Страница 79 из 88
С тех пор белый конь ищет своего богатыря, а его сотня удалая поёт и свищет, авось откликнется удалой богатырь...
Так то была битва на Воже. А через два года войско Даниила Пронского двинулось по направлению к Коломне, чтобы пособить московскому князю Дмитрию Ивановичу в жутком дотоле сражении на Куликовом поле.
И — о чудо! — недалеко от полноводной Оки полки пронские нагнал всадник в сверкающих серебром шлеме и латах, стройный и красивый, словно ангел небесный — провозвестник Победы...
21. ...А ЗЕМЛЯ ВЕЧНА!
Звонили на Москве колокола; пели в церквах, молились, желая русскому воинству победы. На крышах домов, словно галчата, сидели ребятишки, махали руками, радуясь великому множеству собравшихся пешцев и верховых; знаменосцы трубили в медные трубы, созывая полки в походные колонны, из плоских камней площади перед белыми стенами Кремля железными подковами высекали искры лошади...
Сизым кречетом взвивалось сейчас сердце великого князя, глядя на собранные в Москве русские рати. Ведь недавно, кажись, говорил жене Евдокеюшке, что князей своих к единению ведёт, как быков к водопою, а они упираются, вырывают из рук верёвку, аж все ладони в крови... Всё-таки дотянул их морды до живительной влаги, уткнулись они и начали пить... Потом благодарить стали. И ничего, что ладони в крови и что раны саднят... Заживут раны-то! Был бы толк: напились быки и пошли в поле пахать!
Когда почувствовал Дмитрий Иванович их собранную воедино душу? Когда началось князей подданных просветление?.. Не теперь же?.. Когда враг у самого порога... Может, с Вожи, когда поймали беглого попа-расстригу, посланного с заданием отравить великого князя?.. А может, при виде отрубленной мечом на Кучковом поле головы сына знаменитого и сановитого гордеца-тысяцкого Василия Вельяминова?.. А слетела голова-то у Ивана, сына Васильева, не потому только, что этого попа с мешком лютых зелий из Орды послал, а чтоб видели все, как карает великий князь московский за предательство: упирайся бык, князь стерпит, но не отступайся от дела великого, единого, не твори измену...
Многие сразу тогда поняли: добр великий князь с теми, кто по сердцу ему, в ком видит опору свою, а суров и жесток к нечестивцам... Испугались?.. Да только испокон веку на Руси смертно ненавидели отступников! Вот почему ещё раньше, за четыре года до казни Ивана многие князья так же, как и ныне, скопом выступили в помощь Дмитрию Ивановичу, когда впервые налицо обнаружилась измена... На Москве и в Твери.
17 сентября 1374 года скончался московский тысяцкий Василий Васильевич Вельяминов, родной дядя великого князя. У него было три сына — Иван, Микула и Полиевкт. Должность тысяцкого на Руси — наследственная, поэтому никто не сомневался, что им станет старший Иван. Но московский князь не только не назначил его, а вообще упразднил эту должность. Отныне на Москве, как и во всех малых городах Белого княжения, всеми делами городского хозяйства станет ведать простой наместник. Поползли слухи — «Дмитрий-де мстит Вельяминовым за то, что во время свадьбы в Коломне они подменили подаренный ему золотой пояс...» Но помнили и другое: загадочное убийство тысяцкого Алексея Босоволкова-Хвоста и последовавшую за ним ссылку Василия Вельяминова в Рязань.
Только это всего лишь слухи и предположения... Хотя их сбрасывать со счетов не следует. По характеру дядя великого князя был непрост, скрытен, хитёр, честолюбив и, став тысяцким, в глубине души лелеял надежду со временем уравняться с Дмитрием. Вот что писал историк М. Н. Тихомиров: «...тысяцкий назначался князем, но это не мешало тысяцким при поддержке бояр и горожан становиться грозной силой, с которой приходилось считаться самим великим князьям».
Под стать отцу был и Иван Вельяминов: несдержан, высокомерен и ничем не брезговал для достижения своих целей... И тут в праздник масленицы 1375 года Дмитрию Ивановичу доложили, что из Москвы исчез двоюродный брат и с ним дружок его Некомат, не то грек, не то генуэзец. Не порадовало и донесение, что беглецы объявились в Твери у князя Михаила Александровича, который даже во сне видел себя великим князем московским и владимирским... В кои-то веки слыхано, чтоб к тверичу перемётывались московские бояре!
А потом вышло так, что Иван Вельяминов пообещал тверскому князю ярлык на великое княжение исхлопотать в Орде. Значит, он с Некоматом заранее сносился с Мамаем. А когда к нему отбыли, и Некомат от ордынцев ярлык этот Михаилу Александровичу привёз, то всем стало понятно, что было сие не перемётывание, а прямая измена...
А уж при Михаиле-то великом князе Иван Вельяминов обязательно бы тысяцким стал, а Некомат бы всю выгодную торговлю заграбастал... А пока Иван в Орде оставался и ждал, как дальше развернутся события.
И слово «измена» стало гулять по Москве и больно хлестануло по самолюбию всех Вельяминовых, особенно Микулы, женатого на родной сестре жены Дмитрия Ивановича. Они поспешили откреститься от предателя. И московский князь их искренние раскаяния принял, даже взял в воеводы на Вожу брата покойного тысяцкого Тимофея Васильевича, окольничего. Но Вожа позже была...
Сразу же за затмением солнца, происшедшим в воскресный день, 29 июля, которое, видно, серьёзно подействовало и на голову Михаила Александровича, Тверь Москве войну объявила. Вот тут-то московский князь и увидел плоды своих усилий по объединению, пусть пока неполному, княжеских вотчин перед лицом общего врага. Возмутились разом и Великий Новгород, и Нижний, и Рязань, несмотря на то, что Дмитрий с Олегом Рязанским в розмирье находились... И к Москве, а затем и к Волоколамску, где решили проводить воинские сборы, отовсюду стали стекаться полки. Из Нижнего и Суздаля пришёл сам Дмитрий Константинович, отец жены великого князя, со своим сыном Семёном, городецкий полк привёл Борис Константинович, ростовский — сразу три князя: уже в годах Андрей Фёдорович, Василий и Андрей Константиновичи, прискакали с дружиной из Ярославля Роман и Василий Васильевичи, приехал моложский князь Фёдор Михайлович и стародубский Андрей Фёдорович. А там подоспели из дальнего Белозерья князь Фёдор Романович, смоленский Иван Васильевич, брянский Роман Михайлович, и ещё князья с ратями поменьше — Семён Константинович Оболенский, Роман Семёнович Новосильский, тарусский вотчич Иван Константинович... Впервые эти сборы показали не только доброе отношение к Дмитрию Ивановичу и желание наказать гордеца, не по праву замахнувшегося на великое княжение, а великую силу, выступающую уже против воли Орды... Такого ещё не было!
Вскоре полки княжеские достигли Волги, и московский князь приказал строить через неё два моста: один — выше города, другой — ниже Тьмаки, напротив устья Тверцы. Началась осада Твери, которой суждено было продлиться месяц. И не выдержал Михаил. Он пришёл к владыке Евфимию и попросил его выйти за ворота с просьбой к осаждающим о мире и милости...
И ещё три года прошло. Вконец озлобился Иван Вельяминов, безвыездно живя в Орде. Не вышло у него с тверским князем. А как ещё извести Дмитрия Ивановича?.. И надумал — отравить... Послал расстригу с ордой Бегича. Да посекли на Воже тумены одноглазого мурзы москвичи и прончане, а поп попался с отравой и под пытками во всём признался...
Сидел-сидел у Мамая Иван, да не выдержал, ушёл из Орды и на Руси объявился. Схватили его в Серпухове, доставили в Москву и приговорили к казни... А летописец сохранил для нас не только день, но и час её исполнения.
«Месяца августа в 30 день во вторник до обеда в 4 часа дни казнён бысть мечем тысецкий оный Иван Васильевич на Кучкове поле у града Москвы повелением великого князя Дмитрия Ивановича».
И снова тесно Москве от ратного люда... Снова хоть уши затыкай от женского крика и плача, и непереносимо смотреть на слёзы матерей, жён, сестёр и малолетних деток. Старики — те наоборот, подбадривают:
— Ничего, ребятушки... В ратную бытность свою мы — ого-го! — славно сражались. Не опозорьтесь, заверните салазки Мамайке, шакалу степному...