Страница 30 из 190
Вечером все сидели за праздничным столом. Вот и засеяна первая пашня на здешней стороне, первый корень пущен в землю новой родины!
Глава 3
Стучали топоры. Стефан с плотником Наумом и младшим братишкой Варфоломеем рубили новую клеть, торопились успеть до покоса.
Парило. Облака стояли громадами, не загораживая солнца. Земля клубилась, исходила соками. Лист на деревьях сверкал и переливался в мареве. Окоём затянуло дымкой. Все трое взмокли, давно расстегнули вороты рубах. Волосы космами спадали на разгорячённые, опалённые солнцем лбы. Брёвна истекали смолой. Топоры - горячи от солнца. Чмокало и чавкало дерево. Боярин и мужик враз подхватили топорами бревно, круто, рывком, повернули и с двух концов наперегонки зарубили чашки. Варфоломей торопился разложить мох по нижнему бревну. Урядив своё, схватился за топор и погнал щепу, вычищая паз. Готовое дерево усадили на место. Стефан мрачный, сощурил глаза, прикусил губу и врубил топор, что означало у него муку мысли, и Варфоломей отбрасил пот со лба тыльной стороной руки, отдувая с лица прядь льняных волос, посмотрел на брата, недоумевая - чем же так раздосадован Стефан? Из утра уже обратали восемь деревьев, и клеть растёт на глазах!
Наконец Стефан разогнулся для передышки, вогнал топор в бревно, обтёр лицо рукавом и кивнул Науму, который, соскочив с подмостий, забрался в тень за грудой окорённых брёвен. Стефан медлил, осматривая вприщур поставленный на стояки сруб, и сказал:
- Единственная дорога - монастырь! Не прибежище в старости, не покой, а подвиг!
Варфоломей вперил взор в лицо брата - строгое, загорелое докрасна, резкое и прямое, в его углублённые, огневые, обведённые тенью глаза.
- Фаворский Свет? - переспросил Варфоломей, - как на Афоне?! Стефан! Ты ведь мне так и не дотолковал того, как надобно делать, чего там у их... мнихов афонских?
- Чего тут уведашь... В лесе живём! - сказал Стефан и присовокупил. - О чём тут, в Радонеже, можно узнать!
- Научи меня греческому! - попросил Ворфоломей.
Стефан взглянул на брата, отвёл глаза и покачал головой:
- Недосуг!.. Трудно... - Он взялся за топор и, подкинув его в руке, что-то поправил ударами носка.
Солнце вставало всё выше и уже истекало из своей серёдки тьмой. Вот край облака коснулся солнечного круга, пригасив и сузив лучи. В настое запахов смолы, пыли, навоза почувствовалось шевеление воздуха. Хоть бы смочило дождём!
- Благо! - сказал Стефан, втыкая в ствол лезвие топора, - что всё так окончилось! Роскошь, палаты, вершники впереди и сзади, сёдла под бирюзой, серебряные рукомои... На кони - едва ли не в отхожее место!
Варфоломей слушал, раскрыв рот и забыв в руке топор. Не сразу уразумел, что Стефан говорит про их прежнюю жизнь.
- Роскошь не надобе человеку! - резанул Стефан.
Варфоломей даже дыхание сдержал, мурашками по коже поняв, что брат намеревается сейчас сказать что-то нужнейшее, о чём думал давно.
- Господь! В поте лица! - Стефана распирало изнутри, и слова выпрыгивали оборванные, без начала и связи. - А мы все силы - спасти себя от тяжести! Облегчить плеча, от поту спастись! На том камени зиждем, что тленен и временен! Алчем тех сокровищ, что червь точит и тать крадёт! И на сём, тленном, задумали строить Вечное! Московляне - правы, что отобрали у нас серебро! Срам, что, пока не свалится на тебя беда, сами не можем! Слабы - духовно! Надобно самим! Надобно величие жертвы! Да, в монахи! - продолжил он, с блеском в глазах, - взять на себя вериги и большую тяготу и тем освободить Дух! От всего! Тогда узришь Фаворский Свет! И сыроядцы нынь терзают Русь из-за нас! Нам, русичам, надобно сплотить себя духовно! Чёл ты слова Серапиона? Мы, днесь, "в посмех и поношение стали народам, сущим окрест!" Единение! А затем - во всех нас возжечь Святой Дух! Вот путь! Для сего очистить себя от скверны стяжательской! Дьявол взыскует плоть, Господь - Дух! И это должны мы! Бояре! Мужики ещё не вкусили благ, а мы, отравленные ими, должны себя изменить! Хватит сил духовно, - сумеем поднять Русь! Всё прочее - тлен. Слова не нужны. Нужны дела! Подвиг! На Руси пропала вера в подвиги!
Когда поднялась Тверь - громили Шевкала, ты ещё мал был, - я шатался по торгу. Собралось вече. И все знали, что надо помочь! И никто! Первым чтоб. Как старшина, мол, бояре как? Как набольшие меня? И - предали! На поток и разор ордынский предали тверичей! Я тогда уразумел, понял: Духом - слабы! Не силой! А в училище нашем, в Ростове, споры о тонкостях богословских, что там сказал Несторий... Что бы то ни, а - сказал! А мы - только повторяем! И Дмитрий Грозные Очи! Бесполезная смерть в Орде. Как я его понимал тогда! Преклонялся! Героем считал! Подвижником... А может, и он... от бессилия...
Подвиг! Идти вопреки! Знаешь, ежели бы вдруг разрушились деревни и словно от мора некоего народ побежал в города, стеснился в стенах, забросив нивы и пажити, я бы сказал тогда: паши землю! Но не опускайся долу, не теряй высоты Духа! Знай, что и там, на пашне, творишь ты не ради живота, а ради твоего Духа! Но народ - жив! Он - в деревнях, на земле, вот здесь, окрест нас. Нужен подвиг Духовный, надобен монашеский труд! Совокупление в себе Духа Божьего! Фаворский Свет! Это - огонь, от коего возгорится величие Руси!
Стефан замолк. Варфоломей смотрел на брата.
Путь был означен. Им обоим. И - он знал это - другого пути не могло быть.
- Стефан! - спросил он после долгого молчания, - что нам... что мне, - поправился он, зарозовев, - надо делать теперь? Укреплять свою плоть для подвига?
- Человек всё может и так... - сказал Стефан. - В яме, в училище, в степи, в плену ордынском годами живут люди! Выдержать можно много... любому... когда нет иного пути! Сильна - плоть! Важно себя подвигнуть на отречение и труд, важно... да ты всё знаешь! - Стефан вздохнул, снова взявшись за рукоять топора. - Наума покличь!
Варфоломей помедлил и, потом повернув взор к брату, сказал:
- Я - с тобой, Стефан! Что бы ни сталося впредь!
Глава 4
Истекал Филипьев пост. Близилось Рождество. Земля была укутана в белую шубу. Мело. Серебряные струи обтекало углы клетей. Радонеж - в белой мгле. Кони под навесом жердевой стаи сбились в кучу и, прячась от ветра, грели друг друга. Громадой высился терем Кирилла. Брёвна уже посерели и потемнели от ветров и дождей. Снег, набитый ветром в углубления пазов, подчеркнул и выкруглил белой прорисью каждое бревно. Челядня, поварня, амбары и клеть прятались и тонули в снегу метели. Едва проглядывали соседние избы и огорожи. Редкий огонёк мелькал в намороженном слюдяном оконце, редко открывалась дверь.
Семья Кирилла вся - в сборе, кроме Варфоломея. Он с утра уехал за сеном. В первой, проходной, горнице, где разместились четыре семьи старшей дружины Кирилла, горел светец. Бабы пряли, судача о своём. Дети залезли на полати и, сопя, возились в темноте. Яков с Даньшей передвигали шахматы по доске. Разговор о том, о сём, но всё больше задевали Терентия Ртища - наместнику надобны люди, и многие ростовчане уже заложились за боярина, даже один из бывших холопов Кирилла подался на сытные московские хлеба.