Страница 66 из 92
Вокруг было тихо. Темень стояла – хоть глаз коли, но девушке казалось, что она всё ещё чувствует присутствие в темноте некой потусторонней силы. Доброгнева нащупала оставленную на столе котомку, нашла трут, запалила лучину. Руки всё ещё тряслись от пережитого ужаса, но в голове уже зрело решение. Нужно идти в Новгород, спасать брата. Но как? Девушка не сомневалась, что Дубыня исполнит свою угрозу, в самом деле будет стеречь тайный проход всю ночь. Да и днём соваться туда не след. Через городские ворота пройти тоже не выйдет – Рюрик строго-настрого наказал всем караульным не выпускать её одну за городские ворота ещё тогда, после их с Олегом злосчастной прогулки. Впрочем, если хорошенько подумать…
Поутру, лишь только ворота открылись, к ним подошла молодка, державшая на руках объёмистый свёрток, очертаниями сильно напоминавшего маленького, но плотно укутанного во многие одёжки ребёнка. Лицо её наполовину закрывал тёплый платок (видимо, из-за сильного холодного ветра, поднявшегося накануне), фигуру укутывал длинный тулуп, из-под которого выглядывала шерстяная понёва. Благодаря обилию одежды трудно было догадаться, кто это, да и время было раннее, но один из караульных – тот, что постарше – решил всё-таки окликнуть женщину.
-Куда ж ты, сердешная, по такой погоде отправилась. Да ещё и с дитём.
-К бабушке Ждане. Вот, дитя прихворнуло, лечить будем.
Сквозь закрывающий рот платок трудно было разобрать голос, но в целом слова женщины подозрений особых не вызвали – бабушку Ждану, мать воеводы Дубыни хорошо знали в Ладоге, многие у неё лечились. Лишь молодой гридень слегка хохотнул.
-Нешто не ведаешь, что бабка нынче у сына своего в усадьбе живёт? Туда иди.
-Так она ещё накануне к себе в избу отправилась – печь протопить да отвары кое-какие сварить. Я же поутру должна к ней явиться.
-Что ж, ступай, да поклон ведунье передавай, - кивнул старший из гридней, и Доброгнева, никем более не остановленная, вышла за ворота.
У самой кромки леса она остановилась и оглянулась на город. На сердце было гадко, вещий глас души кричал, прося остановиться, звал обратно, суля беду в случае непослушания, но девушка, отринув все сомнения, быстрым шагом направилась в избу старой ведуньи. Конечно, здесь её никто не ждал, да это было и не нужно. В избе боярышня быстро развернула свёрток, в котором оказалась увязана её обычная одежда – короткий полушубок, меховые штаны, тёплая шапка, подбитые мехом сапоги. Быстро скинув с себя женскую одёжу, облачилась в привычные порты, взяла из клети лыжи (благо, ни бабушка Ждана, ни Дубыня не догадались их забрать) и, не давая себе времени на раздумье, двинулась в полный опасности путь.
Бегство Доброгневы обнаружилось ближе к полудню. Лишь к этому времени Ефанда решилась побеспокоить девушку, желая поинтересоваться её настроением перед столь важным для каждой молодки событием, но ложница была пуста. Снедаемая беспокойством, княгиня тут же послала за мужем и сестрой. Первой мыслью было, что боярышня просто вышла куда-то, да только никто с самого утра не видел её. Рюрик подумал было, что его родственницу похитили – какой-нибудь прихлебатель Морены вроде Велимира. Однако вокруг не было и следа беспорядка, хотя Ольга углядела какие-то признаки враждебной магии. Князь велел пристально порасспросить караульных, не проходил ли через ворота с утра кто подозрительный, но те в один голос твердили, что не видели никого чужого. Наконец двое караульных припомнили, что рано поутру выходила-таки из города молодуха с ребёнком, но ни один, ни другой из них не смогли узнать эту женщину. А направлялась она к старой избе бабушки Жданы. Точно вихрь помчался к дому своей матери Дубыня и обнаружил сброшенную женскую одежду и пропажу самых лучших лыж. Лишь тогда стало понятно, куда подевалась Доброгнева.
Олег примчался на княжий двор, едва узнал о случившемся от отрока, посланного Рюриком. Ворвавшись в покои своей невесты, он тотчас же углядел то, чего не заметили другие: шёлковую алую ленту, то ли позабытую, то ли оставленную на столе. Вообще Доброгнева ленты не носила, но эта была особая. Её ещё в девичестве подарил своей невесте боярин Будивой, отец Доброгневы. Когда же боярин душой принял рождение дочери, то отдал ей эту ленту как материнскую памятку. С той поры девушка всегда носила её при себе либо под рубахой, точно оберег, либо в косе. В три шага воевода пересёк ложницу и поднял со стола кусок яркого шёлка.
-Доброгнева не добром ушла, - уверенно проговорил он. – Уйти, бросив то единственное, что осталось у неё от матери… Нет, это она не могла сделать.
Ефанда и Ольга переглянулись. Уж им-то было совершенно понятно – никто боярышню не понуждал, ушла она по собственной воле. Другое дело – почему она это сделала? И если оставила столь дорогую для себя вещь – значит собиралась вернуться? Княгиня подошла к брату и ласково, утешающе обняла его за плечи.
В покои быстрым шагом вошёл Дубыня, покосился на поникшего урманина и остался стоять чуть в стороне. Однако Олег не позволил ему отмолчаться.
-Ну, нашёл что-нибудь? – требовательно спросил он.
Воевода немного помедлил, но всё же решительно ответил:
-Это действительно была она. Доброгнева была в домике моей матери, переоделась, взяла лыжи и отправилась дальше.
Олег почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Неловко опустился на ложе, которое ещё сегодня ночью принимало Доброгневу. Пальцы его независимо от рассудка продолжали разглаживать ленту.
-Надо немедленно снарядить погоню, - проговорил Рюрик. Его долг родственника, опекающего незамужнюю девку, требовал незамедлительных действий. – Мыслю, что вряд ли она слишком далеко ушла. Ничего, поймаем…