Страница 2 из 6
Я смотрелась в зеркало и понимала. что мною мог любоваться любой мужчина, мне могла завидовать каждая десятая… нет, каждая вторая женщина – хотя мне самой все это так и оставалось безразличным.
Повернувшись боком, я раскинула руки и заметила, что из-под юбки сразу показался край чулка. Это было лишним, тактический эффект следовало строго дозировать.
Опять задрав подол и повернувшись к зеркалу лицом, я немного подтянула ослабившиеся пряжки и подняла чулки повыше. Походя отметив, что место, в котором сходятся ноги, смотрится тоже идеально; эти уродские черные трусики с кружевными вставками по бокам обтягивали мою интимную выпуклость так, будто я родилась сразу в них. Темная прокладка угадывалась под тканью, но не выступала по краям. Конечно, всерьез эти проститутские трусы не входили в обязательную программу, но они иногда показывались на свет и такой деталью не стоило пренебрегать.
Оправив чулки, я опустила юбку на место. Теперь я могла шагать туда и сюда, никто не видел ничего, кроме их черного блеска. Но стоило мне поднять руки повыше, как юбка тянулась вслед, и с определенного момента показывались сначала широкий край чулка – ослепительно черный в контрасте с ослепительно белой ляжкой – потом узкая резинка пояса и наконец уже сами трусы…
Да, ниже пояса я даже сама себе казалась символом совершенства.
Верхней частью природа меня тоже в общем не обделила – но сейчас я обходилась без демонстрации этих мест и со своим темным свитером не предпринимала ничего. Напротив, контраст по-летнему оголенных ног с теплым зимним верхом придавал моему облику какую-то утонченную привлекательность.
Еще раз полюбовавшись собой, я пошла обратно к своим однокашникам, которые, должно быть, уже начали собираться перед лекцией, чтобы занять места получше.
Увидев на внутренней стороне двери строгую табличку с указанием и не забыв погасить в туалете свет: в такой ранний час вряд ли кто-то собирался сюда зайти.
* * *
В большой аудитории уже гудели холодные люминесцентные лампы.
Мои товарищи по несчастью тихо и сонно переругивались из-за мест.
– Максюта ! – радостно приветствовал меня записной лодырь Беляев. – Явилась наконец!
– А куда я денусь с подводной лодки… – отмахнулась я и тут же крикнула: – Фин, ты домашку сделал?
– Как всегда, – флегматично ответил белобрысый отличник Финашин.
Который мог бы сам разделаться с математикой одной левой, но почему-то ленился выходить к доске.
– Много там получилось? – уточнила я.
– Хватит, я думаю… Иди сюда, покажу где переписывать…
Я прошла и села рядом с нашим отличником. Вытащила из сумки тетрадь по математике и раскрыла на последней чистой странице.
– Ты все задачи решил? – на всякий случай уточнила я, хотя это было лишним.
– Обижаешь, начальник, – скривился Финашин. – Все пять, как и надо было. Вот, смотри и списывай…
– Ты хоть нормально решения записал, или как всегда для себя?
– Нормально. Ты перепиши слово в слово, потом на доску тоже слово в слово… Не забыла, что такое производная?
– И не знала никогда вообще-то… Но он, наверное, и не спросит.
– Будем надеяться, – подтвердил Финашин.
– Слушай, а почему ты так дифференцируешь? – спросила я, взглянув на его аккуратные строчки. – Разве производная произведения не равна произведению производных?
– Ну ты даешь… Если бы было так, Земля бы вращалась вокруг Луны, а не наоборот… Да брось ты заморачиваться, Ивак все равно теорию не спросит.
– А тут что? – продолжала я, увидев задачу, где требовалось продифференцировать отношение двух функций. – Какой-то ужас вообще…
– Не думай ни о чем, пиши в тетрадь, потом перепишешь на доску… Здесь, кстати, два решения есть. Можно взять как произведение функции «эф» на функцию «же в минус первой» – будет в две строчки. А можно тупо применять формулу для производной частного – с радикалами там работы на полпары… Я оба варианта написал, сама выберешь.
– Выберу тот, который подлиннее, чтоб на дольше хватило, – сказала я.
В коридоре прозвенел звонок, сзывающий всех на лекцию.
– Ладно, я пока сдую тихонько, – сказала я. – А на практике…
– Ты только не забудь на доске повыше рисовать! – попросил записной бабник Парижский. – Чтобы… Ну сама понимаешь, что… Не ему же одному тобой любоваться…
– Понимаю, – улыбнулась я. – Постараюсь.
–…Доброе утро, – хорошо поставленным голосом сказал доцент Иванов, войдя в аудиторию и бросив свой истрепанный портфель на запорошенный мелом стол.
Мы звали его «Ивак», сократив в одно два слова «Иван-дурак», плотно ассоциирующиеся с фамилией.
– Итак, продолжаем знакомство с дифференциальным исчислением. Запишите тему сегодняшней лекции – анализ функции с помощью производных высшего порядка…
Положив тетрадку Финашина на колени, я делала вид, что записываю лекцию. А сама быстро и аккуратно перекатывала в свою тетрадь домашнюю работу.
На это ушла почти вся пара.
Перед практикой я поменяла место.
Доцент Иванов вошел, как всегда, через пять секунд после звонка и. усталый после лекции, тяжело плюхнулся за свой стол.
Аудитория притихла, ожидая: все ли пойдет по плану или нечто может на этот раз сбиться.
– Итак… Сейчас кто-нибудь из вас покажет мне домашнее задание…
Никто не двинулся. Все смотрели на меня.
– Максюта! – свистящим шепотом подсказал Парижский. – Ты там не забыла своих обязанностей?
– Вызываю огонь на себя… – таким же образом ответила я.
И заняла нужную позу. Отточенную и просчитанную, которую одобрил бы даже какой-нибудь A.S.C. – кинооператор…
Сидела я на самом краю, в правой половине аудитории, то есть в левой от доски. Выставив в проход левую ногу так, что мое классическое узкое колено сверкнуло, как антрацит, а икра – благодаря положению пятки, высоко поднятой моей чудовищной туфлей – сияла во всем совершенстве формы. Правую ногу я закинула на левую и чуть поддернула юбку – так, чтобы показалась не только вся моя гладкая ляжка и край чулка, но и непристойно натянувшаяся черная резинка, идущая от невидимого пояса.
И замерла так, ожидая.
Глаза Иванова прожигали мое колено, хотя он вертел головой, делая вид, будто высматривает кого-то другого среди рядов. Все знали, что так положено, но никому ничего не угрожает.
– Максимова! – проговорил наконец доцент, вздохнув облегченно. – Решили?
– Ну, Виктор Викторович… Как вам сказать… Кое-что решила, кое-что не до конца…
Я специально ломалась, чтобы действие не казалось слишком срежиссированным.
– Иди, иди, – добродушно подгонял Иванов. – У доски разберемся, что не решила, вместе доделаем…
Держа перед собой скопированную Финашинскую работу, я встала у доски и взяла мел.
– Только не пиши снизу, – добавил невозмутимый доцент. – Задачи длинные, начинай повыше, чтобы на все хватило места…
* * *
Все получилось совершенно неожиданно в самом начале семестра, когда у нас только началась математика.
Никто ее, разумеется, не понимал – кроме Финашина – а доцент Иванов, который читал лекции и вел практику, безжалостно зверствовал, особенно доканывая всех огромными домашними заданиями.
На лекции каждый делал вид, что пишет, и их можно было как-то вытерпеть. На практике же никто не мог усидеть спокойно, опасаясь, что его вызовут к доске показывать эту самую домашнюю работу, за которую никто даже не брался.
Осень начала семестра выпала на удивление теплой, все мы – то есть девчонки, вчерашние школьницы – ходили на лекции почти что в одних трусах – но, вероятно, из остальных полуголых сокурсниц я оказалась все-таки самой полуголой. Точнее, на самой полуголой. а самой привлекательной со стороны изощренного эротомана.