей воли и спускался в камеры, чтобы беседовать с моим врагом, — процедил лорд. — Ты меня понял?

Темные глаза мессера Сервельда мрачно смотрели на него, и Льюберту внезапно показалось, что они напоминают черные колодцы с ледяной и неподвижной, застоявшейся водой.

— Я понял… монсеньор.

Второй удар был еще сильнее и внезапнее, чем первый. Льюберт пошатнулся. На покрывавший пол ковер упала капля крови.

— За что?.. — выкрикнул Дарнторн.

— Мои люди обыскали камеру Лаконца и нашли там это, — лорд Дарнторн небрежно бросил на стол кожаный мешочек. — Может быть, ты знаешь, что это такое?

— Это твисс, — ответил Льюберт, опустив глаза. Он не хотел, чтобы отец мог видеть выражение его лица.