Фантазии

Он не поднимает головы, когда Стогова устраивается на соседнем стуле. Ребенка уже нет у нее на руках, он спит на небольшой мягкой кушетке позади девушки.

Лиза молча разглядывает Горшенева. Он молоденький, стройный… совсем молоденький, ему на вид не больше двадцати — двадцати двух лет. На нем черная водолазка и черные джинсы. Миша начинает что-то рассказывать, расставляя маленькие макеты кораблей по определенным точкам, отмеченным на карте. Потом он соединяет их красным маркером, и синим он рисует течение в океане. Стогова заглядывает в карту внимательнее и понимает, что корабли идут на Англию. Там именно так и написано — Англия. И вот карта уже не современная, а такая, какой ее изображают в исторических фильмах о пиратах.

Все, как любит Миша.

Он действительно что-то объясняет Стоговой, но та лишь любуется им, таким молодым и обаятельным. Потом Горшенев, словно уловив настроение девушки, замолкает и переводит на нее пристальный взгляд. Они сидят так близко друг к другу, что Лиза ощущает тепло, которое излучает Миша. И в этот момент у нее щемит в груди, ее охватывает невыносимая тоска, как будто все одиночество мира разом навалилось на нее. Девушка ждет каких-то особенных слов от Миши, но он просто позволяет ей прижаться к нему, словно прощаясь. Она действительно прощается с ним, с его молодостью, с тем Мишей Горшеневым, который еще не знает всего того, что с ним произойдет впоследствии.

Почему он ей так близок по духу? Потому что он честен, потому что он открыт, потому что она знает, что он видел. Она тоже это видела…

Они сидят так достаточно долго, а в маленькое окошко врываются первые лучи восходящего солнца. Лиза хочет что-то сказать:

— Я… — начинает она.

— Не надо, — прерывает ее Горшенев и поглаживает по голове. — Не надо. Все будет хорошо. Зря вы всё это затеяли. Не надо так…

Лиза не понимает, что он имеет в виду, но где-то в глубине души осознает, что он о себе и о людях, которые плачут по нему, а ему это вовсе не по душе.

Стогова еще раз заглядывает в глубину его глаз, кивает, будто согласившись с ним, и встает, прекрасно понимая, что таким она его не увидит больше никогда. Он пришел попрощаться…

***

Среди связок в горле комом теснится крик,

Но настала пора и тут уж кричи-не кричи.

Лишь потом кто-то долго не сможет забыть,

Как шатаясь бойцы об траву вытирали мечи.

И как хлопало крыльями черное племя ворон,

Как смеялось небо,

А потом прикусило язык…

Лиза рыдает как истеричная дура, распластавшись на коленях спящего Горшенева. Тот уже медленно пробуждается. Опухший и охрипший спросонья Миша, к тому же слегка растерянный от припадков Стоговой, рявкает на всю комнату:

— Нет, блять, я все понимаю, но чтоб баба ерзала на моих коленях и ревела, такого точно не припомню! Ты чего сопли распустила? Киркорова в трусах увидела? — Горшенев приподнимает тоже проснувшуюся Лизу, и та поспешно вытирает слезы, сонно моргая и таращась на Мишу, а потом резко подается к нему и виснет у него на шее.

— Кхм… — подавляет смешок Горшенев, ловя изумленные взгляды парней, которые, кряхтя и ворча что-то, начинают понемногу приходить в себя. — Малявка, тут же пацаны, ты чего это тискаешься?

— Засмущался? — устало бормочет девушка и отодвигается, быстро вскакивает и уходит в ванную.

Конечно все удивлены воплями Стоговой, хотя вообще все ребята воспринимают ее как слегка тронувшуюся мозгами девицу, но выдвигать такие обвинения вслух не рискуют, прекрасно зная горячий нрав Горшенева. Он-то вроде бы ничего к девочке и не питает — ну, возможно, какие-то теплые чувства на уровне симпатии, — но все равно заступается за нее и даже будто бы ревнует к Костяну. Это парни давно замечают. Но Миха сам должен с этим разобраться, не маленький мальчик, вполне осознает, что его к этой девочке тянет. Но по какой-то неизвестной причине — а он все же догадывается, что тут к чему — Миша не может сократить расстояние между ними. На него словно кандалы напялили, и он идет только туда, куда ему велят…

Лиза смотрит в зеркало совсем недолго, потому что она с некоторых пор боится увидеть там вместо себя кого-то другого. Но когда в дверь раздается тихий стук, она вздрагивает и вновь ловит свой покрасневший от слез взор в отражении и невольно улыбается.

— Ты живая там? — спрашивает Горшенев, и она еще шире улыбается, потому что ей приятно, что он беспокоится о ней.

— Да, — отвечает Стогова коротко, но при виде своих вдруг потемневших глаз она становится суровее и, угрюмо сопя, произносит почти надрывно: — Миша, Ми-и-иш… ты меня считаешь той, о которой рассказал тебе Метелин?

— Еще чего? У меня что, мнения своего нет?

— Слушай, — продолжает Лиза, видя как гладкая поверхность зеркала начинает расплываться. Она чувствует приближение Безликого. Возможно, Костя тоже сейчас придет. — Я такой себя не помню. Я не помню себя вообще. Иной раз кажется, что о тебе я знаю гораздо больше. А Костя… он откуда появился в моей жизни? Кто-то словно хочет рассказать мне что-то очень важное. А мне страшно, Миша, потому что я понимаю: за этим придет нечто черное, какой-то кошмар. Я… раньше… я помню, что меня давным-давно «подсадили» на эти странные привязанности к рок-музыкантам и этому направлению музыки в целом. Но как я нашла тебя? Миш, не было никакого объявления, понимаешь? Был мой день на прослушивании. Был Метелин и не было «психушки», понимаешь? Он хочет всех запутать. Потом, помню, ко мне Цвиркунов подошел и позвал туда, к вам. Там вы все. И Андрюха Князев, и весь новый состав…

— Андрюха Князев? — спрашивает Миха, и его голос за дверью звучит приглушенно, а Лиза тут же начинает холодеть, предчувствуя новое заблуждение, новые нелепые ошибки и провалы в памяти, и она уже понимает, что Безликий каждый раз приходит тогда, когда в ее психике случается некий надлом. Это как искажение пространства: все реально, но вообще не по-настоящему. То есть время смешивается, как если бы человек застрял в коридорах этого самого времени, или если бы выбрал не тот путь, или просто сошел с ума.

Но Стогова не хочет признавать себя чокнутой, она пытается бороться с вакуумом, пульсирующим вокруг нее.

— Откуда я знаю ответ? — обхватывая голову ледяными пальцами, спрашивает Лиза у самой себя, но, подняв глаза на отражение, начинает всхлипывать от ужаса и бессилия: это не ее пальцы, это цепкие руки Безликого. Он стоит позади нее и не позволяет ей пошевелиться.

— Откуда я знаю ответ? — снова повторяет Лиза.

Дверной замок с треском ломается, и Стогову трясут за плечи. На этот раз на помощь приходит Ренегат.

— Лизка! Лизка! Ты что? Очнись!

Стогова моргает, и все мгновенно встает на свои места, но, как только она вываливается из ванной следом за Сашей, тут же налетает на разозленного Горшенева, мечущегося по комнате.

— Что такое? — спрашивает Лиза, утирая испарину со лба. — Где все?

— Уехали, — останавливается Миша и многозначительно смотрит на Ренегата, тот качает головой, вздыхает и тоже исчезает в прихожей, а затем хлопает входная дверь, и Миша с Лизой остаются одни. — Тебя боятся.

Он смотрит на девушка так, будто желает хорошенько ее отделать по мордашке за такие припадки, от которых, видно, и у него сносит крышу. Но опять же Стоговой кажется, что Горшенев не удивлен. Он, напротив, будто расстроен из-за того, что все так стремительно идет к чему-то определенному.

Лиза делает ему навстречу шаг и спрашивает:

— Что ты знаешь? Я умерла?

Миша снова не выглядит изумленным, он просто кидает на нее взгляд искоса и пожимает плечами.

— Почему я вижу тебя мертвой, но ты жива? — прищуривается он. — А ты в ответ видишь меня в гробу. Хрень какая-то, не находишь?

я не вернусь…

— Да… — Лиза опускается на краешек кровати. — Хрень. Думала, ты дашь ответ.

— Кстати, Костян звонил, опять тебя искал. Достал меня этот придурок. По-моему, его пора выводить из игры.

Стогова поворачивается к Мише, присевшему рядом.