Страница 4 из 5
Животные понимали друг друга, это было очевидным.
Они словно переговаривались, решив держать оборону.
И несмотря на общество друга, Дэйзи покладистей не стала. Наоборот, она уже не позволяла Фесунько даже просто вывести себя из загона.
А временами вдруг задирала хобот и трубила. Коротко и отчаянно.
Так, что в соседних загонах начинали волноваться слоны.
И тявкали встревоженные собаки.
И ученый осел, перепутав часовые пояса, разражался среди ночи долгим скрипучим криком.
Над цирком зверей в чужой стране нависло нечто гнетущее.
Лишь неутомимый Гриша без устали нарезал круги на своем маленьком вонючем мотоцикле, отрабатывая за всех.
Медведя не волновала реакция зрителей; он исполнял номер даже не за сахар.
Остальные тоже умели ездить, но Гриша по праву считался асом. Те просто работали. А он катался ради собственного удовольствия.
Больше всего на свете он любил лететь в клубах синего касторового дыма – с выпученными от усердия глазами, все равно куда и зачем.
Грише следовало родиться человеком; он сделался бы одним из великих мотогонщиков ХХ столетия.
Дай волю – он и сейчас помчался бы через всю Америку. До самой Канадской границы, потом в обратную сторону – до Мексиканской, потом еще куда-нибудь. Но увы, Гришу не выпускали дальше манежа.
Где он был готов летать по кругу целый день.
Но американцы жаждали слонов.
Которых не было.
Назревал международный скандал.
4
– И что вы намерены делать?
Невысокий человек в хорошо пошитом сером костюме, белой рубашке и при галстуке, вошел в номер Сидорова и прикрыл за собой дверь.
Замдиректора – такой же алкоголик, как и отстраненный Данилыч, только тайный и испытывающий на этой почве жгучую зависть к свободе последнего – собирался налить себе виски.
Услышав щелчок открываемого замка, он сунул бутылку под столик. Потом передумал, демонстративно наполнил стакан и, не разводя содовой, влил в себя. Мгновенно покрывшись испариной от спиртного, совершенно невыносимого на здешней жаре.
– Употребляете, – недобро констатировал гость.
Человек этот, присоединившийся к делегации перед отправкой автопоездом в Ленинград – где ждал океанский пароход – и с усмешкой назвавшийся Иваном Ивановичем, был приставлен органами госбезопасности. Он даже не слишком скрывал этого, нося в жару привычный для советских гэбистов костюм. И постоянно пытаясь придавить каждого своим темным взглядом. Наверняка в Союзе он имел погоны майора. А то и полковника.
– Употребляю, – злорадно кивнул Сидоров и налил второй. – Желаете?
– Нет. В отличие от вас, на работе не пью.
В голосе звучали металлические нотки, и Сидоров ощутил на себе тяжелый взгляд. Но замдиректора, коммунист и почти идеологический работник, не будучи даже дрессировщиком – на должность он, хоть и не любил о том вспоминать, вышел из коверных клоунов, причем не из самых талантливых – все-таки не боялся даже тигров. Поэтому устоять перед кэгэбэшным недомерком ему не составило труда..
Сидоров выпил еще. Ему стало совсем жарко, зато в голове прояснилось.
– Так что вы намерены делать? – тихо повторил «Иван Иванович».
– То, что могу, – ответил замдиректора. – То есть ни-че-го. Надо было в Союзе нас послушать. И не меня посылать, а Залевского. Он специалист и что-нибудь бы придумал.
– Списки проверял и кандидатуру утверждал не я.
– А какая хрен разница? Все вы одним миром мазаны.
– Ну вы… Я бы так не бросался словами.
– А что мне теперь? Дальше фронта не пошлют. Гастроли провалены. И мне все равно уже.
– Вы со слонами прежде работали? – неожиданно жестко перебил гэбист.
–Не больше и не меньше, чем прочие работники цирка.
– А этот ваш Фесунько?
– Этот мой Фесунько, да будет вам известно, дражайший Иван Иванович, – ответил Сидоров, с великим усилием подавив желание добавить пару матерных слов и ограничившись лишь сарказмом в голосе. – Не только Заслуженный работник культуры Эрэсэфэсэр, но, по совместительству, еще и лучший слоновожатый нашего театра зверей. И также прошу учесть, что в дрессуре слон – одно из самых трудных животных. Он только кажется добрым и покладистым. Но у него свой характер. Свой – понимаете? И на деле слон упрямей, чем десять ослов, вот так! Если слон не захочет что-то делать, или наоборот, решит поступать по-своему…
– А я смотрел литературу, – возразил гэбист. – И знаю, что есть некоторые методы. Например, специальные крючья для ушей.
– Крючья?!
– Да. Или шило, которое вводят под кожу…
– Шило?! Слону ?! под кожу?!!! – заревел Сидоров. – Да я тебе сейчас самому, индюк ты в галстуке!
«Иван Иванович» отпрянул, явно не ожидав такой реакции от миролюбивого пьяного замдиректора.
– Ну полно, полно, – примирительно пробормотал он. – Это я так… Но есть же какие-то выходы?
Сидоров молчал.
Налил еще виски и выпил, сопя и захлебываясь. По большому счету, ему уже со вчерашнего дня хотелось напиться по-черному и забыться, невзирая на должность и последствия. Ведь в этих неудачных гастролях от него уже ровным счетом ничего не зависело.
– Поверьте мне, – переведя дух, нехотя ответил он. – Если слон встал – об него можно обломать десять кнутов, он все равно на сантиметр не сдвинется. Или… Или взбесится.
Сидоров посмотрел бутылку на свет.
– Взбесится, – с наслаждением повторил он. – А с нею вместе – и два других слона. А знаете ли вы, что такое взбесившийся слон?
Замдиректора мечтательно посмотрел на своего недруга.
– Три взбесившихся слона разнесут этот картонный цирк в щепки. Да-с, в щепки! Вот это будет действительно международный скандал.
«Иван Иванович» продолжал стоять, нависая над Сидоровым.
– Ах… – понятливо усмехнулся тот. – У вас, наверное, даже здесь под полой личное оружие. Зря надеетесь. Ваш «Макаров» в самом деле что слону дробина. Вы не успеете даже одну обойму выпустить, как слон вас три раза растопчет и пять раз через себя к гребеням перебросит. Так-то вот.
Гэбист наконец сел за низкий гостиничный столик. Устало махнув рукой, набулькал в чистый стакан виски и выпил так же, как Сидоров – залпом и не смакуя.
– А если серьезно, – сказал он неожиданно усталым и человеческим тоном. – Труба наши дела, уважаемый Николай Порфирьевич. Не ваши, а именно наши, поскольку я несу ту же ответственность за эти гастроли, что и вы. Только по другой линии. Но накажут нас одинаково. Менеджер местный мне уже прямо намекал. Гастроли под угрозой срыва. Билеты были раскуплены задолго до нашего приезда. А сейчас люди их сдают обратно. Цирк платит неустойку. Если мы что-нибудь не придумаем в ближайшее время, весь наш визит провалится со страшным скандалом. И в Союзе нас по головке не поглядят.
– Это ясно, – вздохнул Сидоров. – Как два пальца об асфальт.
– Именно. И надо же было упереться этой вашей главной слонихе!
– Именно. Залевского следовало брать, а не…
– Теперь поздно охать. Надо действовать. Сколько времени сейчас в Союзе?
– А хрен его знает, – пожал плечами Сидоров, впервые оказавшийся в западном полушарии и абсолютно потерявший ориентацию.
– У нас тут… Четыре часа дня. Значит, в Москве…
Гэбист достал из кармана блокнот, сверился с нужной страницей.
–…Около трех часов ночи. Удобно ли звонить Залевскому ?
– По делу цирка всегда удобно. Только на какие шиши я буду переговоры оплачивать? У меня валюты только вот на это, – замдиректора кивнул на практически пустую бутылку. – И хватает.
– Не беспокойтесь, – сказал «Иван Иванович», взяв с прикроватной тумбочки телефон на длинном шнуре и подав его Сидорову. – Наша организация все оплатит. Тем более, мы совершили ошибку.
5
– Что я тебе, чудаку на букву «М», перед отъездом говорил ?! – шепотом кричал в трубку Залевский. – Говорил тебе – не будет Дэйзи без Данилыча работать? Говорил?!