Страница 19 из 34
«До сегодняшнего дня все поведение и речи императора Наполеона подтверждали его стремление к завершению мирных переговоров, – писал Орлов 11 марта графу Нессельроде. – Если бы он этого не хотел, он не старался бы умерить требования Англии… Наш отказ ответить согласием на несправедливые претензии британского правительства положил бы конец переговорам, причем ответственность за их разрыв не упала бы на императора Наполеона. Одним словом, если бы он хотел не мира, а войны, то ему достаточно было бы хранить молчание. Он не захотел этого.
Он активно, умело, настойчиво вмешивался, стремясь умерить как исключительные притязания Англии, так и корыстные расчеты Австрии. Свое посредничество он употребил не только для того, чтобы по мере сил содействовать восстановлению мира, но и для того, чтобы дать справедливое удовлетворение нашим справедливым интересам.
Граф Валевский эту мысль его понял и осуществил ее с большим тактом и умением. На конференции я неоднократно замечал его стремление не вызывать неудовольствия английских уполномоченных, что объяснялось ясно выраженным желанием Франции не порывать резко своих связей с Англией. Вне конференции, в наших доверительных беседах, он всегда выказывал настроение неизменно миролюбивое, я бы сказал, даже дружественное. К нам он всегда относился не как враг, а как пособник. Он сам употребил этот термин и соответственно держал себя в течение всех переговоров»[68].
Когда лорд Кларендон попытался поднять на конгрессе вопрос о независимости северокавказских племен от России[69], Валевский, действуя по прямому указанию Наполеона, воспротивился обсуждению этой темы, сославшись на то, что она выходит за рамки утвержденной повестки дня. Не получили поддержки со стороны Франции и требования австрийского уполномоченного графа Буоля о том, чтобы Россия согласилась на уступку Турции всей Бессарабии[70]. Буоль имел все основания выражать недовольство линией, проводимой в этом вопросе Валевским, справедливо усматривая в ней признаки начавшегося франко-русского сближения[71].
Активное содействие графа Валевского помогло преодолеть острые разногласия по вопросу демилитаризации Аландских островов и при выработке декларации Парижского конгресса по морскому международному праву, подтвердившей, как на том настаивали Орлов и Бруннов, основные принципы, сформулированные еще в 1780 г. Екатериной II[72]. Валевскому удалось убедить лорда Кларендона в обоснованности требований, отстаиваемых Орловым[73].
В Петербурге, где по традиции, унаследованной от предыдущего царствования, живым воплощением которого продолжал оставаться канцлер Нессельроде, не склонны были излишне доверять благорасположению Франции. Однако подчеркнуто лояльное по отношению к России поведение императора Наполеона и его представителя на мирном конгрессе побудили даже графа Карла Васильевича скорректировать устоявшийся взгляд на Францию. «…Мы должны вывести заключение, – писал Нессельроде 15 марта графу Орлову, – что одной из причин, побудивших его [Наполеона] твердо взять в свои руки дело восстановления мира, была надежда на установление более близких отношений с Россией. Итак, думается нам, что чем больше мы будем поддерживать в нем веру в успех этого, тем сильнее будет его желание предотвратить неудачу переговоров из-за тех непредвиденных затруднений, которые, быть может, поднимет Англия».
Более того, Орлову было разрешено дать понять Наполеону III, что Россия не будет препятствовать его сокровенному желанию добиться признания утратившими силу положений Венского трактата 1814 г., касающихся династии Бонапартов, лишенных всех прав на верховную власть во Франции. «…Вам представляется самому решить, – писал по этому поводу Нессельроде, – насколько может способствовать успеху переговоров намек с вашей стороны, что мы благожелательно относимся к этому вопросу»[74].
В это время представился удобный случай засвидетельствовать императору французов благодарность за благожелательную позицию Франции на мирном конгрессе. Причем сделано это было весьма нетривиальным способом. 16 марта 1856 г. у императора Наполеона и императрицы Евгении родился долгожданный наследник. Французские войска, пока остававшиеся в Крыму, отметили это событие праздничным салютом. Русская армия, расположенная фронтом перед боевыми порядками французов, последовала их примеру, отсалютовав рождению императорского принца (Prince Imperial), а вечером на прилегающих горах устроила иллюминацию, которой вместе с русскими могли любоваться и их противники – французы.
Эта акция, осуществленная еще до подписания мирного договора, произвела самое благоприятное впечатление во Франции. Император поспешил выразить графу Орлову искреннюю признательность и объявил, что немедленно направляет в Петербург своего генерал-адъютанта графа Эдгара Нея, внука прославленного маршала, расстрелянного Бурбонами в 1815 г., с выражением благодарности за «это спонтанное выражение симпатии, так тронувшее его сердце»[75].
Расположенность Наполеона и его уполномоченного на конгрессе Валевского к России, конечно же, была далека от альтруизма. Активно содействуя мирному урегулированию, французская сторона вместе с тем твердо отстаивала свои интересы, ради которых в 1854 г. она вовлекла себя в конфликт между Турцией и Россией. Эта твердость обнаружилась при обсуждении проблемы нейтрализации Черного моря, в частности в вопросе о ликвидации крепостных и других военных сооружений на побережье. Французские уполномоченные настаивали на возвращении Турции взятого русской армией Карса, а также отклонили давние претензии России на единоличную защиту прав православных подданных султана, выступая за совместные гарантии великими державами прав всех христиан Оттоманской Порты[76]. По этим вопросам Валевский на конгрессе выступал солидарно с Кларендоном. В целом же позиция Франция – единственной из участниц конгресса – была наиболее благоприятной по отношению к России.
Умелое посредничество Валевского, которого в наиболее трудных ситуациях эффективно поддерживал Наполеон, позволило сторонам в скором времени придти к согласию и 30 марта подписать Парижский мирный договор[77], который, по всеобщему признанию, оказался менее жестким и унизительным для проигравшей войну России, как этого можно было ожидать. В сущности, в нем были зафиксированы только те положения, с которыми Россия предварительно согласилась при созыве конгресса.
Наибольшее удовлетворение итогами войны, зафиксированными в Парижском мирном договоре, испытывал Наполеон III. «Весна 1856 года была временем подлинного цветения для императора и для Франции, – отмечается в современной «Истории французской дипломатии». – За ее пределами французская армия, вынесшая на себе основную тяжесть коллективных операций, проявив способность действовать на протяжении нескольких месяцев в условиях крайней удаленности, доказала, что она – лучшая на тот момент армия в мире. Париж заменил Вену и даже Лондон в качестве стержня европейского концерта… Хотя победа и [мирный] конгресс не принесли Франции прямых существенных выгод, они придали ей очевидный ореол. Если Наполеон имел целью разорвать то, что все еще называли Северным альянсом, то он полностью реализовал свой замысел. Отныне Австрия и Россия никогда уже не смогут выступить вместе, особенно против Франции»[78].
Действительно, не получив никаких территориальных и материальных преимуществ, Наполеон III добился большего – как для Франции, так и для династии Бонапартов. Был взят моральный реванш за унижение 1814-15 гг. На смену господствовавшему прежде на континенте Священному союзу пришел «европейский концерт», в котором Франция получила ведущую роль, а император французов превратился в подлинного арбитра Европы.[79]
68
Красный архив. 1936. № 2 (75). С. 37–38.
69
Как известно, британская дипломатия в ходе войны предпринимала настойчивые попытки наладить взаимодействие отрядов Шамиля на Северном Кавказе с турецкой армией.
70
В связи с вскрывшимися на конгрессе острыми противоречиями по вопросу о Дунайских княжествах было решено образовать специальную комиссию для определения общих принципов будущего устройства этих княжеств. В 1858 г. в Париже будет созвана конференция, посвященная этому вопросу.
71
«Граф Буоль, лишившись роли, которую он играл, будучи председателем венских конференций, не мог скрыть огорчения, которое ему причинило это падение его политического влияния, – писал Орлов 11 марта Нессельроде. – Более того, его видимо раздражают те отличия и тот прием, которые оказываются нам, а также те чувства симпатии, которые проявляются, как это он мог видеть, по отношению к представителю нашего императора при дворе, в свете и в армии. Это его беспокоит и создает неуверенность за будущее. Ему кажется, что это является предзнаменованием более интимного сближения между Россией и Францией. Он знает, что Австрия ничего от этого не выиграет. Это предчувствие – вполне заслуженное наказание для этого государственного деятеля за содеянные им ошибки». // Красный архив. 1936. № 2 (75). С. 38–39.
72
Основные принципы международного морского права были сформулированы Екатериной II в декларации от 9 марта (27 февраля) 1780 г. Текст декларации опубликован в работе: О вооруженном морском нейтралитете. СПб., 1859. С. 64–66.
73
См. об этом: Мартенс Ф. Указ. соч. Т. XV. С. 288–291.
74
Красный архив. 1936. № 2 (75). С. 43.
75
Из телеграфной депеши Орлова от 29 марта 1856 г., адресованной Нессельроде // АВПРИ. Ф. 133. Он. 469. 1856 г. Д. 148. Л. 70–70 об.
76
Charles-Roux К Op. cit. Р. 90–96. За несколько дней до открытия конгресса султан Абдул-Меджид под давлением Англии и Франции издал манифест (хатти-шериф), провозгласивший свободу всех христианских вероисповеданий на территории Оттоманской Порты. Это позволило Кларендону и Валевскому настоять на включении упоминания об этом манифесте в специальную статью Парижского мирного договора.
77
Текст договора см.: Мартенс Ф. Указ соч. Т. XV. С. 307–328.
78
Histoire de la diplomatic franchise. / Presentation de Dominique de Villepin. P, 2005. P. 590.
79
Sedouy J.-A. de. Op. cit. P. 321.