Страница 15 из 92
Вадим не раз уже бывал в Киеве. Дважды по торговым делам, один раз – воинские пути завели. А самый первый раз – ещё едва десять лет от роду минуло. Тогда в Киев его взял отец. Сам град поразил мальчишку непривычными каменными палатами, солнечными улицами да шумным, говорливым людом. А вокруг Киева – всё больше широкие просторы да невиданное для северных земель редколесье. Солнца столько, что небо кажется не голубым или синим, а золотистым. Будто на лазурь дохнули невесомой золотой пылью. Широко кругом – всё больше поля, холмы или равнины. Нет, не для него такие просторы. Куда милее в укромном, сумрачном, величавом лесу. Тот и накормит, и от ворога убережёт, и ленью телесной забуреть не даст.
Или дело не в просторах, пугающих своей широтой, а в той, к кому сердце стремилось, кому жизнь свою он до капли готов был отдать? Вадим нахмурился – в который раз, вновь и вновь мысли его возвращались к НЕЙ. Да, Ефанда уж два лета замужем, уж дочка подрастает, а он всё ещё ждёт, надеется. На что? Вот и немногочисленные друзья, и брат Воронок говорят – скверный характер стал у него последнее время из-за этой любви. Давно следовало вынуть занозу из сердца, очистить гниющую рану, но нет! Свербит в душе гаденькая, дурно пахнущая, подлая надежда: всё устроится! Любимая будет принадлежать ему. Какой ценой? А вот цена с каждым днём интересовала всё меньше и меньше.
Раздался стук в дверь, в опочивальню вошёл невысокий, широкоплечий отрок.
- Князь Аскольд велел проводить тебя в его покои.
Вадим недовольно нахмурился – не смерд, чай, чтоб вот так-то за ним посылать.
- Зачем?
- Не ведаю, - пожал плечами парнишка.
Вот же болван! Однако, хозяин в своём праве. Придётся идти. Хоть не холопа за ним прислал, и то ладно.
Звук шагов гулко ударялся о стены и резво бежал дальше. Впереди шёл отрок, Вадим неторопливо двигался за ним. Чёрная искра глухого раздражения неприятно карябала душу. Признаться, Аскольд боярину был совсем не по нраву. Да и кому, скажите на милость, он мог быть по нраву? Горбатый (говорят, из-за перенесённого в детстве недуга), коротконогий, плешивый, с редкой рыжей бородой, Аскольд больше походил на отпрыска нечистого духа, нежели князя. Глазки маленькие, бегающие, вечно прищуренные, будто их владелец боялся выдать свои потаённые мысли. Рот большой, часто кривящийся в иронично-презрительной ухмылке. Длинный, хищный нос больше напоминал ястребиный клюв. А вот силой этот витязь обладал немереной – в потешной борьбе либо кулачном бою мало кто мог супротив него устоять. Правда, воинскому делу всё ж таки обучен не был – не способны руки оказались к оружию. Одевался князь щегольски, что ещё больше подчёркивало общее уродство.
Будучи старше летами, Аскольд, тем не менее, считался младшим князем, разбирающим и утрясающим лишь внутренние дела. Поговаривали даже, что Аскольд – вовсе не княжий сын, а подкидыш. Тем более, что его матери никто никогда не видел. Но прежний князь любил и баловал старшенького, а, стало быть, всё это – слухи, не более того. Хотя… Кто его разберёт? Может, князь околдован был.
Но была и ещё одна причина, почему нелюб князь Аскольд был Вадиму. Уж слишком живо напоминал он о счастливом сопернике боярина, ведь приёмный сын Рюрика носил то же самое имя – Аскольд.
Наконец отрок остановился у широкой резной двери, распахнул её, провозгласил:
- Боярин Вадим, посол новгородский.
Вадим ступил в покои младшего князя, двери за ним затворились.
Светлица, залитая уходящим солнечным светом, просторна и чиста, как и положено княжеским покоям. Лавки и сундуки убраны покрывалами драгоценными, на окнах - занавески шёлковые узорные, на полу - ковры пушистые. Сразу видать, привык жить князь на широкую ногу. У широкого окна – стол, уставленный лёгкими яствами: яблоки мочёные, капуста квашеная, икра чёрная да белая, пироги, грузди солёные, рябчики печёные... Да всё на посуде драгоценной. А в самой середине стола – расписной квасник и запотевший кувшин, источающий тонкий аромат греческого вина. Хлебосольного хозяина витязь не увидел.
- Мира с процветания тебе, боярин, - раздался скрежещущий голос откуда-то сбоку.
Вадим резко обернулся, с трудом подавив нежданно охватившую его дрожь. Аскольд, привычно кривя губы ироничной ухмылкой, оказался у него за спиной. Боярин поклонился:
- И тебе, князь, всех благ.
- Раздели со мной трапезу, гость новгородский, - хозяин широким жестом указал на стол.
Ох, как же не хотелось Вадиму принимать это приглашение! Но отказать - значит смертельно оскорбить человека, от которого слишком много зависит в Киеве. По всему видать - намечается совместная трапеза, одна из тех, где заключаются НАСТОЯЩИЕ союзы, где вершатся воистину великие дела, достойные воспевания в веках, но о которых (слава Богам!) мало кому и что известно.
- А князь Дир не обидится? - попытался уйти от ненужного ему союза Вадим.
Улыбка довольного, сытого кота, играющего ничего не подозревающей мышью.
- Не обидится.
Сели за стол. Аскольд, как хозяин, разлил в чарки квас.
- За братьев наших, князя Рюрика и князя Дира.