Страница 69 из 92
-И то правда, - подхватил хозяин дома. – Давай, хозяйка, что есть в печи – на стол мечи. А ты, Доброгнева, садись, отведай, что нам Род послал. Только не обессудь, еда у нас нынче скудная.
Ужин прошёл в полном молчании. Боярышня, нахмурив брови, размышляла о чём-то своём, а хозяева не хотели прерывать её дум. Наконец всё было съедено, со стола убрано, светец погашен, хозяева и гостья легли спать. Люди, имеющие чистую душу и светлые помыслы, быстро засыпают. Вот и Доброгневу с Милавой сморил глубокий, спокойный сон. Лишь Кашица ворочался с боку на бок, тёмные мысли одолевали его, сердце затопили страх, смешанный с жадностью. Разыскивая свою сестру, Вадим обещал всякому, кто скажет, где она, щедрую награду. Тому же, кто скрывает Доброгневу, грозил неисчислимыми бедами и карами. В том, что новый князь слов на ветер не бросает, убедиться уже сумели многие. Особенно это касалась наказаний. Вадима в Новгороде боялись. Однако совесть нашептывала, что совсем уж последнее дело – нарушать святые законы гостеприимства. «Но что может сделать родной, единственной сестре старший брат? – лезли в голову паскудные мыслишки. – Ну, оттреплет за ушко неразумницу, ну погрозит, побушует, зато после ещё крепче к груди прижмёт. Да и награда, опять же, сейчас не лишней будет. А вот если прознает кто, что девка у меня эту ночь ночевала, туго придётся. Эх, зачем я только жену послушал, пустил боярышню на свою беду в дом!»
Долго ещё внушённые с детства правила, а также взбунтовавшаяся совесть и страх перед немилостью светлых богов не давали сотворить чёрное дело – нарушить закон гостеприимства. Но страх перед земным князем и щедрые посулы всё-таки перевесили. Осторожно, стараясь не разбудить жену, Кашица поднялся с лавки и начал одеваться.
-Куда это ты собрался? – услышал он вдруг тихий шёпот Милавы.
-Молчи, глупая баба, - огрызнулся Кашица. – Говорил я, не нужно пускать её в дом. Сердцем чувствовал, не добрый это гость, накликает он на нас беду.
-Видать, ты совсем совесть потерял. Как можно предать гостя, попросившего у тебя крова, того, с которым ты недавно хлеб преломлял? Не важно, кого боги привели к нам в дом, мы должны приютить и оберечь его.
-Да что он ей сделает, родной-то сестре? Не убьёт ведь, поди.
-Кто ж его теперь знает. Не пир ведь пировать зовёт!
-А мне всё едино. Это их, родственное дело, вот пусть сами и разбираются, - отрезал Кашица, схватил тулуп, стиснул потной от страха дланью оберег и выскочил за дверь.
Дождавшись, когда стихнут мужнины шаги, Милава поднялась и подошла к лавке, на которой почивала Доброгнева. Девушка мирно спала, закинув обе руки за голову. Такая юная, красивая и беззащитная. Вновь вспомнилось, как, точно татя последнего, тащили по улицам Красаву. Долго, в муках, верно, умирала она. А за что? Лишь за то, что вот эта девушка любила её, точно мать родную. Нет, у Милавы не было и тени сомнения, как должно поступить. Решительно протянув руку, она тронула боярышню за плечо. Верная воинской привычке, та тотчас же открыла глаза.
-Доченька, бежать тебе надобно, - прошептала Милава.
-Это ещё зачем?
-Мужу моему, Кашице, чёрная Морена ум совсем затуманила. Он сейчас за гриднями князя Вадима побежал, хочет тебя брату с рук на руки передать. Они скоро будут здесь, за тобой придут.
-Эх, Милава! – сладко потянувшись, промолвила Доброгнева. – Зря ты беспокоишься. Я ведь затем и пришла, чтобы с братом свидеться, потолковать, вразумить, если понадобиться. Похоже, что я единственная, кого он ещё может услышать.
Милава с сожалением покачала головой.
- Ты ведь не знаешь, Гневушка, что у нас здесь происходит. Вадим уже не тот зрелый, справедливый муж, которого мы все знали когда-то. Он злобен, жесток, безжалостен, жаден до крови человеческой, точно упырь. Половину честных новгородцев он вырезал или в подвалах сгноил, остальные рта супротив него раскрыть боятся. Тех, кто прилюдно хулил князя, после находили растерзанными в клочья или не находили вовсе. Как и тех, кто делал это тайно, впрочем. Сила нечистая да злобные оборотни порядок в городе ему блюсти помогают. Да и другие помощнички его, те, что из людей, не лучше. Потому и Кашица предать тебя решился, что всё одно пропадать – либо от гнева богов, либо от «милости» княжьей. Вот только боги далеко, а князь – вот он, от него не спрячешься.
-Что ж, я об этом догадывалась. Чего ещё можно ожидать, если в полюбовницах у моего брата сама Морена ходит.
-Так это правда? – вскричала женщина. – Я слышала, люди шептались о том, но думала – врут. Как же он дошёл до того?
-А вот так. Теперь ты понимаешь, что мне обязательно нужно попасть в княжьи палаты? Тем или иным способом – значения не имеет. Быть может, так даже быстрее будет. И если в душе его сохранилось ещё хоть что-то человеческое, я найду слова, дабы заставить его раскаяться и всё исправить.
-Но всё же лучше самой прийти, чем тебя насильно притащат, будто холопку какую, - возразила Милава. – Лучше стоять пред княжьим троном не со связанными руками, точно пленница, а свободной и говорить как равная с равным. И потом, если всё так, как ты сказала, неужто Морена, заполучив тебя, позволит вам увидеться? Скорее всего, Вадим даже не узнает, что ты здесь. Послушай лучше, что я тебе посоветую. Князь по старому обычаю принимает на вечевой площади жалобщиков, судит спорщиков. Вот ты с утра туда и ступай. А сейчас тебе уходить надобно, схорониться где-нибудь. Я уж тут сама придумаю, что страже сказать.
Боярышня задумалась.
-Пожалуй, ты права, тётушка. Ну что ж, благодарю за кров, за пищу… и за науку.