Страница 2 из 5
Но все вышло иначе. Выяснилось, что какие-то родственники маленького кривоногого Новака замешаны в делах «антисоветского заговора». И объявленный «персоной нон грата», чех-слоновожатый был в двадцать четыре часа выдворен за пределы СССР.
Залевский пытался сопротивляться.
Написал везде, куда смог, что слон – непростое животное. Не собака и не лошадь, а особое существо с тонко организованной психикой. Что даже в родной Индии, в естественной природной обстановке, каждым слоном до самой его смерти управляет один и тот же человек. Проходя вместе с животным периоды жизни; становясь из мальчишки подростком, юношей, зрелым мужчиной и наконец стариком. Но составляя неразлучную пару. Лишить слона его вожатого означает нанести страшный стресс. После которого животное может долго не оправиться. И даже оказаться вообще непригодным к дальнейшей цирковой работе.
Все прошло втуне. Новак исчез, словно его не существовало. И Дэйзи осталась одна.
Ее, конечно, не бросили. Передали слоновожатому Фесунько. Этот невероятно опытный человек несколько лет числился в цирке, не имея реальной работы. Его прежний слон Атлет по причине старости был отправлен на доживание в зоопарк. Но Залевский правдами и неправдами сохранял лишнюю ставку вожатого, зная ценность Фесунько.
Наконец его час пришел.
Однако Дэйзи не собиралась забывать Новака. Своего действительно нового слоновожатого она просто не замечала.
Слониха тосковала по исчезнувшему чеху, как это делал бы разумный человек. И странно было видеть такое со стороны животного.
Даже Залевский, хорошо знавший повадки цирковых зверей – от крыс до бегемотов – оказался в тупике и не знал, что предпринять.
Потому что реальность превзошла худшие ожидания.
Слониха Дэйзи не просто перестала работать.
Она объявила голодовку И всем видом показывала, что сама жизнь сделалась ей безразличной.
День-деньской она тупо стояла в своем отсеке. Ей меняли кипы любимых березовых веников. Дэйзи их не замечала.
Фесунько выводил слониху на прогулку. Повторяя маршрут, привычный с Новаком. Дэйзи шла, как сомнамбула, ритмично покачивая хоботом.
Абсолютно отстраненная от мира и равнодушная к его проявлениям.
Через некоторое время слоновожатый сказал директору, что слониха теряет в весе: ведь она уже много дней ничего не ела. И почти не пила.
Залевский не знал, что делать.
Бухгалтерия настойчиво предлагала избавиться от нерентабельной слонихи.
Директор сопротивлялся. С одной стороны, ему было жаль отправлять такую артистку в зоопарк, где остаток жизни ей придется махать хоботом, ловя бросаемые конфетки.
А с другой…
Он знал, что если Дэйзи ничего не ест в привычном цирке – значит, та же картина повторится и в зоопарке. И там она просто тихо угаснет, окруженная чужими равнодушными служителями.
Спасение пришло внезапно.
И с совершенно неожиданной стороны.
Неделю принципиально не притрагиваясь к веникам, Дэйзи здорово оголодала. И подчинясь зову организма, стала наконец грызть деревянную загородку. Как какая-нибудь лошадь.
Ей не мешали. Надеясь, что хоть это занятие выведет ее из ступора.
Но когда толстая опорная балка уже грозила переломиться и рухнуть, позвали циркового плотника Александра Даниловича.
Который работал тут давным-давно – с послевоенной поры. Добродушный, абсолютно лысый, и с густой окладистой бородой. И не обижался, когда порой кто-нибудь с сарказмом именовал его «светлейшим князем» по ассоциации с одиозным сочетанием имени и отчества.
Неся на плече свежеструганный душистый брус, плотник явился в слоновник.
– Ты тут поосторожней, – предупредил замдиректора. – Она ведь теперь малохольная. Затоптать ненароком может.
– Это ты брось, – отмахнулся плотник. – Животное – не человек. И ничего плохого не сделает, если я сам ее первым не обижу.
Фесунько молча открыл калитку.
Плотник спокойно вошел в загон и принялся выламывать остатки изгрызенной опоры.
Дэйзи внимательно смотрела за его действиями.
Потом вдруг тихонько протрубила.
То ли от нового человека, то ли просто от снедающей ее вселенской тоски.
Данилыч повернулся и ласково погладил ее морщинистый хобот.
– Эх ты, Евдокия, – так переиначил он на русский лад ее иностранное имя. – Голова твоя – два уха… Такая большая – и такая глупая. Что же ты вытворяешь? Стоишь тут и не ешь ни хрена. Так ведь и окочуриться недолго.
Дэйзи моргнула маленькими глазками.
А потом вдруг подняла хобот и принялась с осторожным любопытством перебирать густую Данилычеву бороду.
Фесунько замер: за последнее время это было первым случаем, когда безучастная слониха чем-то заинтересовалась.
Наигравшись с бородой, Дэйзи подхватила с полу березовый веник и как ни в чем ни бывало захрустела ветками. Маленький рот ее, казалось, изогнулся в подобии улыбки.
Кто-то сбегал за директором.
Залевский на цыпочках подошел к загону. Он боялся признаваться даже себе во внезапной радости. Но перелом был налицо.
И с этого дня дело прошло на поправку.
Дэйзи начала есть.
Правда, Данилыч навещал ее каждый день. Гладил хобот, похлопывал по ушам. И приносил в кармане морковки. Слониха жевала их так, будто в жизни не ела ничего более вкусного.
Через некоторое время она снова начала работать.
Правда, на манеже Дэйзи теперь обязательно требовалось видеть Данилыча, сидящего напротив выхода в первом ряду.
Зато к привычным номерам прибавился еще один.
Слониха стала изображать парикмахера.
Ее выпускали, одетую в зеленый передник, из кармашка которого торчали огромные ножницы и расческа. На арене стояли кресло и зеркало. Как в настоящей парикмахерской.
Данилыч со своей бородой красовался на привычном месте.
Дэйзи окидывала взором ряды и, увидев друга, призывно трубила.
Плотник покорно перебирался через барьер и садился в кресло.
Дэйзи неуклюже накидывала белый пудермантель, хватала расческу и принималась трепать его бороду. Время от времени опуская хобот в ведро и окатывая Данилыча с головы до ног водой. Вместо пульверизатора.
Номер был исключительным и шел просто на ура.
Так все в цирке вернулось на свое место.
Дэйзи работала, еще лучше, нежели прежде.
Однако мудрый Залевский чувствовал, что все не так просто.
Работая с разными животными, он знал их отличительные особенности.
И если хищники при всей кажущейся опасности были абсолютно предсказуемы, то лишь один бог ведал, что творится в голове у добродушного с виду слона.
Хотя внешне все шло нормально, реально установилось странное равновесие.
Фесунько продолжал числиться слоновожатым. Однако главенство это оказалось номинальным. Дэйзи ему подчинялась, но с таким безразличием, что любому было ясно: все идет не от души. И в любой момент она может перестать слушаться.
Он не исполнял необходимой роли звена между слонихой и людьми. Настоящего контакта между слоном и вожатым – на котором держится работа животного в мире человека – не возникало.
Для Дэйзи на всем белом свете осталось лишь два близких и небезразличных живых существа.
Плотник Данилыч. И одногорбый африканский верблюд Адольф.
Впрочем, верблюда слониха полюбила еще при Новаке. И иногда упрямилась даже при прогулках вокруг цирка, настоятельно требуя, чтобы рядом с ней молча вышагивал Адольф.
Сейчас ей весь мир затмил Данилыч.
Залевский наблюдал отношения животного и человека и с удивлением понимал, что Дэйзи прониклась к Данилычу куда более сильным чувством, чем даже к своему прежнему Новаку. К маленькому кривоногому чеху она относилась дружелюбно, но не более того. А бородатого плотника любила. Возможно ли такое слово для описания отношения неразумного животного к человеку? Вероятно, следовало сказать как-то иначе. Но глядя на невероятную нежность, которую проявляла огромная слониха, становилось ясным, что этому слоновьему чувству не хватает лишь человеческих слов о любви.