Страница 31 из 33
Молодая женщина быстро взглянула на Штилова, кусавшего нетерпеливо усы, и губы ее слегка задрожали.
Однако она продолжала, улыбаясь:
– О чем же вы нам расскажете, граф, если не хотите говорить ни о катакомбах, ни о карнавале?
– Я вам расскажу о прекрасных антиках, – отвечал он, – о тех тысячелетних мраморных изваяниях, с которыми здесь соперничает молодежь.
– Вы ошибаетесь, Вена не охотница до античности, – сказал Штилов тоном, который заставил графа посмотреть на него с удивлением, – здесь не любят прошедшего и держатся настоящего.
– Напрасно, – граф холодно поднял голову и надменно усмехнулся, – в прошедшем глубина, настоящее же поверхностно.
Штилов нахмурился.
Молодая женщина бросила на него умоляющий взгляд, которого лейтенант не заметил.
– Прошедшее часто скучно, – сказал молодой офицер довольно резко.
Графа заметно передернуло.
– А настоящее часто очень пошло, – резко ответил он.
Глаза Штилова вспыхнули.
Граф встал.
– Прелестный друг, – сказал Риверо, – очень рад видеть вас такой цветущей и неизменившейся. Я повидаюсь с вами еще раз и надеюсь выбрать время, когда можно будет поболтать с вами свободно и порассказать о Риме и о прошедшем, не боясь никому наскучить.
Он поцеловал руку, небрежно поклонился Штилову и вышел из комнаты.
Офицер вскочил, взял фуражку и бросился вслед за ним.
Молодая женщина посмотрела на возлюбленного широко раскрытыми глазами и протянула руки.
Она хотела удержать его, но осталась на месте, руки ее беспомощно повисли, голова упала на грудь.
Штилов между тем догнал графа, спускавшегося с лестницы.
– Я не отвечал на ваше последнее замечание, граф, – сказал он, – потому что в присутствии дамы ответ был бы неуместен. Вы, кажется, желали преподать мне урок, но мое имя, так же как мундир, который я ношу, должны были вам дать понять, что я подобных уроков ни от кого не приучен выслушивать, тем менее от незнакомых.
Граф остановился.
– Мне кажется, – сказал он спокойно, – что вы хотите со мной поссориться?
– А если бы и так? – спросил запальчиво молодой офицер.
– Напрасно!
– Учить дерзких никогда не напрасно! – почти крикнул Штилов, все более и более возмущаясь спокойствием графа.
– Позвольте, милостивый государь, – ответил граф, – мне кажется, пора этому разговору положить конец и продолжение его предоставить нашим секундантам.
– Я люблю в подобных вещах точность и быстроту, – сказал Штилов.
Он передал графу свою карточку.
– Я буду ждать ваших секундантов у себя на квартире.
– И мне тоже ничто не мешает покончить это дело безотлагательно.
И, холодно кивнув друг другу, они расстались.
Глава седьмая
Часом позже секунданты порешили все необходимые вопросы.
Утренняя заря следующего дня застала два экипажа, направлявшихся к самому отдаленному концу Пратера.
Граф Риверо и Штилов со свидетелями и доктором сошлись на открытой росистой полянке.
Приготовления были скоро окончены.
Две перекрещенные шпаги обозначали место барьера. Пистолеты были заряжены, и оба противника отошли на десять шагов от барьера. Лейтенант Штилов был очень бледен. Лицо его носило следы бессонной ночи. Темные круги обрамляли глаза. Но, несмотря на то, оно было спокойно, почти весело.
Секундант его, однополчанин, подошел и подал пистолет.
– Еще есть время, – заметил он, – сказать слова извинения, и все будет кончено миром.
– Ты знаешь, что я всегда отвечаю за свои слова и поступки, – отвечал Штилов. – Отступить теперь значило бы уронить себя и прослыть трусом. Впрочем, не беспокойся, я ручаюсь, что из-за меня несчастья не будет.
Он взял пистолет. Секундант отошел.
Противники отсалютовали друг другу оружием.
Граф был свеж, бодр и без всякого следа волнения.
Ему принадлежали первый выстрел и право подойти к барьеру.
Он не сделал ни шагу, поднял пистолет, прицелился и выстрелил.
С головы лейтенанта Штилова слетело кепи – пуля коснулась его верхнего края.
Лейтенант поднял пистолет, прицелился, но слишком высоко, как заметили секунданты. Выстрел раздался, и пуля пролетела на два фута над головой противника.
– Граф, – сказал лейтенант со спокойной вежливостью, – долг чести и обычая исполнен, прошу вас извинить слова, высказанные мною вчера.
Граф быстро подошел, и из глаз его сверкнул луч живого удовольствия. Он в эту минуту походил на учителя, довольного поступком ученика.
Он подал Штилову руку.
– Ни слова больше об этом, – сказал он задушевно.
– Однако, граф, я попросил бы у вас еще пару слов, и наедине.
Граф поклонился, и оба отошли в сторону.
– Граф, – начал лейтенант с легкой дрожью в голосе, – то, что я вам скажу, о чем я вас буду просить, может показаться вам странным. Тем не менее я надеюсь, что вы отнесетесь к моему вопросу именно так, как бы мне хотелось. До обмена пулями он был бы новым оскорблением, теперь я могу его поставить как честный человек честному человеку.
Граф внимательно посмотрел на него.
– Какие у вас отношения с этой дамой? – спросил Штилов. – Вы в праве вовсе мне не отвечать, но если ответите, то окажете мне большое одолжение, которого я никогда не забуду, – прибавил он с жаром.
Граф подумал с минуту, пристально глядя прямо в глаза молодому офицеру.
– Я вам отвечу, – сказал он немного погодя, вынул изящный портфель из кармана сюртука, достал из него письмо и передал Штилову.
Тот пробежал его глазами, полусострадательная, полупрезрительная усмешка заиграла на его губах. Темные глаза графа смотрели на него с участием.
– Еще просьба, – прибавил Штилов, – оправдываемая только совершенно исключительным положением, в котором я нахожусь.
Граф поклонился.
– Дайте мне это письмо. Честное слово, оно останется у меня в руках не дольше часа и что никто его не увидит, кроме той женщины! – сказал Штилов.
– Хорошо, пусть это послужит доказательством моего безусловного к вам доверия.
– Благодарю вас от всего сердца!
– А теперь, – сказал граф глубоким металлическим голосом, – позвольте мне просить вашей дружбы. Я старше вас, и многое в жизни, вам еще чуждое, лежит передо мной открытой книгой, и, – прибавил он с жаром, – Книга жизни не читается без горя и борьбы. Рука друга опытного, друга старшего – часто большое сокровище, если вы почувствуете надобность в ее поддержке, она всегда будет к вашим услугам.
И решительным, благородным жестом он протянул молодому офицеру свою тонкую, белую ладонь.
Тот молча и крепко сжал ее.
– Я был перед вами кругом виноват, – заговорил улан взволнованно и чистосердечно, – как малое, глупое дитя, и я вам очень благодарен – вы можете стать причиной счастливого поворота в моей жизни.
Оба вернулись назад к секундантам и отправились в город.
Штилов поехал прямо к себе на квартиру, сел к столу, вложил в большой конверт три банковских билета по тысяче гульденов и вместе с ними письмо, которое ему дал Риверо, запечатал, надписал адрес и позвонил.
– Отдать это сейчас же лично фрау Бальцер, – приказал он вошедшему слуге.
Затем он вытянул обе руки с глубоким вздохом и бросился в кресло.
– Сбивающий с пути огонек угас, – сказал он, – теперь привет тебе, прелестная звездочка, ясный свет которой улыбается мне так кротко и мирно!
И он закрыл глаза.
Природа предъявила свои права после бессонной ночи и треволнений утра…
В большом, изящном салоне старинного дома на улице Херренгассе в Вене поздним утром того же дня собралась часть того же общества, которое мы недавно наблюдали в гостиной графини Менсдорф.
В большом мраморном камине пылал огонь, отражения которого дрожали на блестящих квадратах паркета. Простенькая люстра с тремя карсельскими лампами приятно освещала гостиную и клала отдельные светлые блики на большие золотые рамы фамильных портретов на стенах, напротив камина стоял большой стол, и на нем лампа из красивой бронзы под синим стеклянным абажуром освещала стоявшие вокруг стола кресла и диван, обитые темно-синей шелковой материей.