Квантун

– Вы сможете в этом убедиться лично!

Поезд набрал ход, вагон затрясло.

– Отчего вы не снимете кортик? – поинтересовался Антон Федорович.

– Знаете… офицер флота всегда должен носить кортик. При парадной форме – палаш. Без кортика дозволяется быть только на корабле. И то за исключением вахтенного.

Горский почтительно кивнул.

– Тут дело даже в какой-то традиции… Моряки люди очень суеверные. Офицеры всегда сходят с корабля и заходят именно при кортике. Вот и я поехал в отпуск с кортиком, оставив дома палаш.

– Как интересно. Вот гляжу я на вас, Демьян Константинович, и спрашиваю себя: отчего я не служу во флоте?

Унгебауэр искренно улыбнулся, польщенный комплиментом.

– Что-то я проголодался! – заявил он. – Антон Федорович, не составите мне компанию в ресторане?

– С удовольствием. У самого живот урчит.

Миновав пустой, но очень уютный и роскошный салон с сафьяновыми диванами и креслам, ломберными столами с сукном для карточных игр и столиками с шахматами, с библиотечным шкафом и газетницами, часами и барометром, попутчики оказались в невзрачном вагоне-ресторане, напоминавшем дешевую столовую на уездной станции. Мещанская мебель, прочные, но убогие стулья, белые казенные скатерти, пыльные шторы. Определенное оживление вносило стоявшее в углу пианино, но без тапёра и оно выглядело сиротливым и забытым. За дальним столом возле большого прямоугольного зеркала (еще одно убожество) сидело трое мужчин, все в дорогих тройках. Обсуждали коммерческие дела, пили вино. Расположившись по другую сторону, Горский с Унгебауэром принялись изучать меню. К ним тотчас подбежал официант в белом переднике, разложил куверты.

– Что посоветуете, любезный? – спросил у служащего лейтенант.

– Ростбифы очень сегодня хороши-с.

– Две штуки! Щи есть?

– Есть. Изволите?

– Непременно и обязательно! К ростбифам, пожалуйста, французскую булку. К щам – ржаной.

Официант кивнул, быстро записывая карандашом.

– Теперь… штоф водки.

– Я не пью, – заранее предупредил Горский.

– Жаль, – вздохнул Унгебауэр. – Тогда графинчик.

– Не много ли? – усомнился коллежский секретарь.

– В самый раз! Вечер долгий, мы никуда не торопимся.

– Вам виднее, – пожал плечами Антон Федорович.

– Что-нибудь еще? – спросил официант у Унгебауэра.

– К водочке, разумеется, ветчинки, язычку… И непременно с хреном!

– А вам, сударь?

– Мне телятину со сдобной булкой и клюквенного квасу, – заказал Горский на 65 копеек. На сколько заказал лейтенант, Антон Федорович не хотел и думать.

Первым делом официант принес графинчик водки. Унгебауэр ждать не стал: тотчас налил рюмку.

– Твое здоровье, Антон Федорович! Позволь на «ты». За знакомство, так сказать…

Ухнул, скривился.

– Я вот всё говорю, говорю, а про тебя толком ничего и не знаю, – Демьян Константинович, казалось, только теперь решил как следует присмотреться к собеседнику. – Какими судьбами в Дальний? В опалу попал?

– Напротив – пошел на повышение. Начальник мой похлопотал за меня.

Унгебауэр прыснул.

– Значит, надоел ты своему начальнику, коли он тебя в Квантун сбагрил!

– Вовсе нет!..

– Знамо дело: подсидел, поди, своего шефа, вот он тебя и спровадил за тысячи верст. На другой конец Империи, хе-хе!..

Горский задумался. В словах лейтенанта прослеживалась логика. А что если Воскресенский действительно всерьез обеспокоился за свое место? Что если он нарочно устроил хитрую комбинацию, дабы не потерять теплую должность?.. От подобных мыслей старшему кандидату в судебные должности сделалось мерзко. В этом случае он всецело являл собою одураченного интригами болвана.

– Домыслил, наконец, Антон Федорович? – проницательно залез в душу Унгебауэр, наливая вторую.

– Ты бы, Демьян Константинович, обождал, покамест щи с ростбифом принесут. Я тебя в купе тащить не собираюсь, – съязвил Горский. Очень уж он не любил так быстро переходить на «ты».

– Ха-ха! Да ты шутник, ваше благородие! Я остряков люблю! Сам порою бывает… ехидничаю. Хе-хе. За морфлот! – вторая рюмка опрокинулась быстрее первой. – Ух!.. Дрянь у них водка…

Антон Федорович начал догадываться, почему весьма симпатичный и строгий лейтенант служит в управлении пароходством, а не на боевом корабле…

– Ну-с! Стало быть, коллежский секретарь Горский подсидел своего патрона. Кстати, кто он?

– Судебный следователь.

– О!.. По Министерству юстиции, значит. Занятно, занятно! А город?

– Мать городов русских.

– Киев! Ты из Киева? – в глазах офицера возникло неподдельное уважение. – Славный город! Бывал разок – кузина там живет по матушке. Так значит, ты из Киева?

– Можно и так сказать. Хотя наше родовое имение в Минской губернии. Да и гимназию я кончал в Минске.

– Хо-хо! Да мы почти земляки: мой дом в Вильне!

Наконец-то принесли еду. С аппетитом набросившись на щи, лейтенант потянулся к графинчику.

– За Северо-Западный край! И за Россию! – провозгласил тост Унгебауэр.

– Эдак тебе и графина будет мало. Пьешь, как зверь, – метко заметил Горский.

– Странно, что ты не пьешь, – парировал Демьян Константинович, закусывая ветчиной

– Не тянет. На водку смотреть не могу, так что ты уж меня извини. Изредка пью вино, шампанское – не больше.

– Что же ты молчал? Официант! – Унгебауэр повелительно щелкнул пальцами. – Подай бутылочку бордосского!

– Право, не стоит…

– Спокойно, Антон Федорович! Я угощаю! У меня три сотни путевых, – шепнул он Горскому, когда официант удалился.

– Три сотни?? – ахнул Горский.

– А ты как думал! Как-никак к структуре К.В.ж.д. приписан.

– К.В.ж.д.?

– Ага. Китайско-Восточная железная дорога. Там своих не обижают. Жалованья у путейцев – будь здоров! У нас поменьше, правда… но всё же. А что до путевых, то и трехсот маловато: в скором поезде почти все отдашь за билет I класса. Я поэтому экономлю: езжу в пассажирских.

«А остаток пропиваю…» – подумал киевлянин.

В ресторан потянулась публика. Вошли две пары: мужчины в визитках, дамы – в жемчугах. Уселись в центре. Официант принес бутылку французского вина, обернутую белым полотенцем.

– За знакомство, Демьян Константинович! – поднял бокал Горский. – Надеюсь, оно положит началу долгой дружбе!

– Великолепно сказано! За дружбу!

Четыре выпитые рюмки водки слегка раскрепостили лейтенанта, но не более. Рассудком он владел отменно. И даже глаза не скатывались в кучу.

«Опыт», – грустно подумал коллежский секретарь. Дамы по соседству скромно засмеялись.

– Не женат? – спросил Горский, не обнаружив на попутчике обручального кольца. Тот отрицательно покачал головой. – Ну а невеста есть?

– Какая к черту невеста в Квантуне?

– Ну а в Вильне?

– Ну уж нет! Жить на два дома – это не для меня! А тащить невесту в Дальний – маразм. Умрет со скуки. Поэтому, дорогой Антон Федорович, как бы мне не хотелось обзавестись семьей, ее у меня в ближайшие лет пять-шесть не предвидится. Сейчас мне тридцать два – время еще терпит. Тебе, поди, и двадцати пяти нет?

– Мне двадцать семь.

– Да?.. А выглядишь моложе, – поразился Унгебауэр.

– Действительно, мне многие говорят, что я выгляжу моложе своих лет. А когда отрастает шевелюра – и вовсе за студента принимают.

– А ты отрасти усы. Сразу лет пять прибавится.

– Пытался – едва растут…

– Хе-хе!.. И это в двадцать семь? Хе-хе! Впрочем, ты и без усов как будто бы с усами! Оригинальная физиономия!

– А сам-то с кайзера Вильгельма пример берешь?

– С кого же мне еще пример брать? Шутка. Хотя мой род из Лейпцига, хе-хе!..

Время бежало незаметно. Разговор постепенно раскрывался, выходил на более доверительный уровень. Собеседники рассказывали о себе все больше, все меньше друг друга стеснялись. Распивая гравское бордо, Горский в общих чертах поведал о своей минской, а затем и киевской службе. Субтильный Унгебауэр внимательно его слушал, не переставая есть и пить.