Паразиты Сознания

Китай. Озеро Хасан, Халхин-Гол. Японцы не немцы - их "панцеры" горели как свечи, особенно от появившихся новых бронебойных снарядов. Стрелять приходилось по всему. Мы подбили японский самолёт, который едва летел из-за огромной бомбы, подвешенной снизу. Он упал на территории противника. Взрыв был такой силы, что два танка и автомобиль разлетелись в стороны, словно игрушечные.

И здесь Василёк три раза спас папу от неминуемой смерти. За войну мы привыкли к тому, что если Василёк не появляется, значит, нам ничто не угрожает.

...За несколько дней до капитуляции Японии, батальон бронебойщиков расположился в посёлке, в котором была буддистская пагода. Она была довольно большой. Жители радостно приветствовали своих освободителей и рассказывали, как японцы издевались над ними. Откуда-то прибежали два китайца и поведали, что японцы, уходя, замуровали в пагоде несколько человек. Их голоса слышны через отверстия в стенах.

Комбат послал меня и Петруся выяснить, в чём дело? Пагода оказалась заминированной, а кричащие узники являлись своего рода приманкой. Когда мы вошли, я с ужасом почувствовал, что коснулся ногой проволоки взрывателя минного заряда. Я замер с поднятой ногой и, не зная, что делать? - опускать мне её или нет? Спина покрылась холодным потом. Я прохрипел:

- Петрусь!?

Помощник повернулся и обомлел. Лицо мгновенно приняло землистый цвет. Из горла вырвался хрип. Он застыл на месте. И в этот критический момент, появился Василёк. Он был красноватого цвета.

- Что ты наделал, папа? Зачем пришёл сюда? Прости меня, папочка - я опоздал!

Воздушный мальчик кинулся к натянутой проволоке, ухватился за неё ручками и крикнул:

- Уходите, быстрей - я не удержу её. Мне не под силу!

- Василёк, - захлебнулся я, - а как же ты, сыночек? Убегай, мой мальчик! Ты маленький, а я уже пожил!

- Не разговаривай, папочка, тебя дома мамка ждёт. Убегайте скорей - мои силёнки кончаются.

Мы кинулись вон.... И только выскочили из дверного проёма, как грохнул сильный взрыв. Петруся ударило деревом в спину - меня откинуло в сторону. Когда пыль осела, на месте пагоды зияла воронка, а вокруг валялся строительный хлам.

Придя в себя, оглушённый, я, конечно же, сразу вспомнил о сыне и его отчаянном крике: "...тебя дома мамка ждёт!" "Следовательно, речь шла только обо мне? А себя он уже не причислял к семье? Значит, погиб мой сынок? Умер ради отца, которого он так любил, что, не раздумывая, пошёл на смерть".

Василёк просто не мог уцелеть в таком

сильном взрыве. Я задохнулся в немом крике. Встав и идя к развалинам, обхватил голову и завыл тоскливым, волчьим воем. Среди хлама лежали изуродованные взрывом китайцы. В исступлении, я бездумно раскидывал обломки бывшего здания - они были, в основном, из тростника и глины. Следов Василька не было.

Кряхтя и постанывая, подошёл Петрусь и начал помогать.

- Ничего мы не найдём, Василь. Сынок-то был словно туман.

- Воздушный? А как же, он удержал растяжку?

- Да, я и сам удивляюсь этому. Значит, чтобы спасти нас, он стал твёрдым, что ли?

- Каким бы он ни был, но удержал проволоку. Ах, сынок, сынок! Лучше бы я десять раз подорвался, - заплакал я. - И что теперь Алесе скажу? Воевал я, а погиб наш сын?

- Василь, успокойся, подожди. Это же был не настоящий Василёк, а его дух. А сам-то он сейчас дома, с Алесей.

- Не понимаешь ты, Петрусь. Как же может человек жить без духа? А дух-то его, как раз и подорвался. Ах, сынок, сынок! Кровиночка ты моя! Осталась ли от тебя, хоть частичка? Мальчик, мой, любимый! Как мне теперь жить без тебя? Всю войну ты прошёл вместе со мной!

Причитая, я ползал на коленях, разбрасывая хлам. И вдруг, воздух передо мной как бы сгустился - из него появился Василёк. Только теперь он был красного цвета.

- Папочка, не плачь - я живой и буду жить вечно. Я люблю тебя с мамкой и никогда не оставлю вас. В мыслях всегда буду с вами, но приходить больше не смогу. Я очень рад, что выполнил задуманное дело - спас родного папочку от смерти. Остальное для меня не так важно. Даже моя жизнь рядом с вами. Главное то, что вы будете помнить обо мне, всегда. И в моменты воспоминаний я буду рядом с вами. А теперь мне пора уходить. Поведай мамке Алесе - она тоже расскажет тебе обо мне. Прощай, дорогой папочка! Больше мы не увидимся. Я хочу тебя обнять, теперь это уже не важно.

Умываясь слезами, я, как был - на коленях, раскинул руки. Василёк кинулся ко мне и обняв за шею, плотно прижался. У него было упругое, как воздушный шарик, тельце. Крепко, насколько было возможно, я прижал его к себе и, положив голову на плечико малыша, зарыдал ещё громче. Меня поразили слова сынка: "Прощай, дорогой папочка! Больше мы не увидимся. Я хочу тебя обнять, теперь это уже не важно". На меня навалились неизведанные доселе, непередаваемые чувства. Хотелось плакать от восторга и выть от бессилия что-либо сделать при этом. До меня дошло, что обнимаю свою кровинку в первый и последний раз. Я гнал эту мысль прочь, и мне казалось, что если не отпущу Василька, то он так и останется со мной. Это были самые блаженные минуты моей жизни. Какое это счастье - обнимать маленького сынка! Я был на "седьмом небе" и мне сдавалось, что теперь так будет всегда.

Вдруг, я с ужасом почувствовал, что тело

сынка, в моих руках, стало обмякать, как бы умирая. Я закричал:

- Сыночек, что с тобой? Тебе плохо?

А Василёк, молча, продолжая обнимать меня, становился всё более мягким. Его объятия слабели, изнемогали и вскоре я вовсе перестал ощущать их. Не стало моего сынка.

Я кричал в голос от невыносимого горя, рвал на себе одежду, катался по земле, но... исчез мой мальчик. Ушёл навсегда и больше не приходил ко мне....

...Когда я очнулся, рядом сидел он, - Василь указал на Петруся, - и тоже плакал. И

надо же такому случиться - близок конец войны, заканчивается стрельба и... трагедия семейного масштаба.

Я сокрушался! Ох, как я горевал! Сынок мой, единственный, погиб вместо меня! Я даже Богу кричал о том, что это неправильно: нельзя чтобы родители переживали своих детей.

После этой трагедии Петрусь сказал, что я постарел лет на десять.

Вскорости, мне пришло письмо от Алеси. Военная почта всё-таки нашла меня. Лучше бы я его не получал! Впервые, за всю войну, только последнее письмо дошло до меня. В нём она написала мне, что не уберегла нашего сыночка, Василька.

"...После "прощания" со мной, она забеременела и при немцах родила. Назвала в честь меня. Было голодно - Василёк был бледным, слабеньким. В чём только жизнь держалась! Он был странным: иногда лежал, оцепенев, уставившись в одну точку. Глядя на него, создавалось впечатление, что он отсутствует. В это время он ни на что не реагировал. Потом, уже подросший, говорил, что был с тобой, на войне. Вроде как заговаривался.

На пятом году заболел краснухой - лекарств после войны не было. Лечила, чем могла. Он был весь красненький и пламенел всё больше. Перед смертью - впал в забытье. Очнувшись, он, с большим трудом, сказал:

- Мамка, я папочку спас от смерти. Мне больно - я умираю. Живите, не забывайте меня... - и затих. Бредил он часто - всё про тебя говорил. А как-то, некоего Петруся вспомнил.

Похоронила я ненаглядного и опять осталась одна. От тебя писем нет - не знаю, что и думать? Живой, ли? Василёк всё время, говорил:

- Папочка живой, воюет, подбил много танков. У него за это даже награды есть. Не знаю почему? - но я верила ему - он так убедительно говорил...".

С войны я вернулся в конце сорок седьмого года. Алеся уже не ожидала увидеть меня живым. Первым делом попросил её рассказать о Васильке. Затем поведал про свои избавления, от смерти. Как, фактически, Василёк провёл через войну и вместо нас подорвался на мине. Алеся охала, заливалась слезами.

- Значит, он и вправду бывал с тобой? А я, после его рассказов, думала, что выдумывает он всё. Да как же это могло так быть? Как же он мог бывать и тут, и с тобой? И как он мог знать о том: где и что тебя поджидает?