Страница 5 из 8
У лестницы Далго-По остановился – он ведь приходил сюда ещё совсем мальчишкой. За руку с отцом или, сидя у него на плечах, точно также как на той дурацкой статуе… Воспоминание свалилось вдруг, словно брызги дождя с качнувшихся ветвей, заставило вздрогнуть, остановиться на мгновение – и тут же исчезло в пустоте.
– Иди первым, – сказал Далго-По.
– Почему это?
– Ну, ведь это же твоя идея, – Весельчак отступил от лестницы в сторону. – Ты абсолютно уверен, что никого нет внутри?
– Абсолютно.
– Тогда иди. Я в отличие от тебя не верю уже никому. Даже самому себе… У тебя есть нож или что-нибудь острое?
Математик посмотрел на него как-то зло и даже презрительно, словно обиделся за подозрительность товарища:
– Неужели ты подумал?.. Неужели я бы привёл тебя в ловушку!
Дохля решительно зашагал вверх по лестнице: полы его драного пальто подскакивали вверх, а отодравшийся каблук на правом ботинке клацал как кастаньета. Казалось, он специально громко топал, чтобы показать своё бесстрашие и честность компаньону. Дойдя до железной двери, он обернулся и помахал ручкой, подражая высокопоставленным лицам из кадров документальной хроники. Далго-По в ответ поднял руки над головой, соединил в приветственном жесте и потряс ими. «Что за мальчишеские забавы! Прекрати!» – он вспомнил, как мать заорала ему из окна, когда он во дворе собирался на спор спрыгнуть с крыши сарая.
Математик скрылся за железной дверью, оставив её чуть приоткрытой. Видимо, для напарника.
Далго-По, тяжело топая по ступенькам, стал подниматься. Шесть дней находиться абсолютно без еды чревато, любая физическая нагрузка становилась тяжёлым испытанием. «Странно, – подумал Весельчак, – ничуть не устал, пока шёл до самолёта через весь город… а тут, на какой-то лесенке… Вот-вот – моё сердце выскочит через открытый рот!..»
С отдышкой он добрался до верхних ступенек и успокоил себя тем, что сейчас поест и слабость пройдёт. «Самое главное, не объедаться, – мысли прыгали в голове, как резиновые шарики. – Есть понемногу… Потихоньку. По маленьким кусочкам. Жевать. Долго-долго жевать…»
Далго-По толкнул приоткрытую дверь и шагнул вперёд.
– Эй, счетовод!.. я ни ляда не вижу тут… – тихо выругался он и налетел на какую-то железяку, больно ударившись коленом. – Где ты, мать твою околесную?!
В ответ не было ни звука.
– Ты что сдох, что ли?..
Тут он почувствовал, как кто-то схватил его за руку, сначала с одной стороны, затем с другой. Хватка была сильной, у математика бы явно не хватило на это сил. «Засада! – мелькнуло в голове Весельчака. – Видно, кто-то оказался проворнее нас…»
Мужчину потащили вперёд, скорее всего, в хвост самолёта. Никаких кресел для пассажиров не было уже в помине. Ещё с тех самых времён, когда Далго-По ходил сюда маленьким мальчиком со своим отцом, чтобы потягивать сладкий сок через трубочку за уютным цветастым столиком и глазеть в иллюминатор. Теперь иллюминаторы были забиты листами от обшивки и заткнуты всякой дрянью. Когда дверь в самолёт захлопнулась, воцарилась кромешная тьма.
Он почувствовал, как его развернули и бросили в широкое кресло. Затем чиркнула спичка и загорелся длинный язык фитиля. Скоро свет отодвинул тьму, и он смог оглядеться: несколько заросших рож смотрело на него из пляшущей под огнём пустоты, как смотрят охотники на пойманного зайца, с кровожадным любопытством и жадностью. «Если это мизеры, нам крышка, – мелькнуло в голове Далго-По. – Говорят, некоторые мизеры занимаются людоедством, – вспомнились чьи-то слова. – Только их называют выродками… Неужели это конец?..»
К своему удивлению он не испытывал ни ужаса, ни страха. Единственное, что его беспокоило, это боль. Он не желал даже микроскопической боли: если и суждено умереть, то пускай всё повторится как в детстве – чик, мама щёлкает выключателем в спальне и маленький Далгонарий погружается в мир, где грёзы и сны живут вместе…
– Пожалуйста. Не делайте мне больно, – по-детски попросил Далго-По. – Убейте как-нибудь незаметно. Чтобы я ничего не видел и не ждал…
Одна из заросших рож с тремя металлическими зубами, участливо заглядывала ему в лицо, будто бы разгадывала мысли пленника:
– Не бойся, мы убьём тебя нежно, быстренько: вжик, спица в ухо – и ты уже отдыхаешь где-нибудь там… – он задрал глаза к потолку. – Вместе со святошами.
– Ну, конечно! – обиделось лицо с ноздреватым картофельным носом синюшного цвета, как у алкаша, который пьёт политуру. – Такого симпатичного зайчика отправить в лучший мир без фейерверка? Без музыки? Не позволю!.. Представляю, как он будет музыкально взвизгивать, когда я начну медленно вырезать у него на башке свою любимую пословицу. Ты знаешь мою любимую пословицу?
Несколько небритых рож переглянулись между собой и показали гнилые зубы.
– Нет, – Далго-По осторожно мотнул головой.
– Чем умнее голова, тем наваристей уха, – алкаш зачмокал губами, по-идиотски вытянув их трубочкой. – Я просто обожаю высасывать мозги таких вот умников через соломку. Чпок – вставил в ушко и посасываешь, прям как в ресторане.
Весельчак был ни жив, ни мёртв, но вспомнил вдруг про Дохлю и удивился, что того нет рядом. Он решил, что приятель успел спрятаться и позавидовал чёрной завистью. На кой ляд послушался этого математика-маразматика!
– Так, где этот урод? – сказал с металлическими зубами. – Он же обещал, тварь, жирненького бродяжку. А это что? – задохлик!
Краем глаза Далго-По увидел, как из темноты в зону мерцающего пламени выволокли перепуганного Дохлю – лицо будто выбелено мелом.
– Ты кого нам привела, интеллигентская гнида?! – рожа с металлическими зубами приблизилась к застывшему лицу математика. – Он же от голода еле ходит. Даже со страху не обмочился – полная апатия к жизни!.. Какое мне удовольствие глодать его деревянные мослы?! Может быть, ты хочешь, чтобы мы тебя на клычок посадили, а?
Дохля беспомощно шевелил губами, что-то блея:
– У него щёки… вон какие щёки… очень пухлые щёки…
– Да замотал ты с его брылами! – заорал другой с рассечённой бровью. – Посиди на одной воде, у тебя рыло разнесёт, как у свиньи, – он подошёл к Хмурому Весельчаку и слегка ткнул его кулаком в грудь, отчего тот ойкнул и сжался в комок: – Ну что это! – одни рёбра, как решётка вокруг парка. Бурый, предлагаю сожрать их обоих.
Бурый тут же откликнулся, это был тот с тремя металлическими зубами:
– Ты что, Шершавый, переходишь на пресную брюкву? – он скривил рот от несъедобных мыслей. – Если мы сожрём «ходока», нам никто больше не поверит. Да и сам он ничуть не мясистее, такой же задохлик.
Никто не возразил. Бурый запустил пятерню в свою рыжую бороду и дёрнул, словно собирался вырвать клок, сказал резко:
– Мы не просто его отпустим! Мы исполним своё обещание и дадим три килограмма брюквы. Всем ясно?
Из темноты вышел четвёртый подельник в чёрной вязаной шапке с худым измождённым лицом и клочьями седой бороды. Он взял Дохлю за руку и потащил по длинному брюху самолёта к выходу. По пути всучил ему кулёк, очевидно, с брюквой, и вытолкал наружу, осветив на мгновение мрачное чрево рассеянным осенним светом.
Хмурый Весельчак лежал в кресле ни жив, ни мёртв с одной лишь мыслью – умереть прямо сейчас от разрыва сердца! Хлоп – и твоя жизнь закончилась внезапно, как в старом кинотеатре, когда вдруг обрывается кинолента, а по экрану прыгают пятна и белые квадратики, потом чик – и всё остановилось…
Из темноты доходил запах чего-то подгоревшего и сладковатого, от такого запаха тошнота подкатывалась к горлу… Первое, что всплывало в воспалённом мозгу, это куски жареного человеческого мяса посреди железного поддона, плавающие в собственном жиру…
Весельчак ощутил ужасную слабость во всём теле, невозможно было пошевелить даже пальцем. Если бы ему сейчас предложили бежать из плена, он бы не смог – смерть навалилась на всё тело холодной тяжестью, будто снежная лавина, отбирая последние силы и надежду…
– Ладно, – сказал с металлическими зубами. – Пускай Угрюмый сперва помоет корыто. А то оттуда несёт, как из выгребной ямы…