Зверь

— А че скрываешь? Боишься, что заявлюсь с веником цветов? — улыбка в голосе.

Я закатила глаза, вставляя ключ в замочную скважину.

— Ты и цветочки? Нет, не представляю, — и вошла в квартиру, щелкнув выключателем.

Фил промолчал и, не снимая обуви, прошел на кухню.

Я грустно оглядела грязные следы от его ботинок и сказала:

— Вот уж спасибо тебе. Мог бы и разуться.

— А, — высунулся он из кухни. — Привычка.

И все же скинул ботинки, а следом и куртку. Закатал рукава рубахи, обнажая татухи, на которые я обратила внимание еще в прошлый раз, и снова вернулся туда, где, по-видимому, ему нравилось больше всего — на кухню.

Это как котяра, которому приятен определенный угол в квартире. Хм. Странное сравнение.

— У меня шестого августа днюха! — вдруг отозвался Фил, и я невольно хохотнула, осознав, что сравнение уместное: Лев — это тот же кот, только более злой.

Я, вообще, всегда страдала подобной ерундой. Узнала, кто человек по гороскопу и все — разобралась немного в его поступках.

Филатов глядел на меня немного исподлобья, пока я расхаживала по кухне, готовя чайную заварку и стругая бутерброды. Натянуто улыбалась и отворачивалась. Сегодня он какой-то чересчур спокойный. У него даже взгляд был томным и с поволокой. Стало немного не по себе…

— Хотите Мишке помочь? — спросил настолько неожиданно, что я едва не выпустила из рук горячий чайник. — Серьезно. Тогда просто увезите его отсюда. Он не с теми связался.

Я молча наполнила чашки кипятком, вернула чайник на плиту и уселась напротив Фила. Только после этого посмотрела на него и ответила:

— А ты не участвуешь в процессе? Не употребляешь?

Вмиг помрачнев, Филатов отвернулся, остекленело уставившись в окно.

— Не суйся не в свое дело, — прозвучало глухо. Потом Фил достал темную пачку и, совершенно не интересуясь, можно ли здесь курить, зажал сигарету в зубах.

Чиркнул зажигалкой и выпустил струйку дыма, глядя на меня довольно высокомерно.

— Засранец, — констатировала я, поднимаясь, и, распахнув форточку, вернулась на место.

— Ты не минчанка?

— Да.

Отвернулась. Не хотела видеть его глаза.

В горле застрял ком. Очень уж желала наорать на Филатова, потому что все еще злилась из-за Михи. Напряжение в воздухе росло, а выхода этой темной энергии не было. Что-то должно было случиться. Один из нас просто обязан был сорваться. И первым это сделал Фил.

Он совершенно неожиданно хрястнул кулаком по столу и, немного приподнявшись, подался в мою сторону. Злобный горящий взгляд обещал стереть меня в порошок, когда Вадим проорал, едва не брызжа слюной:

— Ты, блять, меня обвиняешь? Я в пасть этому придурку ничего не заливал и шприц ему не подсовывал! Скажи спасибо, что все так закончилось! Мог бы сейчас твой Миха валяться в собственной блевотине, а не в больничке шиковать! Сука, неужели непонятно, что с этого не сорваться вот так просто! Тебя смерть уже перестает пугать! Откачивают, откачивают, а потом… — Фил устало упал на стул, немного подрагивающими пальцами поднося сигарету к побелевшим губам. — …потом никто и не вспомнит, — потер глаза и добавил тихо: — Не знаю, когда я начал. Так получилось.

Я не понимала в этом человеке абсолютно ничего. Что с ним? Почему он такой? С чего вдруг орет на меня и рассказывает о зависимости?

— Э… — прочистила горло и все же произнесла: — Вадим, я не знаю, что ты пытался до меня донести, но… — сглотнула. — Почему не бросишь? Ты пробовал?

Лихорадочный блеск его глаз меня немного нервировал. Боялась, опять сорвется. Но нет, спокойно ответил:

— Пробовал. Не вышло. Но у меня немного другой диагноз. Миха сунулся туда, где ему не место. Я сдержался.

— Ни черта не понимаю.

— Вот и чудесно, — хохотнул вмиг повеселевший Филатов и огляделся в поисках пепельницы, которой, естественно, не было.

Подсунула ему маленькое блюдце. Сделав еще одну затяжку, Фил потушил сигарету.

— Ну что, давай свои бутерброды, — сказал, посмотрев на меня неожиданно прямо и открыто, без притворства или ехидства. — Я давно ничего не ел.

Молча перекусили.

Я все еще недоумевала, почему пригласила Фила к себе, но он казался вполне адекватным, только зевал часто. Вероятно, не выспался.

— Где твои родители? — выдала я в лоб, и Филатов вскинул на меня удивленный взгляд.

— Здесь. В Минске, — пожал плечами и отвел глаза. — А твои? — снова посмотрел и усмехнулся, добавив: — Не боятся оставлять без опеки?

— Я давно в этом не нуждаюсь. А вот тебе, судя по обстановке квартиры, следовало бы пригласить мать, — съязвила. — Ее удар хватил бы при виде того кошмара.

Вадим прикусил нижнюю губу, сдерживая смех.

— Странно мужику в двадцать восемь лет зависеть от мнения матери, — ответил и отпил чаю, прищурился. — Где штампуют таких паршивых девчонок? — скользнул взглядом по моим волосам. — Да еще и кудри как у настоящей «ботанки». Вся такая милая, прямо загляденье. Ну реальная Мария. Ты вообще мамку-то хоть раз в жизни расстраивала чем?

Я, абсолютно охреневшая от такой дерзости, вылупилась на Фила и запыхтела. А он с удовольствием за этим наблюдал, откинувшись на спинку стула, и ждал ответа.

— Ну-ну, говори, — Вадим продолжал ерничать. — Язык проглотила?

— Однажды я сильно напилась и попалась матери. Она отходила меня махровым полотенцем. Но это не помогло, потому что я лишь усугубила ситуацию своим истеричным хохотом.

Повисла многозначительная пауза, а затем Фил просто опустил голову на свои руки, спрятав лицо, и принялся гоготать.

— Ты придурок, понял? — с жаром выпалила я и, поднявшись, принялась убирать со стола.

Но как только коснулась чашки Фила, тот резко перехватил мое запястье и рванул на себя. Всего парочка сантиметров от лица Вадима, и я зависла. В буквальном смысле. Так близко и так страшно.

Вот они эти темно-шоколадные глаза, вот они смотрят в самую душу, вот они видят меня насквозь и смеются над моей глупостью. Или не смеются? Это едва заметные морщинки во внешних уголках глаз создают такое впечатление…

— Ты дрожишь, — констатировал факт Фил, и я почувствовала легкий запах лимона. Он рассматривал меня заинтересованно, а потом добавил: — Я, может, и придурок, но не слепой. Стоит мне только посмотреть чуть пристальнее, как у тебя тут же загораются глаза. А твои эти «напилась» и «попалась матери»… По-моему, ты просто ищешь для себя того, кто насрет тебе в душу, а потом исчезнет. Ты очень плохая девочка, Мария.

Кожу на запястье уже начинало пощипывать, и я рванулась назад. Но Фил задержал меня, дьявольски жутко посмеиваясь.

— Что такое, Машенька, страшно стало? Впустила в дом неизвестно кого. Поздновато думать, не находишь?

Дернулась еще раз и на этот раз вырвалась. Отошла назад, потирая руку, на которой отчетливо проступили следы пальцев, и уставилась на Вадима.

— Ты совсем больной? — и добавила: — Уходи.

Фил пожал плечами и встал. Поравнялся со мной.

— Забавно, Маша, а я знаю о тебе гораздо больше, чем ты представляешь, — вышел в прихожую, на ходу бросая: — Увидимся вечером.

— Откуда знаешь? — проговорила я, опускаясь на пуфик, последовав за Вадимом.

Он обулся, набросил косуху и улыбнулся.

— Миха пообещал, — потом вдруг легонько щелкнул меня по носу и подмигнул. — Теперь уже не спрячешься, — резко посерьезнел, пугая переменчивостью настроения, и заключил: — Паршиво, да? Зато честно.

— Фил, — не удержалась и нервно хохотнула. — Прекрати, ладно? Это просто смешно. В «кошки-мышки» играть будем?

Открыл входную дверь и бросил, не оборачиваясь:

— Будем. А то скучно.

***

Ровно в десять вечера я сказала Юле и Косте, что намерена уехать домой. Караоке-бар — это, конечно, круто, но только в том случае, если люди умеют петь. Среди тех семерых, что облепили микрофоны, лишь один мужчина выдавал шедевры. Остальные орали, визжали и завывали. Естественно я не стремилась кого-то обидеть, поскольку сама не обладала потрясающими вокальными данными. Однако в детстве посещала музыкальную школу. Между прочим, на гитаре играла. Так что нотная грамота не была для меня древним манускриптом.