Квантун

– У Ильина превосходное зрение. Возможно, даже дальнозоркость.

– Стало быть, эти подлецы каждую партию знали мои карты!

– Именно поэтому ты и проигрывал.

– Но ведь я запросто мог оказаться не на том месте, спиною к зеркалу, а, положим, у окна, как то было в первый раз. Или сбоку, как намедни. В винте расположение соперников и команды напарников определяются исключительно жребием. Поэтому что-то в твоих доводах не сходится…

– Все сходится! – парировал Горский. В мозгу его выстроилась стройная цепочка фактов. – Первую свою игру с этими господами ты проиграл, так?

– Ну, я…

– Так или не так?

– Так, так.

– Ты сидел у окна? На том месте, которое сегодня занимал Калинин?

– Верно.

– Стало быть, твои карты просматривались в отражении окна.

– Гм…

– А когда ты сидел сбоку, ты выиграл. Так?

– Так…

– Они просто дали тебе отыграться, чтобы в следующий раз вытащить на большую ставку. Недаром ты сегодня оказался напротив зеркала!

– Может быть… Но жребий!..

– Как он проводится?

– На стол кладется колода, и каждый тянет по карте. У кого самая младшая – тот выбирает место и становится сдатчиком. Двое, вытащивших младшие карты, играют в паре.

– То есть перед тем, как колода кладется на стол, ее кто-то тасует?

– Верно.

– Ты хотя бы раз это делал?

– Нет… Но ведь колода всегда на виду!

– Практически каждый шулер владеет техникой вольта.

– Чем?

– Вольтом. Это искусная ловкость одной руки, при которой нужная карта оказывает в нужном месте. В твоем случае – наверху.

– А…

– Поверь, каждый раз тебя сажали туда, куда было условлено.

– Ну и сволочи! – подскочил Унгебауэр. – Они мне за это ответят!

– Не горячись! Успокойся! Прошу тебя, Демьян Константинович, сядь!

– Я – офицер морского флота! – гордо выпятил грудь лейтенант. – Никому не позволено издеваться над…

– Прекрати! Сколько ты им проиграл?

– Это не имеет значения!

– Сколько? – повысил голос Антон Федорович.

– Ну… с учетом сегодняшнего выигрыша… рублей 20 осталось вернуть.

– Всего-то? Это не те деньги, ради которых стоит устраивать скандал. Самое главное, ты не проигрался в пух и прах, а сумел выйти сухим из воды. Это дороже.

Жуира Унгебауэра Горский все-таки убедил. Вскоре желание отомстить за надувательство покинуло лейтенанта всецело.

6. Байкал

Десятый день пути таил в себе долгожданный переход через Байкал – самое глубокое озеро в мире и самое обширное из пресноводных в Старом Свете. Глубина его доходит почти до пяти тысяч футов! Площадь – тридцать тысяч квадратных верст. Увидеть это своими глазами – большая удача, ибо мало кто в нашей Империи может похвастаться как пребыванием на самом Байкале, так и в Сибири в целом.

Поезд изо всех сил пытался наверстать пятичасовое опоздание, однако справиться со временем так и не сумел. В Иркутск путешественники прибыли затемно, хотя было лишь 4 часа после полудня по времени петербургскому. Разница ощущалась.

По дебаркадеру бродило множество солдат. Группка мастеровых сосредоточилась у деревянного парапета. Крестьянка в пуховой шали с корзиною под локтем продавала пирожки. Двое путейцев что-то увлеченно обсуждали с озябшим городовым в черной шинели. Народу для позднего вечера более чем достаточно.

Простояв час, состав продолжил свой путь вдоль правого берега Ангары. До озера оставались считанные версты. Около полуночи по местному времени поезд остановился на станции Байкал.

Как жаль, что была полночь! Но и даже в темноте суровой сибирской ночи антрацитовым блеском переливался Байкал, чернел своими неспокойными водами.

На станции, которая представляла собою скорее порт, а не станцию, суетились сотни носильщиков и путейцев, мастеровых и солдат, дам и господ, крестьян и крестьянок. Железнодорожное полотно оканчивалось пристанью у самой воды, где выделялись симметричные трубы высокой громадины. Это новенький паровой ледокол «Байкал» ожидал пассажиров для дальнейшей транспортировки на восточный берег. Никогда еще в своей жизни коллежский секретарь Горский не видел таких больших кораблей.

Ветер усиливался.

– Боюсь, начинается буря! – покачал головою Унгебауэр, придерживая фуражку локтем (обе руки его занимали саквояжи). – Гляди, какие волны поднялись!

Взобравшись на деревянную пристань, сколоченную из гигантских бревен, путешественники попали под сильнейший ветер, налетевший внезапно. Горского едва не сорвало в воду, и если бы не случившийся с багажной тележкой артельщик, молодой чиновник рисковал и вовсе не добраться до Квантуна. Сверху открывалась величественная панорама озера, раскинувшегося вокруг гор и отвесных скал. Помимо обыденных заберегов, урез Байкала облепили непривычные белые наледи.

– Это сокуи, – пояснил Демьян Константинович, бывавший в здешних краях.

– Поразительно! – восхитился Антон Федорович.

– Это еще что! Видал бы ты, какие торосы выдаются тут зимой!

– Что, прости? Торосы?

– Да! Это такие большие ледяные глыбы, которые образуются из нагромождения осенца.

– Да Господи! Здесь что ни слово – загадка!

– Осенец – это обломки толстого крепкого льда. Но поздней осенью его не увидишь – рано. Разве что колобовник. Да и то вряд ли.

Горский усмехнулся. Жители Прибайкалья, как оказалось, большие выдумщики на слова.

Внизу тем временем медленно, но верно, вагоны загонялись на нижнюю палубу ледокола, специально для такого дела оснащенную рельсами. Покамест не достроили Кругобайкальскую железную дорогу, так пассажирам и мучиться…

Разместившись в комфортабельной каюте, путешественники с нетерпением ожидали отплытия. Вот уже кончили погрузку, а ледокол всё стоял.

– Не выйдем в ночь – опасно. Волны! Какие волны поднялись! – повторял Унгебауэр, глядя в окно.

«Стало быть, не выйдем», – с сожалением подумал Горский. В этом вопросе морской офицер знает наверное. Кому, как не ему, лучше знать?

Разумеется, в бурю, да еще и в ночь, ледокол не вышел. Вышел он поздним утром одиннадцатого дня пути. Все 60 верст просидел Антон Федорович у иллюминатора, наблюдая за неспокойными водами Байкала. Встречавшиеся на пути плавучие льды едва ли затрудняли навигацию, однако ледокол предпочитал по мере возможности их обходить.

– Зачем это он их обходит? Что будет такой махине от небольшой глыбы? – не понимал Горский.

– Мало ли… – с серьезным видом протянул лейтенант флота. – Спущенный на воду два года тому, этот ледокол уже в прошлом году простаивал по неисправности. Тут лучше не рисковать. Как говорится, обжегшись на молоке, дуешь на воду.

Коллежского секретаря неприятно удивил самый факт поломки нового судна. Что̀ у нас за строители такие в России, что снятый со стапелей корабль (притом ледокол!) уже на второй год выходит из строя?

При всем при этом «Байкал» смотрелся более чем достойно и презентабельно. Даст Бог, еще не одну тысячу пассажиров перевезет.

Порядка пяти часов заняла переправа. Еще засветло причалили к станции Мысовой Забайкальской области, а еще через полчаса Горский с Унгебауэром сидели в буфете и пили чай, поглядывая за вещами. К местным артельщикам – поголовно бывшим каторжным – доверия было мало.

– Жизнь здесь адская, должно быть, – предположил Унгебауэр. Трезвый лейтенант производил самое благоприятное впечатление, в отличие от своего порочного антипода.

– Отчего же? Здесь очень мило: леса, свежий воздух! Природа – просто дух захватывает!

– Что природа, когда вокруг одни каторги? Куда, думаешь, беглым податься? Здесь и ошиваются, в окрестностях. Очень тут неспокойно. Как давеча на Байкале.

Точно в подтверждение его слов из лесу раздался выстрел.

– Убили кого-то… – сглотнул Горский.

– Вряд ли, – зевнул морской офицер. – Должно быть, кто-то из местных стрелял. Для острастки. Так порой делают перед тем, как запереть ворота на ночь.

Вагоны составили довольно быстро. Вернувшись в собственное купе, Горский испытал неприятное дежавю. Ему хотелось поскорее покинуть эту осточертевшую комнатушку с плюшевым диваном и поселиться, наконец, в нормальном доме. Единственное, что приятно удивило, так это то, что оба спальных места были аккуратно застелены свежим бельем.