Страница 1 из 6
СТРАТЕГИЯ И ТАКТИКА
Университет встретил меня теплой, сонной пустотой.
Как бывало всегда, когда по запланированному графику я приезжала сюда до начала занятий.
Я заглянула в аудиторию, в которой должна по средам у нас проходила математика – пара лекций и пара практик. Там еще стояла полная темнота, лишь на последнем ряду спала одна из сокурсниц, жившая ближе всех и потому всегда приезжавшая ни свет ни заря, чтобы сразу и на обе пары занять хорошее место сзади. Несмотря на то, что почти никто ничего не делал ни на лекциях, ни на семинарах, деканат устраивал регулярные проверки посещаемости, народ валил толпой, и за хорошие места всегда шла драка. Я тихо положила свою шубку и так же тихо вышла обратно в коридор. Будить свою ловкую подругу я не собиралась.
У меня имелись свои планы, результат которых был уже хорошо проверен.
Не нарушая утреннего покоя, я прошагала в другой конец здания. В холле, стены которого были увешаны разными экономическими таблицами и какими-то непонятными мне диаграммами, светилась только одна лампа в дальнем углу.
Я открыла холодную пластиковую дверь туалета.
Облицованное кафелем помещением было темным, пустынным и даже прохладным. Тихо журчала вода в испортившемся бачке, который не чинили с момента моего появления в этом учебном заведении.
Нащупав вслепую, я щелкнула выключателем. Свет метнулся из-под потолка, пробежал от стены до стены. Старые лампы тихо загудели, погружая меня в какое-то оцепенение почти домашнего уюта. Но мне было некогда расслабляться и медитировать.
Я скользнула в кабинку – на всякий случай, в самую дальнюю – и, опять-таки на всякий случай защелкнула за собой замок. Здесь оказалось совсем уютно и пахло только свежей хлоркой, которую неизменно использовала уборщица.
Несколько газет привычно лежали в моей сумке. Я достала их и ровно уложила на холодный кафельный пол. Потом повесила на кривой крючок свои манатки: сначала сумку с тетрадями, потом пластиковый пакет.
Расстегнула сапоги, стараясь не сломать молний. Сняла их и встала на газетную подстилку. Пошевелила пальцами, сразу ощутив текущий снизу холодок. Положила сапоги в тонкий полиэтиленовый мешок, потом все это сунула в пакет. Потом аккуратно завернула юбку и последовательно освободила свою нижнюю часть от зимней одежды. Стараясь при этом не задевать – несмотря на утреннюю чистоту – ни пола, ни исцарапанных стен.
Сначала стащила длинные толстые рейтузы, затем – шерстяные колготки.
Несмотря на мою якобы безбашенную молодость, я не брала пример со сверстниц, щеголявших зимой с голым животом и в капроновых колготках, а тщательно берегла свои органы малого таза. Хотя, если честно, этими самыми органами я еще ни разу не пользовалась по прямому назначению. Не из страха и тем более не по каким-то моральным принципам. Просто сама я не испытывала к их использованию никакого желания, мое время еще не настало. И кроме того, я знала, что между ног имею сильное и безотказное оружие, которое являлось моим стратегическим резервом. Это выражение, мне очень нравившееся, я подхватила у младшего брата. Который, повернутый на всем военном, без конца скачивал фильмы о войне и как-то раз – помню, мне на несколько минут вся эта мужская теоретика стала интересной – объяснил, что только дурак пускает в ход стратегические силы там. где успеха можно достичь просто тактикой ближнего боя… И я берегла свой стратегический резерв, обходясь пока чисто тактическим. Который мне служил верно и безотказно.
Оставшись в одних хлопчатобумажных трусиках, очень удобных и не ощутимых на теле, я невольно притормозилась. Если честно, снимать их мне не хотелось вовсе, но задача требовала определенных жертв, неизбежных даже в ближнем тактическом бою. Я решительно сняла уютные трусы и, аккуратно свернув с прочими вещами, сложила все в пакет.
Затем сунула руку под свитер и нащупала свой бюстгальтер. Вытащила другие вещи, рассованные туда еще дома. Из чашечек извлекла чулки – по одному из каждой – из промежутка между ними – невесомые узкие черные трусики. Я носила все это добро в бюстгальтере не из-за каких-то извращенческих соображений, просто тонкие летние вещи, спрятанные на груди, оставались теплыми даже в самый лютый мороз.
Достав из сумки початую пачку, я приклеила к трусикам черную прокладку типа «танго» – треугольную, выполняющую свое назначение, но не видную снаружи. Натянув трусики, я сразу почувствовала, как их края больно врезаются в пах, но все это приходилось терпеть. Затем настал черед черных эластиковых чулок. Чулочный пояс с непристойно свешивающимися резинками уже сидел на моей талии; прятать его куда-нибудь, а потом надевать в туалете было просто неразумно. Я не спеша выправила черные ленты, так же не спеша пристегнула чулки. Такой комплект, конечно, был бы уместен на дорогой проститутке; я таковой не была, хотя тоже нуждалась в униформе.
Последними я извлекла из того же пластикового пакета вечерние туфли на высоченных каблуках, в которых стала выше ростом едва ли не на голову. Спрятать туфли в бюстгальтер я, конечно, не могла при всем желании, они нахолодились по дороге и сейчас даже обожгли мои ступни. Я пошевелила пальцами, ощущая жесткую еще кожу. Но все это не представляло проблемы; я знала, что минут через десять-пятнадцать туфли нагреются от моего тела и я вообще перестану из ощущать…
Я была готова ко всему, но все-таки не мешало проверить готовность как следует.
Выйдя в туалетный предбанник, я отошла к дальней стенке, чтобы увидеть всю себя ног до головы в большом зеркале с отбитым углом, что висело над раковинами. Именно с ног, голова оставалась на последнем месте.
Ноги мои смотрелись идеально. Черные чулки сидели естественно и порочно, подчеркивая мое совершенство.
Впрочем, для совершенства чулок особенно не требовалось. На мои ноги – видимо, в самом деле красивые – таращились уже с восьмого класса. А то, как они действуют на взрослых мужиков, я поняла полтора года назад, во время своих последних в жизни летних школьных каникул. В самую жару мы поехали на дачу к друзьям моих отца и матери. Я знала их с рождения и считала едва ли не родственниками. Я не думала ни о чем и надела то, что мне самой казалось самым удобным: просторные шорты и широкую, плотную футболку. Ни трусов, ни бюстгальтера поддевать я не стала: летний ветер спокойно гулял по моему голому телу под необременительными тряпочками, и я ощущала себя как нельзя лучше. Но мама заявила, что в такой одежде у меня сильно видны всякие нескромные места, обозвала бесстыдницей – хотя, будучи всегда и оставаясь поныне холодной, как мрамор, я не замышляла ничего плохого – призвала постесняться хотя бы младшего брата и велела мне переодеться в купальник-бикини, который она прихватила с собой. В купальнике мне сразу стало дурно; узкие трусы врезались мне в ноги, тугая верхняя часть оставляла на теле синие следы, а в складках под теми самыми местами сразу начал выделяться пот, грозя опрелостью на неделю вперед… Но мама оставалась непреклонной, и я подчинилась. А потом заметила, что хозяин семейства – который еще год назад выражал недовольство, когда родители брали меня с собой, приезжая к ним в гости веселиться и пить водку… Этот взрослый серьезный мужчина, увидев мои ноги во всю их длину буквально пожирал меня взглядом и весь день делал так, чтобы случайно оказаться около меня. А потом все лето каждые выходные приглашал наше семейство на шашлыки…Мне было все равно, кто где и как меня увидит, но такое внимание со стороны серьезного взрослого мужчины как-то льстило. И, кроме того, я поняла, что могу довести его до белого каления, просто дразня своими ногами, обманчиво доступными в чертовом купальнике. Этот факт, казавшийся тогда смешным и нелепым, теперь служил мне добрую службу…