Страница 26 из 37
Необходимо подчеркнуть, что весьма своеобразный файхингеровский синтез позитивизма и идеализма, базировавшийся на (необычном) истолковании Канта, по существу перечеркивал гегелевско-фихтевскую идеалистическую линию, о чем четко и откровенно сказал сам Файхингер: «Все более сильный – с течением времени – поворот идеалистической философии, в том числе и неокантианской, к Фихте и Гегелю представляется мне все более сомнительным. Я постоянно придерживался того мнения, что это идеалистическое направление, частью чуждое действительности, а частью ей враждебное, заключает в себе тем бо́льшую опасность для всей немецкой сферы образования (Bildung), что оно соблазняет молодежь к недооценке зарубежной философии, а вместе с нею и всей культуры соседних народов, к недооценке всех их достижений, их духовной и нравственной силы» (S. 195–196).
Этот достаточно необычный подход Файхингера к философии Гегеля и Фихте заслуживает того, чтобы над ним задуматься. Приведенные строки опубликованы в книге 1921 года. Не объясняется ли оценка Файхингера тем, как в конце XIX и особенно в начале XX века интерпретировались, воспринимались молодежью учения великих классиков немецкой мысли? Потому что вывести «философскую ксенофобию» – при внимательном и объективном анализе – из самых их учений довольно трудно. (Возможно и то, что погруженный в кантовскую философию Файхингер во всем том, что касается учений Гегеля, Фихте, Шеллинга, так и остался на уровне студенческих знаний, почерпнутых в Тюбингенском институте.)
Как бы ни обстояло дело в конце пути, ко времени преподавания Файхингера в Галле слово «позитивизм» («идеалистический позитивизм» применительно к собственному учению) им было четко произнесено. Оно оказалось роковым для Файхингера – именно потому, что группа профессоров Университета Галле, возглавляемая антиковедом Эдуардом Мейером (1855–1930), который в 1889 году прибыл в Галле из Бреслау, объявила войну не на жизнь, а на смерть как раз позитивизму. «Уже до 1885 года в Лейпцигском академическо-философском объединении Майер страстно атаковал позитивизм (и там скрестил клинки со своим теперешним коллегой по факультету Г. Файхингером)».[77]
Возникает вопрос – и он совсем не простой: что было такого в концепции Файхингера, что позволило ему присоединить к характеристике своего учения, продолжавшего традиции кантовской философии, ещё и слово «позитивизм»? Файхингер пояснял, что от позиции Ланге расходятся два пути. По одному пошла школа Г. Когена, или марбургское неокантианство. «А можно было соединить неокантианство Л ан ге с эмпиризмом и позитивизмом. Это произошло благодаря моей философии Als-Ob, которая ведет к основательному проникновению в Als-Ob-учение самого Канта» (Ibidem. S. 189).
Поскольку эти самохарактеристики взяты из работы Файхингера 1921 года, можно не сомневаться в том, что понятия «позитивизм», «эмпиризм» были выбраны им и защищались не в некоей молодой запальчивости, а, так сказать, на всю оставшуюся жизнь. Поэтому более поздние поистине чеканные формулы, скорее всего, могут пояснить и более ранние идеи Файхингера, которые зарождались еще во время его профессорства в Галле. Приведу некоторые тезисы этого рода, которые Файхингер называет «убеждениями» своей философии Als-Ob:
«1. В теории познания философский анализ ведет в конечном счете к содержаниям ощущений, а в психологии – к ощущениям, чувствам, стремлениям, соответственно, к действованиям. К другому понятию действительности ведет естественно-научный анализ – он приводит к понятиям массы, мельчайших частиц и их движений. Рассудку по самой его природе недоступно привести эти две сферы действительности в рациональное отношение, которое, однако, в созерцании и переживании образует гармоническое единство.
2. Устремления (Streben), которые, вероятно, наличествуют уже в элементарных физических процессах, суммируются в органических существах в побуждения (Trieben), которые уже у высших животных, а наиболее полно у вышедших из животного царства людей развиваются до уровня воли и действия, в свою очередь вызывающих движения, а через посредство возбуждений порождают ощущения.
3. Представления, суждения, умозаключения, следовательно, мышление – все это служит средством для воли к жизни и к господству (zum Herrschen). Мышление, таким образом, первоначально является лишь средством в борьбе за существование, а постольку – лишь биологической функцией» (H. Vaihinger, Op.cit. S. 200).
Задержимся на этих тезисах. Они не составляют всю философию Als-Ob, но являются её исходными постулатами. Что подобные тезисы Файхингер, будучи в 80-х – 90-х годах XIX века профессором в Галле, выдвигал в столь же резкой, задиристой форме, зная о характере этого человека, можно не сомневаться. И нетрудно представить себе, как могли реагировать на них профессора философии и других гуманитарных наук, воспитанные в традициях немецкого идеализма. Скорее всего «эмпиризм» и «позитивизм», акцентируемый Файхингером резко, четко, даже нарочито, представлялся им вульгаризацией, натурализацией, особенно неуместной в случае толкования человеческой мысли, её высочайших результатов, но непригодной и для философского осмысления воли, чувств, побуждений именно человеческого существа.
Впрочем, в этом случае не нужно строить догадки о реакции коллег, настроенных антипозитивистски. Постоянным противником Файхингера на философском факультете университета Галле был уже упомянутый историк-антиковед Эдуард Майер. «В первой половине 70-х гг. Майер развязал – в Лейпцигском академико-философском объединении, основанном Авенариусом, – ожесточенные дебаты с позитивистами, в их числе и с Файхингером» (Spirituskreis… S. 229). В то время сам Майер был в Лейпциге приват-доцентом и трудился над вышедшим в 1884 году первым томом своей «Истории древности», в которой нашли воплощение не только чисто «исторические нарративы», выражаясь современным языком, но и философско-исторические аспекты его взглядов и идей. Специалисты справедливо отмечают, что в конкретной исторической работе самому Майеру отнюдь не был чужд стиль определенного «исторического позитивизма» (Ibidem): он тяготел к «нарративному историческому описанию» (в духе школы Ранке), высоко ценил фактографию. Вместе с тем, идеалистические основания философии истории сохраняли для него непреходящее значение. Иногда говорят даже о «господстве субъективизма и волюнтаризма» в его сочинениях и методологии (Ibidem). Действительно, в центре философско-исторической конструкции Майера – индивидуальное с его неповторимыми, но достойными исторической реконструкции особенностями: «Объект истории – это везде исследование и изображение отдельного процесса, то есть того, что мы наилучшим образом можем суммировать под эгидой понятия индивидуального».[78] Необходимо понять, что «исторический позитивизм» мало совместим с позитивизмом натуралистического толка. И ясно, почему. Ведь в истории, в её описании всегда (возможно, лишь за исключением самых первых этапов) имеют дело уже не с «натуральным», а с историческим субъектом и с событиями не чисто природного, а социально-исторического характера.
Впрочем, и в исторических дисциплинах не за горами был всплеск своего рода «исторического натурализма» – он пришелся на начало XX века. Майер впоследствии даст бой и этим проявлениям натурализма, позитивизма (и «расизма») в его собственной науке.[79] А ещё позже, в 1922 году, он вступит в спор с самим Освальдом Шпенглером (с которым он состоял в переписке до самой смерти). «Майер критиковал у Шпенглера прежде всего те обобщения, – не согласующиеся с результатами исследований древней истории, классической археологии, истории религии, – которые Шпенглер метафизически подводил под понятия “души культуры”» (Kulturseele), народных характеров… «В противовес им и в противоречии с ними (это уже цитата из письма Майера Шпенглеру. – Н. М.) образование специфических политических форм со всеми им присущими задачами и устремлениями создает бесконечное многообразие исторического развития. Так обстоит дело и с современностью. С огромной силой за всеми поверхностными побуждениями поднимается чудовищный облик бездушного, чисто механического капитализма, который стремится подчинить себе все области и подавляет всякое самостоятельное, свободное движение и любую индивидуальность…» (Spirituskreis… S. 253–254). Далее следуют горькие рассуждения о политике, в которых напоминание о путче Каппа соседствует с предсказанием ещё более страшных событий. Но всё это произойдет много позже (хотя Майер как историк справедливо акцентировал взаимосвязь вчерашних, сегодняшних, завтрашних событий).
77
Spirituskreis, I. S. 54.
78
Eduard Meyer. Zur Theorie und Methodik der Geschichte, Halle 1902. S. 29.
79
См.: Spirituskreis… S. 239.