Волчье время

Килларо побледнел от злости. Почему-то это зрелище доставило Юлиусу удовольствие и подзадорило его рискнуть.

— Только не думайте, что ради вас Бонаветури станет ссориться с дан-Энриксами, — припечатал он. Судя по промелькнувшему во взгляде Рована смятению, пущенная наугад стрела попала точно в цель. И все же, когда Рован вышел, мимолетное злорадство Хорна уступило место чувству смутных угрызений совести. Странное дело, принимаешь каждое отдельное решение, ничуть не сомневаясь в том, что поступаешь правильно, а под конец нередко возникает ощущение, что выпачкался в чем-то липком и вонючем. Глава капитула всегда относился к Ровану Килларо с ледяным презрением, но в борьбе с Орденом поддерживать Килларо было целесообразно. А теперь выходило, что они использовал Рована и его Братство, как оружие против аристократии и Ордена, а под конец, когда Килларо стал помехой, просто избавились от него. И еще неизвестно, что было постыднее — измена бывшему союзнику или сам факт подобного союза — ведь не зря же говорят, «скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты»…

Одолеваемый этими мыслями, Юлиус тяжело, с усилием поднялся на ноги и подошел к окну. Он собирался просто посмотреть на город и отвлечься от своих малоприятных размышлений, но его внимание внезапно привлекли два человека, разговаривавшие на крыльце ратуши. Одним из них был только что покинувший его Килларо, а вторым — советник Римкин. Они говорили слишком тихо, чтобы разобрать отдельные слова, но поза Римкина, положившего ладонь на плечо Килларо, свидетельствовала, что Эйвард, по-видимому, успокаивает собеседника и обещает ему помощь и поддержку. Глава капитула закусил губу, бессильно злясь при мысли, что его недавние усилия пошли насмарку, и что Римкин ни за то не пожалеет о содеянном, сколько бы Юлиус его не попрекал.

Последнее бесило Хорна даже больше, чем все остальное. Эйвард Римкин был не хуже его самого осведомлен о том, что представляют из себя Килларо и его приятели. И, уж конечно, Римкин был достаточно умен, чтобы осознавать, что любая стычка унитариев с элвиенистами сейчас способна перерасти в крупные беспорядки, которые захлестнут весь город. Но, похоже, это не пугало Эйварда и не побуждало его призадуматься. Иногда Юлиус не мог отделаться от мысли, что советник Римкин с радостью спалил бы всю Адель, если бы только был уверен в том, что Крикс и Ирем обязательно окажутся в числе погибших.

Дом, где его дожидался белоглазый, охраняли ненавязчиво, но тщательно. Шасс успел заметить четырех охранников, но был уверен в том, что их, по крайней мере, втрое больше. С точки зрения самого Шасса, было бы намного проще встретиться в Адели — поездки в Мирный отнимали слишком много времени, — но приходилось выполнять желания заказчика. Поднявшись на второй этаж, он постучал в обшарпанную дверь и подождал, пока его не пригласят войти.

В комнате было холодно — рассохшиеся ставни были приоткрыты, пропуская в комнату потоки ледяного воздуха, а пыльный пол, нетопленый камин и паутина на каминной полке довершали ощущение заброшенности. Комната была просторной, но пустой — вся ее обстановка состояла из стоявшего прямо напротив двери кресла. Сидевший в кресле человек кутался в плащ из черных соболей, так что не должен был страдать от холода, но его смуглое, бескровно-бледное лицо казалось неживым, как лицо трупа. Когда Шасс смотрел в эти льдисто-голубые глаза, казавшиеся еще светлее из-за набрякших век и черных от бессонницы подглазий, ему всякий раз казалось, что заказчик смотрит на него из темного колодца.

Впервые Шасс увидел этого человека на внутреннем дворе Айн-Рэма. Сам Владыка Ар-Шиннор, перед которым ньоты простирались ниц, чтобы поцеловать носок его расшитой жемчугом туфли, показывал своему гостю Цитадель, что позволяло считать незнакомца птицей исключительно высокого полета. Шасс, который к своим тридцати пяти годам сменил одежду рядового Призрака на алый балахон наставника, следил за тем, как мальчики десяти-одиннадцати лет тренировались со змеей. На большом вращавшемся столе, похожем на гончарный круг, стояло несколько высоких глиняных кувшинов, в один из которых положили серую песчаную змею. Затем стол раскручивали так, что даже человек, который положил змею в кувшин, уже не мог сказать, где именно она находится. Будущий Призрак подходил к столу, прислушивался к своим ощущениям и опускал руку в кувшин. Песчаная змея довольно ядовитая, однако от ее укуса редко умирали. Рану вычищали, прижигали, пострадавший три-четыре дня отлеживался в лазарете, после чего возвращался в строй. Те, кто ошибался слишком часто, рано или поздно признавались непригодными для обучения и исчезали — так же тихо и бесследно, как и те, кто нарушал предписанные правила и же получал слишком серьезное увечье. Среди учеников Айн-Рэма бытовало убеждение, что можно обмануть наставников, если не колебаться слишком долго, но и не совать руку в первый же попавшийся кувшин, что могло быть расценено, как жест отчаяния и надежда на удачу. Те, кто когда-то обучался вместе с Шассом, тоже пускались на различные уловки, чтобы уберечься от беды — но, как бы убедительно они не исполняли свою роль, Шасс всегда мог сказать, кто из них просто притворяется, а кто на самом деле знает_, где находится змея.

Сам он не ошибался никогда.

Носилки, в которых сидели Ар-Шинор и его гость, остановились посреди двора. Прозрачные, как лед, глаза сидевшего возле Владыки человека на секунду задержались на лице очередного мальчика, который только что по самое плечо засунул руку в горлышко кувшина, вытащил оттуда серый камешек, служивший доказательством того, что он действительно достал до дна, и, не изменившись в лице, вернулся в строй.

— Так тренируют Внутреннее зрение, — сказал Владыка, наклонившись к гостю, словно по-другому тот бы его не услышал.

— Любопытная система, — равнодушно согласился белоглазый. По-аварски он говорил очень чисто — редкость для легелионира, каким он, без сомнения, являлся. — Но причем здесь Внутреннее зрение?.. Простой математический расчет подсказывает мне, что у ваших учеников семь шансов из восьми на то, что выбранный кувшин окажется пустым. Готов поспорить, эти мелкие паршивцы просто притворяются, что знают, где находится змея, а сами полагаются на случай.

Ар-Шиннор усмехнулся.

— Разумеется… Этим мальчишкам пока далеко до настоящих Призраков. Вам стоит посмотреть, на что способен человек, прошедший обучение, — Владыка показал на Шасса и дважды хлопнул в ладоши, вызывая слуг. — На этот раз мы сделаем наоборот — змей будет семь, а пустой кувшин — только один.

Змей принесли и разложили по кувшинам. Пока за его спиной раскручивали стол, Шасс смотрел на Ар-Шиннора с его гостем и успел заметить, как во взгляде белоглазого вспыхнули искры интереса.

— Этот человек не с Авариса, верно?.. — спросил он, оценивающе разглядывая Шасса. — С виду он легко сошел бы за легелионира.

Владыка Ар-Шиннор зевнул, прикрыв ладонью рот.

— Вполне возможно… Половина будущих Призраков попадает в Айн-Рэм с торгов на Филисе и на Томейне. В Цитадели обучают всех. Что толку в Призраках, если они смогут оставаться незаметными?.. Так что у нас есть и такийцы, и имперцы, и южане. — Ар-Шиннор впервые удостоил Шасса взглядом и нетерпеливо дернул подбородком. Шасс направился к столу. Он обошел его вокруг, ведя рукой над горлышком кувшинов, точно так же, как он делал много лет назад, когда он был не старше своих нынешних учеников. Над первым из кувшинов он почувствовал тревожный холодок. Змея. Второй кувшин. Опять змея. Третий, четвертый, пятый… Дойдя до шестого, Шасс не ощутил ничего необычного, и хладнокровно вытащил оттуда камень. Оглянувшись, Шасс увидел, что тонкие губы гостя приоткрылись, выражение брезгливой скуки, с которой он наблюдал за тренировкой мальчиков, исчезло без следа, а его матово-смуглое, бескровное лицо едва заметно разрумянилось. Для себя Шасс определил, что гость Владыки увлечен рискованным спектаклем, но одновременно несколько разочарован тем, что все закончилось благополучно — то есть, в понимании людей такого типа, «скучно».