Невеста Перуна

Скоморохи перезимовали, и как снег сошёл, подались в путь-дорогу. А Соловей вот прибился к ним. Поначалу жил с волхвами на капище перуновом, чем немало всех удивил: всё-таки баяну лучше было бы у Велеса, коему все песельники да скоморохи издревле требы клали. После Рюрик предложил мальчику перебраться в княжий терем. Тот поначалу артачился, но князь обещал не держать в клетке Соловушку - птичку певчую, отпустить, едва он уйти захочет. Особо полюбился певчий отрок княжеской дружине. Часто звали его на пиры княжеские, к священному костру или просто в дружинную избу с единой просьбой-мольбой: пой, Соловушка! И сидели кругом сильные, могучие, испещрённые боевыми шрамами мужи и молодые отроки, слушали чудесную музыку, внимали дивным песням, и на их суровых лицах часто блестели слёзы. Тогда и познакомился Соловей с княжичем Аскольдом,  а после сдружился и с маленькой княжной.

Неожиданно в раскрытые ворота детинца ворвался три всадника, разом вернув разум княгини из страны воспоминаний. Быстро спешившись, они кинули поводья подбежавшему холопу. Другой холоп, подошедший узнать, с чем прибыли гонцы, что было духу рванулся в княжеские хоромы – лишь пятки сверкнули. В сердце Ефанды закралась непонятная тревога. Отложив работу, княгиня поднялась с лавки. Конечно, приём подобных послов – дело мужское, однако и женский глаз в подобных вещах не помеха.

Двери хором, где князь Рюрик обычно принимал послов, были широко распахнуты. Ефанда скользнула внутрь и заняла причитающееся ей место по левую руку мужа. Рюрик, уже ожидавший послов, кинул на жену полный любви взгляд и едва заметно кивнул ей. Молодая женщина смущенно улыбнулась. Думные бояре, те, кто был на княжьем дворе, быстро заполнили просторную хоромину. Явился и боярин Вадим, по-прежнему бывший первым после князя, и занял место справа от Рюрика. Наконец в дверях показались сами послы, тут же завладевшие вниманием всех присутствующих.

Вошедшие были гриднями из дружины, которую Рюрик послал в Ладогу, поставив воеводой там Олега. Появление гонцов из Ладоги само по себе было событием знаменательным, а уж столь спешное…Странным было и то, что гонцы потребовали присутствия думных бояр. Гридни в пояс поклонились князю с княгиней и боярам.

-Доброго здравия, князь-батюшка, тебе и твоей княгине, - начал говорить старший из послов. – Прислал нас к тебе воевода Олег с тем, чтобы просить тебя вершить суд. Ижора отказывается платить дань, которую ты на них возложил.

-Это ещё почему? – нахмурился Рюрик.

-Они говоря, что ты обещал защищать их от разных пришлецов, но этим летом на их деревни напали урмане. Многих селян разорили и угнали в рабство, а воевода не только не пришёл на помощь, но и карать татей отказался – не послал погоню за кораблями разбойников. Быть может потому, говорят ижорские старосты, что воевода - сам урманин?

Бояре возмущённо возроптали – кто-то негодуя на Олега, кто-то осуждая поспешное решение ижорский старост, а кто-то вполголоса проклиная всех пришлицов-иноплеменников. Многим в Новгороде не по нраву было то, что словенский князь столь благоволит воеводе-урманину. Рюрик хмуро оглядел всех присутствующих, и ропот стих.

-А что же сам Олег? – спросил князь.

-Олег самых ретивых взял под стражу, а после, когда остальные роптать стали, нас послал к тебе. Сказал, что лишь князь может разрешить сей спор. Да и, если по совести, не видели мы урман у наших берегов.

Рюрик тяжёлым взглядом смотрел на гонцов. Что-то неправильное, несуразное было в их рассказе. В это время со своего места поднялся Вадим:

-Дозволь, княже, слово держать. Думается мне, что тебе не нужно ехать в Ладогу. Олег и сам со всем прекрасно справится силой оружия. Ясно же, что ижора просто хочет выйти из-под твоей руки, вот и измыслили сей навет.

-А что, если нет? – поднялся со своего места боярин Заруба. – Ежели в самом деле бесчинствовали урмане в ижорских селениях? Неужто князь будет родича своей жены выгораживать, и мы никогда правды не добьёмся?

-Правильно речёт Заруба, - вскочил с лавки боярин Лютобран. – Ежели и впрямь напраслину на воеводу возводят, примерно наказать надо бы ижору, чтоб другим неповадно было. А ежели Олега вина, так тем паче суд княжий требуется.

Со своего места поднялся воевода Дубыня.

-А может, прав Вадим? К чему князю без толку ездить туда-сюда. Я сам поеду, всё разузнаю…

- Ага, может и суд сам творить будешь? – насмешливо спросил Заруба.

Остальные зашумели, соглашаясь с боярином.

- Ну что ж, - проговорил Рюрик, вставая. – Так тому и быть. Завтра поутру я с малой дружиной отправлюсь в Ладогу. Суд по праву я должен сам творить, тем более, когда дело касается моего родича и друга. За себя оставляю боярина Вадима, коего остальные за князя чтить должны.

Князь поднялся и, не оглядываясь, вышел из гридницы. Следом за ним потянулись и бояре. Ефанда какое-то время ещё продолжала сидеть на месте. Неясное ощущение надвигающей беды сменилось предчувствием чего-то страшного и непоправимого. Молодая женщина хотела было бежать следом за мужем, попытаться остановить его, но что-то не пускало. Где-то в груди появился тяжёлый ледяной комок, который болезненно трепыхался и будто рвался наружу

-Что с тобой, княгиня? – услышала вдруг она знакомый голос. – Ты как будто побледнела. Уж не заболела ли?

Подняв глаза, Ефанда совершенно неожиданно встретилась взглядом с Вадимом, склонившегося к ней. Дрожь прошла по её телу, как будто кто-то насыпал снега за шиворот. Глаза боярина лучились участием и заботой, но в самой их глубине молодой ведунье почудились торжество, смешанное со злобой. Несколько долгих мгновений для Ефанды ничего в целом мире не существовало, кроме этих глаз. Вдруг Вадим улыбнулся:

-Ну, княгиня, ты будто блазня[4] увидела. Не уж-то я так страшен?