Страница 10 из 16
В назначенное время Зоя приехала на своем фермерском грузовичке. Гостинцев не привезла, потому что так велел Сергей.
– А проверки-то и не было, – укоризненно сказала она, целуя его в щеку. – Надо было хоть яблок захватить.
– Кто ж мог знать! – развел он руками, а желудок при этих словах агрессивно заурчал.
Театр находился на Большой Дмитровке и Сергей припомнил, что раньше уже здесь бывал. Тогда он слушал оперу «Паяцы» Леонкавалло и она ему понравилась.
Крепкий парень в черном у входа, стоявший сразу за контролершей, с серьезным видом протянул им большую круглую коробку с конфетам.
– Угощайтесь.
Сергей взял один леденец, а Зоя отказалась.
– Спасибо, я не ем сладкого.
– Так положено, – настаивал служитель.
– Кем положено?
– Федеральным законом о гостеприимстве номер двести семьдесят четыре.
Она пожала плечами, взяла конфету и положила в сумочку.
– Надо съесть сейчас, – сказал служитель.
– Зачем? – удивилась Зоя.
– Этим вы покажете уважение к театру.
– А если нет?
– Тогда я вас не пропущу.
– Но у нас билеты!
– Это само собой.
Зоя состроила недовольную гримасу и развернула леденец.
Служитель оставил их в покое. Они стали подниматься по мраморной лестнице. Зоя взяла его под руку, и Сергею это было очень приятно.
– Ты съел? – спросила она так, чтобы никто не слышал.
– Давно уже.
– А я – нет.
Она достала из сумочки носовой платок и выплюнула в него леденец. – Какая гадость!
– Не понравился?
– Не в этом дело. Не люблю, когда мне что-то навязывают.
– У нас другие порядки.
В зале Зоя углубилась в программку. Им предстояло смотреть непонятное авангардное представление из двух частей. В первом отделении значились какие-то «Плясовые причитания».
– Это еще что такое? – с недоверием спросила Зоя.
Сергей читал раньше об этой постановке и пояснил, что это такой жанр, придуманный для высвобождения негативной энергии
– И как эти причитания выглядят?
– Тебе понравятся, – не стал вдаваться он в подробности, потому что и сам не знал.
Вторым пунктом значилась опера "Задуши твою мать».
– Искусство ушло далеко вперед, – заметила она.
– О-о, оно развивается стремительно! – согласился Сергей.
– Но зачем же мать-то душить? – недоумевала Зоя.
– Это аллегория, не воспринимай буквально.
Она скептически хмыкнул.
– Посмотрим на ваши аллегории.
Плясовые причитания сначала напоминали обычный ансамбль песни и пляски. Вышли артисты в национальных костюмах разных народов и выстроились полукругом. Цыгане в красных рубахах вывели на цепи медведя и встали перед микрофоном. Медведь был без намордника и казался не очень большим. Двое цыган стояли у него по бокам и держали за слегка провисающие цепи, а двое других были на подстраховке. Сергей все же засомневался, сумеют ли они его удержать, если вдруг чего.
Из оркестровой ямы грянули балалайки. Цыгане подтолкнули медведя и он несколько раз рявкнул в микрофон, но не агрессивно, а скорее жалостливо с завывающими
интонациями, выдававшими желание, чтобы от него все отстали. Публика зааплодировала, медведя увели.
На возвышени в глубине сцены появились грудастые девушки, одетые весьма легкомысленно, и застыли в соблазнительных позах. Их появление приветствовали более сильными аплодисментами, чем выступление медведя. Некоторые и девушек были одеты в полоски из материи и казалось, что они только что вырвались из когтей того же медведя, который превратил их наряд в минимально допустимые лохмотья.
Музыка еще раз взметнулась вверх, а потом почти затихла. Девушки начали отбивать чечетку, сиськи затряслись, зал застонал.
К микрофону вышла первая артистка, высокая негритянка в желтом сарафане и кокошнике с накладной русой косой до задницы. Из-за этой косы, небрежно приколотой к ее природным черным кудрям она воспринималась как огородное чучело. В руках у нее была высушенная тыква с камешками внутри, по которой она ритмично похлопывала ладонью и тыква от этого тревожно гудела. Причитания начались.
– Соседка, зараза, купила себе новый наряд, – нараспев сказала негритянка почти без акцента, – который я тоже хотела, а она купила раньше!
Хор подхватил.
– Вот же гадина!
Девушки усилили ритм. Они смотрели в пол и не улыбались, но от этого не стали выглядеть менее привлекательно.
– Чтобы он у нее расползся по швам! – завершила мысль причитальщица.
– Ага, по швам, бля! – поддержал хор.
Одна из девушек достала из полосок развевающейся ткани вокруг талии горсть тыквенных семечек и стала их лузгать, не прекращая отбивать ритм. Сергей удивился, где там мог поместиться карман. Другая толкнула ее и протянула руку. Та поделилась. Теперь уже лузгали обе, но на качестве представления это не отразилось, только добавило колорита.
Причитальщица, войдя в раж, вдруг взвизгнула и вырвала у себя клок черных волос. Русую косу она трогать не стала.
– А коляску она ставит в общем коридоре так, что нельзя пройти! – заявила она. – Ненавижу!
В зале мрачно зрели гроздья гнева на ее обидчицу.
Следующим вышел китаец в косоворотке и граненом картузе, и стал причитать на своего начальника.
– Этот пидор, – сообщил речитативом китаец, – каждый день заставляет нас работать сверхурочно!
– Ну, пидорюга! – гряну хор.
Девки сзади стучали так старательно, что сиськи аж подпрыгивали. Одна закурила и сплюнула, тем самым выражая отношение к начальнику причитальщика. Она повернулась в профиль и Сергей заметил, что под глазом у нее фингал. "Наверное, в другом спектакле она играет жертву уличного грабителя или сутенера, – подумал Сергей, – и не успела стереть грим".
– И засекает по часам, кто когда вернется с обеда! – продолжал голосить актер.
Зал задохнулся от подлости начальника.
Далее причитальщик сообщил, что начальник крутит шашни со своей секретаршей, а ведь каждому бы этого хотелось, урезает премиальные, недодает канцтовары и еще много чего делает по мелочам.
Следующим номером причитал военнослужащий, прапорщик. Он голосил на командиров и заодно выболтал некоторые военные секреты. Потом пригласил покупать у него оружие, если кому надо. Пара гранат и с полсотни патронов у него есть и сейчас, остались в гримерке.
Причитания оказывали на Сергея странный эффект – у него резко усилилось либидо. В зале чувствовалось непонятное волнение.
Следующим причитал школьник лет тринадцати. Он рассказывал об учителях и своих родителях, и Сергей очень ясно почувствовал себя на его месте – затюканным пубертатным подростком, который никому не нужен.
Потом вышел моложавый мужик с усами и в широкополой «незнайской» шляпе, представился известным киноартистом и певцом, и стал причитать на коллег, которые его притесняют. Хлопали ему вяло.
После антракта началась опера. Сначала на сцену вышел худосочный длинноволосый автор и сказал, что опера посвящается автомобилю, который едва не переехал его прошлой зимой, когда он по пьяному делу поскользнулся и упал на дороге, но вовремя вильнул в сторону и сильно помял при этом правую дверку.
Опера длилась недолго, меньше часа. Никакой реальной матери там не оказалось. Просто команда заблокированного в порту нашего военного корабля, называвшегося "Мать", рядилась, топить ли свое судно, чтобы оно не досталось врагам, или нет. Корабль все равно был уже старым и никому не нужным. В результате решили не только утопить корабль, но и задушить друг друга своими руками, чтобы не сдаваться в плен. Капитан взялся задушить себя сам. Можно было, конечно и застрелиться, но тогда враг не увидел бы ужасающую силу духа наших моряков и не понял бы, что его песенка спета.
Финальная сцена выглядела сильно – все попарно душат друг друга и поют сдавленными голосами, а капитан поет и душит себя сам и тоже поет высоким тенором. По мере удушения, голоса слабеют и замолкают, а тела падают на палубу. Последним падает капитан. Палуба, то есть сцена, благодаря новым механизмам, накреняется и уходит как бы под воду. Кричат чайки. Раздается прощальный ревун с невидимого маяка.