Волчье время

— Хочешь сказать, его будут допрашивать… как остальных? — у Льюберта не повернулся язык выговорить «под пытками».

— Ну разумеется, не так. Я скажу Музыканту, чтобы он уделил ему особое внимание. И сам схожу на это посмотреть. Говорят, что этот парень — пащенок Валларикса. Не знаю, так ли это, но, если есть на свете хоть какая-нибудь справедливость — эти слухи обязаны оказаться правдой. Я очень надеюсь, что он на него похож.

— Кто на кого?..

— Меченый — на Вальдера, разумеется.

Льюс чуть не поперхнулся.

— Но ведь он ни в чем не виноват!.. Я говорю о Меченом, — быстро добавил он, увидев в глазах лорда Сервелльда недобрый огонек. По правде говоря, король перед отцом тоже ни в чем не виноват, но тут лучше не спорить. С ненавистью, накопившейся за восемь лет, никакой логикой не справишься.

— С чего ты взял, что он «ни в чем не виноват»?.. — жестко спросил отец — Этот твой Меченый поубивал больше наших людей, чем кто-либо еще из Серой сотни.

Льюс растерянно сморгнул. Да, это так. Даже если Меченому приписали кучу чужих дел, своих он тоже натворил немало.

— Я понимаю, но… но он ведь спас мне жизнь. Ты мог бы…

— Нет, не мог бы, — оборвал лорд Сервелльд. — Чем он лучше остальных убийц и мародеров?

«А чем он хуже тех убийц и мародеров, которых ты одел в свои цвета?..» — чуть было не спросил Дарнторн. Но, к счастью, вовремя прикусил себе язык. Надо держать себя в руках. Если отец разозлится, помочь Риксу станет совершенно невозможно. Льюберт постарался отогнать от себя мысль, что помочь энонийцу не удастся в любом случае.

— Если все эти слухи о его родстве с Валлариксом — не байки, то он может пригодиться как заложник.

Лицо лорда Сервелльда ожесточилось.

— Кажется, я уже сказал тебе, что я не намерен торговаться с Риксами. И не позволю, чтобы этим занимался кто-нибудь другой. Меченый скажет все, что знает, а потом я пошлю Валлариксу его голову.

— Но если…

— Этот разговор мне надоел. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Куда ты ездил?

Льюберт молчал, не зная, что ответить. «Песня дезертиров», связанный «дан-Энрикс», предстоящий Пастуху допрос — все это смешалось в его голове в какую-то чудовищную кашу.

Лорд Дарнторн взял чистый кубок, до краев налил его вином и пододвинул Льюсу.

— Пей. Станет легче, — сказал он почти сочувственно.

Льюберт помотал головой. Если бы ему хватило смелости, он бы сказал, что его давно уже тошнит от этой легкости. Очень легко молчать и позволять другим шептаться, что Семиконечная звезда досталась Риксу не по праву. Слишком легко — принять непрошенную помощь от своего старого врага, и еще легче — не думать о том, что с этим врагом будет дальше. Головокружительно легко жить в лагере мятежников и постоянно видеть вещи, которых не стерпит ни один приличный человек — но делать вид, что ничего не замечаешь.

Но с какого-то момента делается очень тяжело осознавать, во что ты превращаешься. Если только уже не превратился.

— Пей, — повторил мужчина твердо. — И прекрати изводиться из-за всякой ерунды. Я понимаю — Рикс тебе помог, ты чувствуешь себя ему обязанным… Но это не имеет никакого отношения к тому, что он творил в Бейн-Арилле под видом Меченого. Я ведь знаю, ты не слишком интересовался тем, что происходит в дельте Шельды. Расспроси об этим на досуге. Или просто поболтай с парнями Кеннета. Тогда ты будешь лучше понимать, о чем я говорю.

Льюс взял кубок и выпил — залпом, чуть не подавившись дорогим вином, которое вообще-то полагалось пить совсем не так. Но отец одобрительно кивнул. Должно быть, он решил, что Льюберт согласился с его аргументами.

— Я буду присутствовать на завтрашнем допросе Меченого. И позову туда Хоббардов, Фессельдов и Декарров. Если не захочешь присоединиться, я пойму. Придумаем тебе какое-нибудь поручение, из-за которого ты не можешь ехать в Кир-Рован.

Еще один легкий путь. Не ездить. Не смотреть. Просто не знать, что происходит.

— Я поеду с вами.

Отец удовлетворенно улыбнулся. Альды, да когда же они перестали понимать друг друга?..

— Хорошо.

Вернувшись к себе, Льюберт не меньше часа проворочался без сна, думая о завтрашнем допросе Рикса. Но потом его посетила утешительная мысль. Конечно, отец ненавидит императора и всю династию, но он все же разумный человек и не позволит этой ненависти совершенно ослепить себя. За ночь лорд Сервелльд поостынет и поймет, что Меченый полезнее в качестве живого пленника, чем в виде трупа. И особенно теперь, когда войска мессера Ирема уже находятся под Шельдой.

Льюберт пообещал себе, что утром выберет момент, чтобы поговорить с отцом, и снова заведет речь о «дан-Энриксе». Конечно, отменить допрос в Кир-Роване нельзя — о нем уже объявлено, как и о том, что лорд Дарнторн собирается отправиться туда в сопровождении своих вассалов. Но никто не мешает Дарнторну объявить о помиловании Меченого уже в Кир-Роване. Почему нет? В конце концов, великодушие к побежденному врагу с давних пор считается хорошим тоном.

Пока слуга помогал ему одеться, Льюберт мысленно повторял те аргументы, которые он собирался привести отцу. Больше всего Льюс беспокоился о том, как бы «дан-Энрикс» не испортил дело. С него станется с первых же слов восстановить против себя и лорда Сервелльда, и всех его сопровождающих. Что-то, а доводить людей до белого каления Крикс умел очень хорошо. Не то чтобы у энонийца вообще отсутствовало чувство самосохранения, но, если Крикс решит, что ему все равно конец, он вряд ли станет себя сдерживать. А лорд Дарнторн долготерпением не отличается.

Если бы только можно было побеседовать с «дан-Энриксом» заранее и дать ему понять, как следует себя вести! Но о таком не приходилось и мечтать.

Поднявшись в комнаты к отцу (официально — чтобы сообщить ему о своей готовности идти в Кир-Рован, а на деле — для того, чтобы продолжить их вчерашний разговор) Льюс обнаружил, что лорд Сервелльд встал еще раньше его самого, и уже был полностью одет, как будто ему не терпелось посмотреть на Меченого. Хуже всего было то, что в комнате Дарнторна торчал Фрейн Фессельд, одетый в изумрудный бархат и благоухающий, как целая парфюмерная лавка. Льюберт чуть не заскрипел зубами, когда Фрейн пожелал ему доброго утра. Заступаться за «дан-Энрикса» в присутствии Фессельда было невозможно. Если Льюберт станет спорить с отцом на глазах у их вассала, то лорд Сервелльд только разозлится. Совершенно очевидно, что тогда южанину придется еще хуже.

Те надежды, с которыми Льюберт шел к отцу, начали таять, как роса на солнце. Было непохоже, что лорд Сервелльд изменил свое решение по поводу «дан-Энрикса».

Пока они спускались во внутренний двор, отец, сумрачно улыбаясь, обсуждал с Томсом Довардом искусство Музыканта, выполнявшего в Кир-Роване роль палача. Этого Музыканта Льюберт видел не так часто, но испытывал к нему глубокое отвращение. Все в этом человеке казалось Льюберту отталкивающим — и черный дублет с засаленными рукавами, и бесцветное лицо, и ерническое прозвище. За Музыкантом постоянно следовал его помощник, которого звали Понсом — здоровенная дубина с толстогубым ртом, слишком румяными щеками и лицом законченного олуха. Льюберт подумал, что всего через каких-то полчаса Риксу придется иметь дело с этой парочкой, и ему стало жутко. Надо было не торчать у себя наверху, а действовать, — подумал Льюс со злостью, но сейчас же понял всю нелепость этой мысли. Что он мог? Устроить для «дан-Энрикса» побег из крепости? Льюс не питал никаких иллюзий относительно своих возможностей. Даже если бы он сумел выпустить пленника из его камеры, то их остановили бы в первом же коридоре. А не в первом, так во втором.

Хотя Льюберт прожил в Кир-Кайдэ почти целый год, он еще никогда не посещал Кир-Рован. Эта башня примыкала к крепости вплотную, но при этом обитателеи Кир-Кайдэ всячески старались ее не замечать. Кир-Рован даже получил отдельное название, как будто жители Кир-Кайдэ старались подчеркнуть, что эта башня не является частью замка. На внутреннем дворе Кир-Рована стояла виселица и казнили заключенных, но дурная репутация башни была связана не с этим, а с пыточными камерами, находившимися на нижних этажах, и с «опытами» ворлока, которого лорд Сервелльд взял к себе на службу. Идя по двору, Льюберт порадовался, что проклятый маг в отъезде, и мысленно пожелал ему отсутствовать как можно дольше. Если Меченого отдадут ему, песенка Рикса будет спета. Магу отдавали только пленников, приговоренных к смерти. Некоторых потом потихоньку хоронили в общих ямах, другие бесследно исчезали, но лорд Сервелльд делал вид, что ничего особенного в Кир-Роване не происходит. Будь Льюс на его месте, он бы ни за что не захотел переступить порог Кир-Рована, который по его вине стал притчей во языцех. Но лорд Сервелльд ничего подобного не чувствовал — или, во всяком случае, очень умело скрывал собственные чувства.